The Insider продолжает публикацию серии исторических материалов, основанных на новом документальном сериале «Россия на крови», посвященном роли насилия в российской политической истории. Тема этой серии - революция 1905 года. Как и почему произошла первая русская революция, была ли она инспирирована извне и могла ли она не произойти - об этом дискутируют авторы фильма и специально приглашенный The Insider историк.
Специально для The Insider этот эпизод российской истории прокомментировал Владимир Ведерников, главный редактор журнала «Историческая экспертиза», член Вольного исторического общества:
Когда я посмотрел ролик, посвященный революции 1905 года, то мне показалось, что встретился с чем-то знакомым, знакомым с детства, со школьной скамьи. Есть руководящая и направляющая сила революционной стихии, есть противостоящий ей лагерь контрреволюции, которым руководит самодержавие и реакционная бюрократия. Позвольте, позвольте, ведь это уже было в курсе истории коммунистической партии. Только теперь руководящая роль отведена не РСДРП во главе с В.И. Лениным, а японскому полковнику Акаси и радикальным представителям русской буржуазии (С. Морозов, Н.Шмит), на деньги которых и было организовано всероссийское безобразие, названное Первой русской революцией.
Эта концепция вызывает у меня сильные сомнения. Представьте, что необходимо организовать социалистическую революцию не в огромной России, а в маленьком Ватикане. Какие средства для этого понадобятся: миллионы? Миллиарды? А, может быть, не всё в этом мире решают деньги, и задача так и останется невыполнимой? Лично мне кажется, что такое массовое явление, как революция, нельзя организовать ни на чужие деньги, ни на вкусные печеньки, хотя, не буду спорить, при наличии объективных условий какую-то (на мой взгляд, не очень значительную) роль в событиях сыграть они могут.
Чтобы понять 1905 год, надо вернуться в год 1861 – тот самый год, когда страна вступила в эпоху великих реформ. Реформаторы по праву могли гордиться результатами своей деятельности. В отличие от Западной Европы, русские крестьяне получали не просто свободу, а еще и земельный надел, достаточно большой по европейским меркам- более 3 десятин на душу или примерно 10-12 десятин на семью (эти, данные, разумеется, сильно различались в зависимости от региона, в Олонецкой губернии, например, надел мог быть и более 40 десятин). Наличие надела у крестьян, по мнению реформаторов, было надежной прививкой от «язвы пролетарства». В ходе великих реформ в стране были созданы всесословные органы местного самоуправления (земства), независимый и гласный суд, автономная высшая школа. Цензура, хоть и была оставлена, но действовала в рамках закона. Примечательно, что все направления общественной мысли России - от радикальных до консервативных - были представлены легальными периодическими изданиями, а перевод на русский язык «Капитала» К. Маркса появился годом ранее перевода Библии. Казалось бы, реформы давали возможность для безболезненной эволюции России в сторону правового государства.
Но этого не произошло. Почему?
Конечно, главная задача реформ – сделать русское крестьянство полноправной частью русского общества. Но на деле более 80% населения России продолжали существовать вне общего политического и культурного поля. Надельная земля принадлежала не отдельному дворохозяину, а общине, которая обеспечивала и коллективную ответственность за исправное несение повинностей и платежей. Разрешение конфликтов внутри крестьянского коллектива происходило не по писаным законам, а по нормам «обычного права», которые были весьма далеки от того, что называлось законностью. Достаточно сказать, что, хотя телесные наказания были отменены в России еще в 1863 году, волостные суды широко использовали эту меру вплоть до 1904 года, когда она была окончательно упразднена. Всесословные органы самоуправления (земства), где были представлены, наряду с землевладельцами и горожанами, и крестьяне, охватывали только губернию и уезд. Волость и село управлялись выборными сословными крестьянскими организациями и были обособлены от земской деятельности.
К этому следует прибавить слабое развитие элементарной грамотности. До революции в России так и не было введено всеобщее начальное образование. В результате перепись 1897 года зафиксировала, что грамотность в России была чуть более 21 % и только 25% мальчиков и 6% девочек школьного возраста посещали начальную школу. В результате ¾ населения России сохраняли свою обособленность, были связаны коллективной ответственностью, ограничены в праве передвижения. Добавим к этому рост крестьянского населения (при некотором уменьшении его удельного веса), что привело к снижению душевого надела примерно в два раза, чтобы понять: крестьянский вопрос не был решен. Часть крестьян вынуждена была искать дополнительный заработок на стороне, уходя в город. Но и в городе крестьянин продолжал воспроизводить привычные ему нормы и ценности, враждебно относясь к чуждой городской среде. Виновные в его, крестьянина, плохой жизни были, конечно, хорошо известны. Это помещики и управляющие, инженеры и заводские мастера, земские деятели и врачи, - словом, все, кто представляет чуждую городскую культуру. Можно представить, какой силы заряд ненависти был аккумулирован в русской деревне, познакомившейся с такими «благами» городской цивилизации, как «казёнка» и сифилис, который обычно приносили в деревню мужики, возвращавшиеся с отхожих промыслов зачастую пешком: вследствие дороговизны билет на «чугунку» не всегда был доступен.
Еще одной проблемой Империи была ее полиэтничность. Русское население составляло чуть менее половины подданных российского царя. Ряд окраин (Польша, Финляндия, Прибалтика) по экономическому и культурному уровню превосходили традиционный великорусский центр. И дело не только во вражде окраин к центральной власти. Напряженные отношения в Закавказье существовали между армянами и азербайджанцами, на Юго-Западе – между польскими помещиками, еврейскими торговцами и украинскими крестьянами, в Прибалтике – между эстонскими и латышскими крестьянами и немцами – помещиками.
К этому следует прибавить очень слабый механизм государственного контроля. По числу чиновников Россия была далеко позади не только Франции и Германии, славящимися своим бюрократизмом, но и Великобритании с ее развитыми традициями самоуправления. Относительный порядок, по крайней мере, в великорусском Центре поддерживался благодаря тому, что у крестьян сохранялась вера в царя как носителя идеи высшей справедливости. Отсюда понятно, на каких шатких основаниях держалось управление Россией.
«Россия трещит по швам… Конечно, Россия – погибшая, презренная, развратная и идиотская страна. Да, конечно. Но всё это во сто раз более относится к гнусному нашему правительству». Это написал не какой-то радикал или русофобски настроенный либерал. Это запись из дневника Льва Тихомирова, теоретика монархической государственности. «Велика Федора, да дура(…) Мы народ героический, но не работающий. А теперь без работы жить нельзя… Ведь геройство проявлять приходится редко, работать нужно постоянно. Завоевали мы много, а разрабатывать завоёванное не умеем», - вторил ему консервативный славянофил генерал А.А. Киреев.
"На митингах собирают на вооружение, и барышни жертвуют свои золотые кольца. Какое озлобление!"
Понятно, что неудачная война, кризис системы управления, события 9 января дали толчок, благодаря которому это накапливавшееся десятилетиями недовольство вступило в фазу открытого противостояния. Эффектная борьба революционеров и охранников, бомбы, пистолеты, экспроприации, боевики и провокаторы – всё это не более чем красивая театральная постановка, завораживавшая публику причудливыми поворотами сюжета, когда вместо всесильного дворцового коменданта Д.Ф. Трепова «по ошибке» убивали мирного историка суворовских походов генерала С.В. Козлова, а главный террорист в конце действия неожиданно оказывался провокатором. Гораздо важнее (и страшнее!), что эта эпидемия ненависти ядом вошла в кровь рядовых жителей страны. Вот какие новости сообщал в начале октября 1905 г. Л.Н. Толстому его соратник писатель И.Ф. Наживин. «В Гурии бросили бомбу, убила 100 пластунов. В Одессе бросают бомбы. В Москве такое же озверение, какое было в Париже при подавлении Коммуны. В Москве завтра ждут восстания. Казаки пьяны и нервны, «всё в службе», не разбирают, кого бьют: женщин, детей. [Революционеры] убивают черносотенцев, какие это жалкие оборванцы. На митингах собирают на вооружение, и барышни жертвуют свои золотые кольца. Какое озлобление! Как реалисты 12-летние ходят с красными лентами. На еврейских домах кресты: евреи боятся избиений». Немудрено, что этими настроениями толпы, пытались воспользоваться как революционеры, так и правительство. Думаю, что помещичьи усадьбы в деревне и интеллигентов и евреев в городе громили люди, психологически и идейно близкие. И жаль, что зная имена пламенных революционеров, мы забываем тех, кто выступал как против «чёрного», так и «красного» террора. А такие были. Это писатели Л.Н. Толстой и В.Г. Короленко, общественные деятели князь Е.Н. Трубецкой, М.А. Стахович, Афанасий Васильевич Васильев, граф И.И. Толстой. Но их усилий было явно недостаточно, чтобы рассеять морок всеобщей ненависти.
И двойственно нам приказанье судьбы:
Мы вольные души! Мы злые рабы!
Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!
Огонь или тьма - впереди?
Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?
Вдвоем - неразрывно - навеки вдвоем!
Воскреснем? Погибнем? Умрем?
Блок, 1906 г.