Переводы
Вспоминая, как складывались личные отношения между лидерами США и России со времен Второй мировой войны, политолог и историк Уильям Таубман в статье, опубликованной в Politico Magazine накануне встречи Трампа и Путина, приходит к выводу: для мира в равной степени опасны и их хорошие отношения, их конфликт. The Insider предлагает полный перевод статьи.
Если учесть тот шум, который поднялся в Америке по поводу российского вмешательства в выборы 2016 года, и присутствующие в российской прессе знаки того, что Владимир Путин обиделся на Дональда Трампа, кажется маловероятным, что два президента договорятся о чем-то существенном на встрече во время саммита G20 в Гамбурге.
Более вероятно то, что мы увидим, много ли осталось от их осенней «братской любви», если вообще что-нибудь осталось. Но тут возникают ключевые вопросы: что определяет хорошие или плохие отношения между президентами? Насколько важен эффект хорошей или плохой «химии»? Опыт предыдущих саммитов подсказывает ответ: приятельские отношения с российскими лидерами — это не всегда такое уж бесчестье, они могут помочь поддерживать мир с Москвой, но хорошей «химии» в личных отношениях достичь трудно, а плохие личные отношения определенно могут быть опасными. В случае с Трампом и Путиным опасны и хорошие, и плохие отношения.
Случай Франклина Делано Рузвельта и Иосифа Сталина показывает, насколько опасны попытки поддерживать хорошие отношения с российским лидером-параноиком. Сталин казался Рузвельту кем-то вроде разумного американского политика, с которым можно иметь дело. На Тегеранской конференции 1943 года Рузвельт пытался расположить к себе Сталина, поддразнивая британского премьера Уинстона Черчилля, и чем больше хмурился Черчилль, тем больше улыбался Сталин, рассказывал позже Рузвельт своему министру труда Фрэнсис Перкинс. «Когда Сталин от души расхохотался — вспоминал Рузвельт, — я продолжал в том же духе, мы смеялись вместе, и тогда я впервые назвал его дядюшкой Джо». После этого, как говорил Рузвельт, их отношения стали личными — «лед растаял, и мы разговаривали как мужчины и братья».
Но на самом деле Сталин посчитал попытки Рузвельта очаровать его уловкой и стал относиться к нему с большей, а не меньшей подозрительностью. Позже Сталин сказал югославскому политику Миловану Джиласу: «Черчилль, он такой, что, если не побережешься, он у тебя копейку из кармана утянет. Да, копейку из кармана! Ей-богу, копейку из кармана! А Рузвельт? Рузвельт не такой — он засовывает руку только за кусками покрупнее». Несмотря на это недоверие, два лидера смогли поддерживать союзнические отношения до конца войны. Но в их соглашении об очертаниях послевоенного порядка уже содержались семена холодной войны.
История Джона Кеннеди и Никиты Хрущева показывает, что может случиться, если личные отношения неприязненны. Кеннеди и Хрущев лично были так же противоположны, как их страны на пике холодной войны. Молодой, богатый, прекрасно образованный Кеннеди раздражал малообразованного, некультурного бывшего крестьянина, возглавлявшего СССР. А Кеннеди видел в Хрущеве неотесанного и властного пожилого человека, в некотором отношении напоминавшего его отца, подавлявшего его в детстве. Не прислушавшись к рекомендациям своих советников по СССР, на встрече в Вене в июне 1961 года Кеннеди попытался завести с Хрущевым прямой, но спокойный разговор об их идеологических различиях. Но когда Хрущев со свойственным ему взрывным темпераментом перешел на крик, он напугал своего более молодого визави. Позже Кеннеди сказал колумнисту The New York Times Джеймсу Рестону: «Это был самый неприятный случай в моей жизни». А мнение Хрущева о Кеннеди было таким: «Это очень неопытный, может, даже незрелый человек». Это столкновение подтолкнуло Хрущева к размещению советских ракет на Кубе, что поставило мир на грань ядерной войны.
Борис Ельцин был похож на Хрущева — громкоголосый, хвастливый, часто бросавшийся из одной крайности в другую во время своих многочисленных встреч с Биллом Клинтоном. Но отчасти из-за личной симпатии между ними Клинтон реагировал на ельцинский фейерверк значительно спокойнее, чем Кеннеди на хрущевский. Клинтон связывал с Россией и американо-российскими отношениями после распада Советского Союза большие надежды; ему казалось, что Россия может перенять политическое и экономическое устройство в западном стиле и стать настоящим союзником Запада. В принципе, Ельцин был открыт для этого, но на практике, когда Россия переживала большие трудности, включая экономическую катастрофу в сочетании со стремительным ростом инфляции и взрывом коррупции, американские советники, проповедовавшие демократический капитализм в то время как Вашингтон содействовал расширению НАТО и пытался диктовать, чем должны закончиться войны в Боснии и Косове, только заставляли его нервничать.
Сохранять отношения помогало то, что ослабевшая Россия для США была не столько угрозой, сколько просителем. Но не меньшую роль играло и спокойствие, с которым Клинтон воспринимал свойственные Ельцину взрывы темперамента. Клинтон видел в Ельцине такого же парня из глубинки, как он сам; в разговорах со своими советниками он называл его «старина Борис». Это помогало Клинтону приспосабливаться к переменам настроения Ельцина и посмеиваться над его невоздержанностью, которая казалась ему похожей на его собственные гигантские аппетиты. Но теперь можно сказать, что Клинтон недооценил глубину нараставшего в Москве чувства обиды.
Случай Рональда Рейгана и Михаила Горбачева внешне напоминает случай Трампа и Путина. В марте 1985 года, когда Горбачев стал советским лидером, между двумя странами, казалось, начиналась новая холодная война — как и сейчас. Саммит в Женеве в октябре 1985 года не принес почти ничего — или вообще ничего — в плане конкретных договоренностей. Но оба лидера посчитали личную симпатию, сложившуюся у них в Женеве, неким прорывом, и через год это привело к соглашению о сокращении ядерных вооружений. В июне 1988 года, когда инициированная Горбачевым трансформация советской внутренней и внешней политики набирала скорость, Рейган во время встречи в Москве объявил, что СССР — больше не «империя зла», какой он был «в другое время, в другую эру».
То, что у Рейгана и Горбачева было так много общего, помогало поддерживать личные связи между ними. Как сказал позже Рейган, оба родом из «маленьких фермерских поселений», а в Женеве «в их руках оказались судьбы мира». У обоих было в целом счастливое детство, пришедшееся на тяжелые времена. Но особенно важна оказалась одна их общая черта: оба они прирожденные оптимисты, убежденные, что люди по своей природе добры, заслуживают доверия и могут поступать правильно.
У Трампа и Путина тоже много общего — не только очевидные авторитарные склонности. Оба пришли к власти без поддержки партийного истеблишмента. Похоже, оба понимают капитализм (по выражению специалистов по России Фионы Хилл и Клиффорда Гэдди) как тактику сделок, не всегда честных ,— «находить и использовать лазейки в законе или же создавать такие лазейки». Оба слишком полагаются на узкий круг близких советников. Оба пользуются грубым языком, чтобы мобилизовать массы. Эти черты сходства способствуют их взаимному притяжению.
Но другие параллели предвещают взаимную враждебность и, возможно, уже отталкивают их друг от друга. В отличие от Рейгана и Горбачева, и Трамп, и Путин верят в то, что журналист The New York Times Кен Аулетта однажды сформулировал как философское кредо наставника Трампа, юриста Роя Кона: «Все лгут, клевещут, что-то скрывают и защищают своих друзей. Правила игры не так важны, как победа в игре». А характеристика, которую дала Путину его учительница начальных классов, прекрасно подходит и к Трампу: «Володя никогда не прощает тех, кто его предал или плохо с ним обращался».
Если Трамп и Путин слишком хорошо поладят в Гамбурге, расплачиваться за это, возможно, придется американским союзникам в Украине и Сирии. Если они не поладят и будут обвинять в этом друг друга, их склонность мстить за предательство может в конечном счете привести к опасной конфронтации.