Подкасты
Замоскворецкий суд Москвы арестовал режиссерку Женю Беркович и драматурга Светлану Петрийчук по уголовному делу об «оправдании терроризма», поводом для возбуждения которого стал спектакль «Финист ясный сокол». В постановке рассказывается о женщинах из России, которые решили выйти замуж за исламистов и уехать в Сирию, в результате их завербовали боевики. На спектакль написали донос. Марфа Смирнова поговорила о новом «театральном деле» с актером Анатолием Белым.
Марфа Смирнова: Анатолий, здравствуйте! Большое спасибо, что присоединились к нашему эфиру. В театральной среде обсуждают, что дело против Беркович и Петрийчук — это в каком-то смысле может быть наезд на фестиваль «Золотая маска». Вы как человек изнутри в чем видите причину этого преследования?
Анатолий Белый: Называть меня человеком изнутри уже неправильно. Я человек снаружи, и уже давно человек снаружи, почти год. Поэтому могу высказать только свою собственную точку зрения. Со стороны это выглядит... Я не знаю, при чем тут «Золотая маска», совершенно этих мыслей у меня в голове не было. Но очевидно, что это просто начало, к сожалению, закономерного пути. Это звено цепочки, абсолютно закономерной. Пришло время браться за тех деятелей культуры, в частности театра, которые остались в стране, которые не уехали по каким-то своим субъективным причинам. Они не уезжали, как это сделала Женя Беркович. Вот они остались и продолжали говорить, писать, ставить.
Это, в общем, закономерный шаг системы, которая будет уничтожать эти остатки слов, дел, правды. Для меня это выглядит, к сожалению, повторюсь еще раз, абсолютно закономерным, ожидаемым шагом. То есть это все до какого-то момента допускалось. Не знаю, не было на это времени у них или чего-то еще, внимание было уделено больше чему-то другому. Теперь абсолютно однозначно начнутся внутренние чистки. Вот они начались.
Марфа Смирнова: А зачем было начинать эти внутренние чистки? Наверное, вы правы, что это будет сигнал для тех, кто уже больше года оставался в России. Наверное, они в очередной раз задумаются о том, не стоит ли собирать чемоданы. Но я до сих пор не понимаю сама, чем Беркович и Петрийчук, тем более речь идет о спектакле, который вышел задолго до вторжения... Почему из-за этого спектакля за ними пришли? Почему такая статья страшная?
Анатолий Белый: Вы ищете логику, а ее нет. Вот и все. Эти причины совсем в другой плоскости лежат. Просто системе нужно зачистить все остатки слов, чтобы никто не делал ничего лишнего, не говорил. Чтобы все ходили строем, думали одинаково и делали только то, что им укажут.
Для меня это так очевидно! У меня в прошлом году наступило какое-то прозрение, и, собственно, всё подтверждает только одно: эта система не остановится. Это прямой путь к 30-м годам прошлого столетия. Дай бог, чтобы это было не в такой огромной мере, как это было тогда, но путь, дорога однозначно идет к этому. И мне безумно жаль тех людей, которые остались. Я честно скажу, для меня это такая жертвенность. Люди остались. Женя почему-то осталась. «Я хочу остаться, я хочу здесь до последнего момента быть и что-то делать».
Может быть, я выскажу крамольную мысль: для меня эта жертвенность бессмысленна на сегодняшний день, совершенно бесполезна и абсолютно вредит тем людям, которые там остались. Сейчас Женя попала под эти жернова, а дальше попадут все те, кто остался в России и еще здраво мыслит. Поэтому для меня решение этого вопроса только одно именно в сегодняшнем дне — это уехать, уезжать. Там нет силы — консолидирующей какой-то, объединяющей здравых людей. Ее не осталось. Все в одиночку.
Наверное, дон-кихоты приветствуются во все времена. Но это жертва, и не просто какие-то дон-кихоты, а вполне осязаемые, близкие мне люди. Мне за них безумно больно, но для меня очевидно, что они там ничего не сделают. Просто принести себя в жертву — вот что означает оставаться там. Я, например, не хочу быть жертвой. Я устал быть жертвой. Я не хочу, чтобы моя семья была жертвой этого режима. Мне моя частная жизнь и жизнь моей семьи дороже. Но Женя думала по-другому. И вот, собственно… К сожалению, другого не могло быть.
Марфа Смирнова: Я в каком-то смысле позволю себе с вами не согласиться. Может быть, вам повезло, мне повезло, мы смогли уехать и вывезти своих детей, устроить свою и их жизнь за границей. У многих, к сожалению — даже у большинства, я думаю, — нет такой возможности. Потому что, опять же, есть Женина мама, ее бабушки.
Анатолий Белый: Я себе тоже позволю с вами не согласиться, потому что если очень сильно напрячься, то выход есть всегда. Есть друзья, которые помогут. Мы в Израиле просто готовы и помогли. У нас есть ресурсы, чтобы помочь. Но человек выбрал другой путь. Выход есть всегда. Человек выбирает сам.
Марфа Смирнова: Как вы думаете… Вчера меня такая деталь из процесса поразила. Бадамшин ходатайствовал и прикрепил это к материалам дела: спектакль понравился сотрудницам ФСИН. Меня это натолкнуло на мысль — возможно ли такое, что сегодня Машков или условный Сергей Безруков любимчики власти, а завтра по щелчку пальцев все может измениться и могут прийти за ними?
Анатолий Белый: Да, конечно, несомненно. Более того, мне кажется, в какой-то момент это может наступить абсолютно. Опять же, мы все ищем какую-то человеческую логику. Ее нет. Есть логика пожирающего зверя, который просто должен насытиться — или нет, он ненасытный. Перечитайте «Мефисто», пересмотрите фильм. Давно все об этом рассказано.
Марфа Смирнова: А вы верите, что для людей, которые сейчас угодны власти — я беру артистов, режиссеров, — это преследование Беркович тоже может быть каким-то сигналом?
Анатолий Белый: Не знаю. Может быть, кого-то коснется, кого-то не коснется. Мое частное мнение таково, что система будет сейчас жрать людей, как она, собственно, до этого и делала, по какому-то рандомному принципу.
Те доводы, которые приведены против этого спектакля, основаны на лженаучных доказательствах и лжеэкспертизе. Там ничего общего с нормальным нет. Там все больное. Понимаете, это все абсолютно больные люди, которые придумывают лженауку, на нее опираются и на основе этих лжеэкспертиз делают выводы. Ну о чем можно говорить? Это просто больное общество, болезнь. И она ведет себя по законам, нам неведомым.
Стоит ли опасаться? Кого-то это минет, кого-то нет. Не знаю. Я только молюсь о том, чтобы это не было таким миллионным ГУЛАГом, как это было в 30-е годы. Но будут репрессии. Они будут ужесточаться. Повторюсь, я взываю к тем людям, нормальным, адекватным, которые остались там: ребята, бессмысленно донкихотство! Сейчас, в данном моменте истории России, вы ничего не сделаете. Надо просто уехать, чтобы сохранить себя и делать что-то для сохранения русской культуры.
Вот я сейчас нахожусь в Израиле, пока что в русскоязычном поле. Играю спектакли на русском языке и буду продолжать какое-то время еще играть на русском языке. Читать стихи, программы с симфоническим оркестром и так далее. Буду делать это на русском языке, потому что в Израиле есть огромный запрос на русскоязычную культуру. И я, как смогу, буду ее сохранять. Для меня смысл в этом, а не в том, чтобы сейчас сесть за решетку, ничего не изменив.
Это не значит, что я на белом коне, поймите только правильно. Вы сейчас видите, что я никого не осуждаю. Мне больно и горько за Женю, которая светлейший, талантливейший человек, сделала этот выбор, хотя у нее была возможность сделать другой выбор. И сейчас она сядет ни за что и ничего не изменив. Извините, я по натуре пессимист, поэтому вы от меня сейчас не дождетесь слов о светлой России будущего.
Марфа Смирнова: Я, честно вам скажу, тоже пока не очень в это верю и тоже продолжаю писать и работать на русском. И в этом пока тоже вижу свою цель. Можете о Жене подробнее рассказать с какой-то личной стороны? Вы, я так понимаю, хорошо были с ней знакомы. И сразу вопрос вдогонку. Я не могу не думать о ее приемных девочках, которые остались на эти два месяца без мамы. А мы понимаем, что это, скорее всего, не два месяца.
Анатолий Белый: Да. Вы знаете, я бы не употреблял глагол «быть» в прошедшем времени по отношению ко мне и Жене. Мы не были, а остаемся людьми... Не могу сказать друзьями, потому что так близко я ее не знаю, но абсолютно людьми одного духа, одних взглядов. Когда-то мой сын придумал слово «единозавры». Он увлекался динозаврами, единомышленники соединились с динозаврами, и получились единозавры. Мне это понятие очень импонирует. Вот мы с Женей скорее единозавры по каким-то понятиям и принципам жизни.
Я, конечно же, прекрасно знаю ее творчество, потому что в моноспектакле, который я сделал в Израиле, звучат ее стихи. На «Дожде» я тоже читал ее стихи в программе «Уроки русского». С этой стороны мы общались по Фейсбуку. В Москве мы не так близко и сильно общались, но за этот ужасный год я много с ней общался по поводу стихов — выбирали, она мне присылала какие-то подборки.
В принципе, необязательно с человеком пить чай каждый день, чтобы понять, что это за человек. Абсолютно очевидно для меня, что Женя в хорошем смысле слова человек не от мира сего. Это абсолютно творческая единица, мощная и талантливая очень во многих направлениях. Она очень долго вызревала, будучи ученицей Кирилла Серебренникова. Она долго шла, искала свой путь и почерк, отрывалась от мастера, чтобы не скатиться в подражание, и так далее. И нашла свой язык. Безумно талантливый, очень одаренный, очень углубленный в творчество человек. Поэтому она была так далека от земли, каких-то земных вещей.
Не знаю, что сказать, как она это все выдержит. Но она это выдержит. Она очень сильный человек. Конечно, безумно жалко девочек. Но что делать? Я думаю, найдутся люди, которые помогут.
Марфа Смирнова: А как вы думаете, как Жене можно сейчас помочь?
Анатолий Белый: Вот, я пытался сказать то же самое. Я уверен, что сейчас найдутся люди, которые… По букве закона, опять же, я не знаю, что там можно будет сделать. Но те, кто будут рядом и помогать — конечно, эти люди будут.
Марфа Смирнова: Спасибо большое, Анатолий!
Анатолий Белый: Не за что. Спасибо вам!