Сегодня The Insider начинает публикацию серии исторических материалов, основанных на новом документальном сериале «Россия на крови» - проекте, призванном высветить ту часть истории страны, которая связана с террором и насилием. Это попытка отбросить идеологические штампы и начать дискуссию о реальной природе и роли насилия в российской политической истории, будь то государственный террор, войны или бомбы анархистов. Каждый эпизод этого документального сериала посвящен определенному периоду истории и сопровождается комментариями ведущих российских историков, которые по просьбе The Insider высказывают свои взгляды на обозначенную тему. Первой обсуждаемой темой в рамках этого проекта стали российские бомбисты, боровшиеся с абсолютной монархией в XIX веке. Были ли они предтечей советского государственного террора и какими мотивами они руководствовались? Авторы фильма и приглашенный The Insider эксперт разошлись во мнениях.
The Insider попросил высказать свое представление о природе этого явления одного из ведущих специалистов по истории партии социалистов-революционеров иэсеровского терроризма, доктора исторических наук, профессора Константина Морозова.
В этом фильме, начинающемся с рассказа о покушении на Александра II, нет ни слова о том, как и почему народники и народовольцы пришли к террористической тактике, и каким мучительным и вынужденным был для них этот процесс. Голос за кадром лишь констатирует: «Будить народ оказалось слишком долго для юных романтиков, и они взяли в руки бомбы».
Cегодня, продолжая традицию «Вех», очень многие упрекают интеллигенцию этого периода в том, что «она пошла в политику», но не задумываются о причинах этого явления. Представляется, что по большому счету, интеллигенция и не могла этого не сделать, будучи продуктом модернизации и ощущая себя чужеродным элементом в сословно-бюрократической России - стране, где Николаем I философия была запрещена к преподаванию на двадцать лет как «вредный» предмет, где не разрешались к продаже книги Чарльза Дарвина как противоречащие догмам церкви о сотворении человека богом, а целые научные направления от биологии до палеонтологии попали под запрет. В 60-70-е годы XIX в. студенческая молодежь на собственном опыте поняла, что в ряде случаев ее профессиональная и гражданская самореализация, как правило, немыслима без свободы творчества, а последняя, в свою очередь, – без политических свобод и духа свободы в стране. Столетие спустя ситуация вновь повторилась, когда уже даже советская «селекционированная» интеллигенция, точнее, лучшая ее часть стала задыхаться в тисках бюрократической опеки.
Очень характерно, что самое первое свое тайное общество будущий народоволец и ярый сторонник террористической тактики Николай Морозов создал в тринадцать лет, в пору своего увлечения палеонтологией, и называлось оно «общество естествоиспытателей».
Николай Морозов позже разрывался между наукой и политической деятельностью. К первой его влекла натура, склад характера, и только в ней видел он свою будущность. А ко второй его толкало чувство долга. Наверное, только в России из такого чисто кабинетного ученого, как Морозов, мог вырасти революционер-террорист. Науке он смог отдаться уже только в Шлиссельбурге, осужденный к пожизненному сроку, достигнув впечатляющих результатов сразу в нескольких науках. И он был далеко не единственным из российских революционеров, избравших вместо ученой революционную стезю и объяснявших это решение чувством долга и отсутствием свободы в стране.
Надо видеть, что подавление оппозиции вело не только к эскалации ответного насилия, но и к поиску интеллигентной молодежью различных организационных форм для того, чтобы обеспечить саму основу своего существования – возможность мыслить, обмениваться взглядами, читать запрещенные политической цензурой произведения. И одновременно с Ишутинским кружком и выстрелом Каракозова существовали, скажем, студенческие кружки самообразования, землячества и т.п., отнюдь не ставившие перед собой цели свержения самодержавия. Эта цель появлялась у наиболее активных их участников намного позже, когда за участие в самом невинном студенческом кружке или землячестве их исключали из университетов и высылали из университетских городов. И появлялась как реакция на то, что власть не открывает ни одного канала для выражения своей позиции, не дает ни малейшей возможности влиять на эту власть в определении образа жизни страны и ее политики. Представляется, что если бы подобные каналы легального воздействия на власть существовали в России в XIХ–ХХ вв., то такого всплеска революционного и оппозиционного движения просто не было бы. Какие-то отдельные группы радикалов и экстремистов, конечно, существовали бы, как существовали и существуют они во всем мире, но не более того.
Подавление общественно-политической самодеятельности интеллигенции, репрессии против участников «хождения в народ», гибель большого числа подследственных во время трехлетнего следствия по «процессу 193-х», необходимость самозащиты (в том числе при отстаивании права политзаключенного не быть выпоротым розгами) - вот что толкнуло народников на террор в конце 70-х годов ХIХ в.
Эволюция народников 60-х-70-х годов в сторону террора шла медленно, мучительно, и все воспоминания в пользу этого свидетельствуют. Подавление общественно-политической самодеятельности интеллигенции, репрессии против участников «хождения в народ», гибель большого числа подследственных во время трехлетнего следствия по «процессу 193-х», необходимость самозащиты, в том числе самозащиты при отстаивании права политзаключенного не быть выпоротым розгами - вот что толкнуло народников на террор в конце 70-х годов ХIХ в. Но эти же самые причины продолжали толкать противников власти на террор и в начале ХХ в.
В фильме говорится, что «последнюю бомбу в Александра бросят за несколько дней до подписания им первой в России конституции» - но это миф, речь же шла тогда вовсе не о подписании реальной конституции, а о предложении министра внутренних дел Лорис-Меликова о создании двух комиссий, где предполагалось рассмотреть проекты реформы губернского управления и продолжения крестьянской реформы. То, что громко и незаслуженно назвали «конституцией Лорис-Меликова», планировало допустить к обсуждению этих законов выборных от городов и земств, а затем до полутора десятков из этих выборных представителей ввести в Государственный Совет.
Картина Кадовского «Выстрел Каракозова». По официальной версии Александра II тогда спас крестьянин Осип Комисаров, оттолкнувший руку Каракозова
Конечно же, в общепринятом смысле слова это была вовсе не конституция, а некоторые робкие шаги, которые в очень далекой перспективе могли привести к следующим шагам в сторону ограничения абсолютной монархии. Далее авторы фильма сразу перепрыгнули к кровожадной цитате из книги Бориса Савинкова «Конь Бледный», забыв при этом упомянуть, что книга эта художественная и цитата эта принадлежит одному из литературных персонажей этой повести Бориса Савинкова, а вовсе не ему самому.
И далее – «власть ответила на террор», а затем про белый террор Александра III , который привел к ответному насилию. И тут же о том, что за «шесть лет террора» в начале ХХ века от рук террористов погибло более 17 тыс. человек. Это официальные цифры жертв в годы революции 1905-1907 гг., но при каких обстоятельствах и от чьих рук гибли эти люди - не очень понятно. Вошли ли в эти цифры жертвы черносотенных погромов и жертвы артиллерийских обстрелов во время декабрьских боев в Москве в 1905 г.? Мы не знаем. Мы не знаем также, сколько жертв обычных вооруженных грабежей и разбоя попали в это число.
Но мы можем сравнить их с количеством эсеровских террористических актов. По подсчетам самих эсеров, с 1902 г. по 1911 г. Боевая Организация ПСР совершила 11 террористических актов, а все многочисленные боевые дружины и отряды низовых партийных структур - чуть более двух сотен.
Сильное впечатление производит и фраза из фильма: «Именно бомбисты обесценили жизнь конкретного человека. Они верили в построение счастья на крови.Но пролив первую кровь, начав «очистку человечества», именно бомбисты спроектировали тот самый маховик репрессий, который их последователи построят, чтобы погубить уже не тысячи, а миллионы».
Как мне представляется, то распространенное мнение, что революционный терроризм (включая народовольческий и эсеровский терроризм) породил большевистский «государственный террор» - это также миф. Нельзя смешивать «оппозиционный терроризм» с "государственным террором» и рассматривать революционный терроризм как предтечу большевистского «красного», как это прямо делает Анна Гейфман , или как О.В. Будницкий, который видит «генетическую связь» между «государственным террором, унесшим с 1917 года миллионы жизней» и «террором дореволюционным – как лево- и правоэкстремистским, так и правительственным».
Подобное смешение оппозиционного терроризма народовольцев и эсеров и государственного террора большевиков представляется совершенно неверным, так как они отличаются как по своей природе, направленности, формам и методам действия, так и отчасти по задачам, которые призваны решать. Да и типаж и ментальность представителей оппозиционного терроризма и государственного террора весьма разные. Делать из Созонова и Каляева предтеч Ежова и Берии - занятие неблагодарное и к благородной задаче восстановления исторической истины отношения не имеющее.
Как представляется, при анализе революционного терроризма мы не вправе забывать и о принципе историзма, требующего от исследователя рассматривать каждое историческое явление, не вырывая его из исторического контекста, и учитывать весь комплекс порождающих это явление событий и тенденций развития.
Хочется надеяться, что пройдет время, утихнут «исторические войны», эксплуатирующие историю в интересах политики и извращающие ее научную суть и наше повзрослевшее общество по иному, более взвешенно и объективно, «без гнева и пристрастия», помня о великих словах Спинозы: «не плакать, не смеяться, не ненавидеть, но понимать», будет оценивать и деятелей Освободительного движения в России, и тех, кто им противостоял, и тех, кто утверждал советский режим, свергая всенародно выбранное Учредительное Собрание, и тех, кто боролся с этим режимом, жертвуя своими жизнями, воздав всем и каждому заслуженное ими должное.