На фоне заявления Дональда Трампа о готовности ввести тарифы на $500 млрд китайского импорта в год, китайский юань по отношению к доллару девальвировался на 8% с апрельских пиков, причем в основном падение произошло в июле. Начавшееся весной противостояние США и КНР и не думает утихать. Наоборот — наряду с торговыми ограничениями усиливается политическое напряжение. Торговая война между США и Китаем — только вершина айсберга. Вашингтон планомерно изолирует Пекин и в других сферах, а китайская экономика уже ощущает на себе эффект торговых ограничений.
В начале июля Япония заявила об отправке новейшего вертолетоносца «Кага» для мониторинга Южно-Китайского моря, которое Пекин считает своим. Вряд ли эти действия обходятся без санкции США. Министр обороны США Джим Мэттис, недавно посетивший Пекин, заявил о недопустимости милитаризации Южно-Китайского моря, проводимой КНР. Одновременно Малайзия объявила о замораживании железнодорожных проектов в рамках китайской стратегической инфраструктурной программы «Один пояс, один путь». К антикитайской кампании присоединился и Тайвань, обвинивший КНР в попытках кражи интеллектуальной собственности в области производства полупроводников. США также готовятся к совместным военным учениям с Тайванем и продаже Тайбэю оружия.
Даже недавняя встреча Дональда Трампа и Владимира Путина в Хельсинки, как отмечает глава European Council on Foreign Relations Марк Леонард, была воспринята в Пекине как попытка США сыграть в «Генри Киссинджера наоборот». В 1972 Киссинджер налаживал отношения с КНР с целью изоляции СССР, сейчас, возможно, диалог с Россией идет в пику Китаю.
С другой стороны, у Китая пока не все ладится. Ответственный за экономику вице-премьер Лю Хэ и его команда пытались склонить ЕС к альянсу Китая и Европы против США —хотя бы в виде совместной апелляции в ВТО, направленной против американских торговых ограничений. Пекин хотел бы закрепить эту позицию по итогам недавнего китайско-европейского саммита 16–17 июля в Пекине. Увы, европейцы, как и следовало ожидать, не пошли на такие резкие изменения в своей традиционной политике. В совместном коммюнике по итогам саммита Соединенные Штаты даже не были упомянуты, зато в документе говорится о проблемах охраны интеллектуальной собственности (европейские компании сами страдают от китайского протекционизма и других шалостей, так что Трамп, будь он более опытным дипломатом, мог бы образовать единый американо-европейский альянс против Китая).
Между тем ставки в торговой войне с США увеличиваются. 20 июля Трамп заявил о готовности ввести тарифы на $500 млрд китайского импорта в год, то есть фактически на весь импорт из Китая. Официально Китай не реагировал на эту последнюю угрозу, однако поведение китайской валюты, юаня, само по себе красноречиво.
Девальвация юаня к доллару превысила 8% с апрельских пиков, причем в основном падение произошло в июле. Очевидно, что юань в итоге присоединился к «девальвационной лиге» (бразильский реал, индийская рупия, индонезийская рупия, турецкая лира) валют развивающихся экономик, испытавших на себе укрепление доллара и рост стоимости долларового кредитования из-за роста ставки ФРС еще весной. В какой-то степени это терпимо для китайской экономики, так как девальвация смягчает последствия торговых ограничений со стороны США.
Девальвация юаня по отношению не к доллару, а к корзине валют пока не столь значительна и фактически тестирует нижнюю границу по отношению к корзине за март-август 2017-го. Если девальвация остановится на текущем уровне, она может быть интерпретирована просто как компенсация роста доллара по отношению к другим валютам.
С другой точки зрения, это можно расценивать как возвращение к уровню фиксированного курса во время первой остановки роста юаня в ответ на мировой кризис 2008-го. Тогда фиксированный курс продержался до конца 2010-го, а потом юань опять стал укрепляться вплоть до 2015-го.
Пока слабость юаня никак не повлияла на отток капитала (хотя нужно дождаться данных за июль). Тем не менее, дальнейшая девальвация чревата сокращением золотовалютных резервов в стране и ожидания жесткой посадки китайской экономики, как это уже происходило в 2015–16 гг.
Некоторым аналитикам текущая китайская ситуация напоминает девальвацию рубля в конце 2014-го, после того, как почти вдвое упали цены на нефть. Однако для Китая девальвация пока носит превентивный характер, а внешний шок вряд ли будет сопоставим с российским по масштабу. Все не так плохо. Но однозначно и не хорошо — оттока капитала из Китая пока нет, но, как замечают в Goldman Sachs, параллельно происходит отток капитала со всех других развивающихся рынков в Азии, хотя и в не слишком больших масштабах. И все же призраки 1997-го (а в другой интерпретации — 2008-го) становятся более отчетливыми.
Александр Зотин — старший научный сотрудник ВАВТ