Новости
Страны Балтии создают так называемую «Балтийскую линию обороны», которая будет включать в себя тысячу бетонных бункеров для сопротивления в случае предполагаемого вторжения РФ. Укрепляет свою границу и Польша. Так, одна Эстония собирается потратить 60 млн евро на постройку около 600 таких фортификационных сооружений, выдерживающих попадание артиллерийского снаряда. Первые бункеры будут готовы в 2025 году. The Insider обратился к экспертам с вопросами о том, насколько эффективны такие линии обороны в современной войне и уместны ли тут исторические аналогии.
Как говорит израильский военный эксперт Давид Шарп, любая линия обороны эффективна только в том случае, когда она прикрыта обороняющимися силами качественно и количественно:
«Сама линия обороны ничего не значит, если она не организована. Вот эти или другие укрепления — это лишь важный инструмент, поэтому говорить, что успешно, а что нет мы не можем. Это зависит от того, как будут вести себя обороняющиеся и как подготовятся наступающие.
Война в Украине показала, что российская армия с огромным трудом наступает против подготовленной и укрепленной обороны. Поэтому, видимо, был сделан вывод, что такое простое решение может повлиять на поле боя и дать успокоительный эффект. Создать стационарную линию обороны довольно просто. Эстония, по-моему, выделяет 60 млн евро для этого, хотя для нее это немало. Так что, сама по себе оборона в виде фортификаций и траншей — это лишь инструмент, а ее эффективность определяется стратегией защиты».
Эту мысль развивает военный эксперт Сергей Грабский:
«Знаете, чем определяется эффективность укрепленных вооружений? Профессиональностью и мотивированностью солдат, которые их защищают. Вот, например, линия Мажино во Франции и линия Маннергейма в Финляндии. Это два классических примера. Линия Мажино — это многомиллионная линия, которая совершенно не удержала немецкое наступление. Линия Маннергейма же была сильно распиарена советами для того, чтобы как-то объяснить их неспособность быстро ею овладеть. Это небольшая линия полевых укреплений с небольшим вкраплением миллионных ДОТов (один ДОТ стоил миллион финских марок). Но там, в отличие от линии Мажино, был мотивированный личный состав.
Так что всё будет зависеть от того, насколько страны Балтии не будут полагаться исключительно на наличие у них укреплений. Они важны, они должны быть обязательно, но это только один из этапов подготовки к предполагаемой оборонительной операции. Она включает накопление иных ресурсов, где инженерные сооружения тоже являются важным элементом общей картины боя».
Шарп уточняет, что без представления об окончательном проекте укреплений нельзя в полной мере оценить их эффективность:
«Тут важно видеть конечный проект, что будет утверждено и построено. Может быть, какие-то элементы линии мы и не увидим, поскольку они будут засекречены. Так что выводы делать пока рано. Когда мы говорим о 60 млн евро, — то сегодня один боевой самолет стоит дороже. Подобного рода укрепления не очень затратны, и всегда можно что-то нарастить или изменить.
Когда строят такого рода линии обороны, нужно закладываться на будущее. То, что хорошо работает сейчас, не факт, что будет работать через 7 лет, когда у противника появятся новые возможности. В пример можно привести активное использование дронов в российско-украинской войне, чего не происходило в предыдущих военных конфликтах.
Одно дело, когда твой бункер защищают от артиллерийского огня, а другое дело — от высокоточных планирующих авиабомб. Если у противника есть точное понимание, где вы находитесь, и есть такая бомба, то нужно, либо располагать бункер в другом месте, либо его нужно защитить и от таких боеприпасов. При реализации подобных программ важно не попасть впросак».
Украинский военный историк Ярослав Пилипчук также напоминает, что в современной войне решающую роль играет авиация:
«Второй год войны в Украине показывает, что боевые действия от маневренных операций вроде харьковской перешли в стадию позиционных. Здесь напрашивается аналогия с Первой мировой и ирано-иракской войной. В ходе них были возможны наступления на ограниченных территориях, которые приводили к довольно скромным результатам.
Россияне построили на юге Украины несколько оборонительных линий, приложив к этому немало усилий. Украинцам удалось преодолеть две из шести таких линий ценой великих жертв, уступая ВС РФ в воздухе и в количестве артиллерийских боеприпасов, два миллиона которых России уже передала КНДР. В таких условиях любая армия не смогла бы наступать.
Можно вспомнить операцию “Буря в пустыне“, которую США проводили в Ираке, в Персидском заливе в начале 90-х годов — тогда сначала американцы получили преимущество в воздухе, и лишь потом американские войска применили танки для прорыва на территорию противника».
Сергей Грабский напоминает, что статичные линии обороны в таком динамичном виде, в котором мы наблюдаем их сейчас, появились в Европе впервые со времен Второй мировой войны:
«Это позиции, которые создавались с момента начала российского вторжения в Украину в 2014 году. Если раньше это было ограничено только территорией Донбасса, то сейчас они разворачиваются просто в тех местах, где ведутся боевые действия.
Так что сказать, что что-то сильно изменилось, нельзя, потому что эти сооружения используются для того, чтобы прикрыть людей. Появились новые особенности, состоящие в том, что одним из важнейших элементов боевого обеспечения, которым является инженерное сооружение, стали чрезвычайно плотные минные поля. Сейчас они становятся активным фактором обороны из-за средств дистанционного минирования.
И второй аспект — это наличие средств мониторинга, наблюдения и противодействия, то есть тепловизоров, приборов ночного видения и средств РЭБ. Если мы говорим в сумме, то серьезно возросло значение систем боевого обеспечения: разведки, инженерных сил, средств РЭБ, коммуникаций и связи».
По словам Грабского, со времен Второй мировой войны до настоящего времени никто особо не задумывался о создании стационарных и мощных линий укреплений:
«В концепции Холодной войны создание таких многомиллионных инженерных сооружений не соответствовало задачам — очень затратно и малоэффективно. Те же нормандские линии прорывались мощными танковыми ударами и авиацией.
Сейчас ситуация поменялась, поскольку стало очевидно, что российская армия не имеет возможности проводить массированные наступательные операции из-за нехватки сил и средств, но она способна вести монотонные изматывающие наступательные действия продавливающего характера, из-за чего роль инженерных сооружений значительно возрастает. Украина показала свою способность противостоять российскому вторжению, поэтому создание такой линии бункеров имеет смысл, но, опять же, всё зависит от того, какого качества и в каком количестве войска будут эти линии держать.
Численность войск той же Латвии составляет шесть тысяч четыреста военнослужащих. Если вы построите сто бункеров на территории этой страны, то даже так всей ее армии будет мало для удержания позиций. Поэтому латыши делают всё возможное, чтобы нарастить количество вооруженных сил и увеличить их в десять раз, но это уже другой вопрос».
Что касается применения новых технологий при возведении фортификаций, то Грабский говорит, что сейчас можно говорить, скорее, об утрате старых:
«Скорее, утрачено было старое. Да, появились мобильные модули разного рода, но это, скорее, применимо при контрпартизанских войнах и полицейских операциях. В последнее время фортификациями на серьезном уровне особенно никто не занимался. Более того, когда я наблюдаю по каким-то урывкам то, что происходит в Украине, то видно, что стороны даже в некоторых аспектах не вышли на тот уровень, который был в Первую и Вторую мировые войны.
По этой причине нельзя сказать, что в плане фортификаций появились какие-то серьезные нововведения, поскольку в последние десятилетия европейцы и американцы не вели ни с кем окопную войну. Тем не менее сегодня есть иные технологические и экономические возможности для обороны.
Во Второй мировой войне, которая не носила позиционный характер, было не до строительства бетонных бункеров. Понятно, что бункер можно разместить по-разному, но по большому счету это просто укрытие, которое должно быть минимально уязвимо для средств поражения противника. К сожалению, ситуация по силам поражения сегодня иная. Если раньше нужно было выдержать прямое попадание снаряда, да и то с небольшой долей вероятности, то сегодня при возможностях западных стран можно поразить любой бункер с вероятностью в 100%.
Тот, кто строит бункеры в надежде противостоять противнику с высокоточными тяжелыми боеприпасами, должен учитывать, что они прилетят прямо в него, а не так, как в 1940-м году, когда таких шансов было гораздо меньше. Навыки возведения фортификационных строений были утрачены в сравнении с тем, что было в середине прошлого века. Да, теория есть, но практики не было давно, поэтому тут надо начинать всё заново».
Военный историк Софья Широгорова говорит, что проект европейских линий обороны очень похож на все оборонительные линии второй половины XX века, — на «линию Зигфрида» времен Второй мировой войны и на разного рода советские сооружения:
«Суть этих оборонительных сооружений не очень поменялась, потому не очень поменялась суть современной войны с тех пор, как она оформилась в Первой и Второй мировой войнах. Российско-украинская война показала, что разница невелика.
Если говорить о холодной войне, то она предполагала, что битва за Европу будет, и существовали периоды, когда эту войну считали вообще чуть ли не неизбежной и откровенно к ней готовились с обеих сторон. Тем не менее, идеи сооружать такую линию не было, и тут, наверное, есть несколько причин.
Причина первая связана просто с тем, что в 50-е или в 80-е годы это считали достаточно бессмысленным. На Западе полагали, что мощь советской армии настолько велика, что никакая оборонительная линия ее так не удержит.
К тому же натовская доктрина в тот момент предполагала совсем иное реагирование. С 1980-го года они пришли к идее гибкой обороны на оперативном, — то есть на очень масштабном уровне. Главная проблема заключалась в Германии, которая находилась на передовой этого будущего столкновения с советской армией. Идея состояла в том, что Западную Германию сдадут, войска НАТО оттуда отступят, чтобы нанести удар в контратаке, таким образом не только разгромив советскую армию, но и изгнав ее из Европы. Никто не собирался сидеть в обороне.
Оборонительная линия должна служить стратегии, какому-то общему военному замыслу. Бессмысленно ее строить просто так, чтобы было. Военный замысел был другой, и потому ее не строили».
Широгорова напоминает, что постройка оборонительных линий не всегда шла на пользу стране, которая надеялась за счет них вести эффективную оборону:
«Мы знаем примеры, хоть и редкие, но важные, когда оборонительные линии не принесли успеха, а наоборот подготовили катастрофу. Самая знаменитая — это 1940 год, когда к тому моменту Франция защитилась от Германии знаменитой «линией Мажино».
Французы как раз исходили из опыта Первой мировой, где строительство оборонительных линий было общим местом. Знаменитая оборонительная линия времен Первой мировой — это «линия Гинденбурга», она же «линия Зигфрида». Построив ее, немцы сидели на ней два года — 1917-й и 1918-й. Ее было очень тяжело штурмовать и за счет нее, по сути, немцы удержали фронт.
Но оборонительная линия настраивает тебя на определенное мышление, когда ты не предпринимаешь никаких активных операций, потому что они не являются твоей целью. В случае с «линией Мажино» это сыграло совершенно роковую роль, потому что в 1940-м году немцы смогли ее прорвать в слабом месте, поскольку не везде она была равноценной, равноукрепленной. После этого Франция проиграла очень быстро. Ведь, сделав ставку на линию обороны, ни к каким другим боям, кроме как к оборонительным, французы не готовились.
Но все же положительных примеров в истории намного больше. Оборонительная линия традиционно в большинстве случаев позволяет закрепиться на месте. Опять же, будь у СССР оборонительные линии, Красная армия бы в 1941-м году не отступала бы до Москвы. Более того, их просто срыли незадолго до этого. Подытоживая, можно сказать, что для обороны это большое преимущество, если такие линии грамотно используются, но есть и примеры, когда они использовались неграмотно, и это привело к негативным результатам».