Перенос присуждения Нобелевской премии по литературе на следующий год лишь подчеркнул, насколько бессмысленна сама идея международной литературной премии, считает колумнист The New York Times, английский писатель Тим Паркс. The Insider предлагает полный перевод статьи.
Все мы любим присуждение премий, любим скандалы, и нас радует возможность покачать головой, наблюдая, как то, что считалось великим и прекрасным, обрушивается в грязь. Что же, в последние несколько недель Шведская академия, присуждающая Нобелевскую премию по литературе, предложила нам отличное развлечение.
Вместо того чтобы гадать, получит ли наконец в этом году премию Филип Рот, мы получили куда более захватывающую интригу: будет ли вообще присуждена премия. И в пятницу пришел ответ: Академия откладывает присуждение премии 2018 года до 2019 года. Но настоящая комедия — то, что причиной стали обвинения в сексуальном домогательстве, причем обвинили даже не академика, а мужа академика. Не нужно особенно глубоко задумываться, чтобы понять: эта международная литературная премия никогда не заслуживала доверия и не имела ни малейших шансов его заслужить. Это абсурд.
Подробности скандала, возможно, отвлекают от сути, но вот сюжет вкратце: в 1992 году членом Шведской академии стала поэтесса Катарина Фростенсон. Вместе со своим мужем, французским фотографом Жаном-Клодом Арно, она руководила клубом культуры «Форум», получавшим финансирование от Шведской академии. Когда набрало популярность движение #MeToo, 18 женщин обвинили Арно в недостойном сексуальном поведении, причем некоторые случаи происходили непосредственно в клубе «Форум».
Почему недостойное поведение или ссоры делают человека неспособным судить о качестве литературного произведения?
Число 18 в этой истории нам еще встретится. В Шведской академии, основанной в 1786 году, чтобы поддерживать «чистоту, силу и величие шведского языка», 18 членов; с 1900 года она, согласно завещанию Альфреда Нобеля, должна каждый год выбирать лучшее литературное произведение «идеалистической направленности», созданное в любой стране мира, из-за чего ревнители чистоты шведского языка вынуждены тратить большую часть своего времени на чтение на иностранных языках.
В соответствии со старинными представлениями о человеческой сущности и устремлениях статус Академии не предусматривает отставки ее членов — как в рыцарских или монашеских орденах, они избираются пожизненно и обязаны служить чистоте шведского языка и каждый год вручать миллион долларов или около того лучшему писателю, чьи произведения можно истолковать как «идеалистические».
Мир так стремится нащупать какую-то твердую породу под зыбучими песками эстетического вкуса, мы так страстно желаем, чтобы лично наших любимых литераторов короновали и «канонизировали», а амбиции самих писателей, мечтающих поверить, что они причислены к «великим», настолько неуемны, что Нобелевская премия стала центром нашей ежегодной литературной литургии, источником бесконечных спекуляций и жарких споров. Месяцы перед октябрьским объявлением победителя — горячий сезон для букмекеров. А Арно обвинили не только в сексуальных домогательствах, но и в раскрытии имен семи победителей, что позволило его знакомым нажиться на ставках. Хотя Катарину Фростенсон вряд ли можно упрекнуть в попустительстве сексуальным забавам мужа: ее подозревают в соучастии в утечках.
Настоящие жертвы этого фарса — критики, настаивавшие на серьезном отношении к Нобелевской премии.
Шведская академия пыталась изменить свой облик. На место умерших мужчин-академиков избрали женщин, которых теперь 7 из 18, а в 2015 году ее впервые возглавила женщина — Сара Даниус. Именно она в прошлом месяце предложила внести ясность в отношения между Академией и «Форумом» и изгнать Фростенсон. Но голоса академиков разделились, и предложение Даниус не прошло.
Эти споры явно обострили разногласия между «старой гвардией» и новыми академиками. Даниус подала в отставку с поста председателя и перестала участвовать в работе Академии. Так же поступили Фростенсон и еще несколько их коллег. Но так как отставка академика невозможна, их нельзя заменить, и в Академии едва набирается кворум, достаточный для того чтобы она вообще могла работать. Это просто выкручивает руки Фонду Нобеля, контролирующему присуждение премий, и патрону Академии — королю Карлу XVI Густаву, — не говоря уже о международной литературной общественности, на глазах у которой разваливается любимая игрушка.
Но все же: почему недостойное поведение или ссоры делают человека неспособным судить о качестве литературного произведения? Чтобы понять, насколько хороша книга, не надо быть святым. И почему от возраста и пола членов Академии зависит, насколько можно доверять ей, когда она решает, насколько велик писатель? Я встречался с Пером Вастбергом, который руководит группой из четырех академиков, проводящей подготовительную работу перед присуждением премии. Это обаятельный, трудолюбивый и абсолютно серьезный человек, определенно не менее квалифицированный, чем кто-либо еще, кому можно поручить эту задачу. Но задача сама по себе бессмысленна.
Литература — не теннис и не футбол, где имеют смысл международные соревнования. Она тесно связана с языком и культурой, из которых вырастает. Литературный стиль определяется дистанцией от окружающих его других стилей, подразумевает сообщество читателей, имеющих представление о других литературных произведениях, о стандартном использовании языка и о культурном контексте. Какой смысл в том, чтобы группа представителей одной культуры, будь то шведская, американская, нигерийская или японская, пыталась сравнивать боливийского поэта с корейским романистом или американского автора-исполнителя песен с русским драматургом? Почему мы вообще хотим, чтобы они это делали?
Сейчас шведы полной ложкой хлебают унижение, но настоящие жертвы этого фарса — критики, настаивавшие на серьезном отношении к Нобелевской премии. С тем же успехом можно было бы обсуждать выбор католических кардиналов, когда они провозглашают нового святого. Пора уже стать взрослыми и обращать внимание на сами книги, а не на эту суматоху с победителями и проигравшими.