«Вы каетесь перед дневальным по нужнику!» Конец шахского Ирана глазами корреспондента ТАСС Михаила Крутихина

1 февраля 1979 года

В этот день — 22 бахмана 1357 года по иранскому календарю — тегеранское восстание вступило в решающий этап.

Ночью начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Аббас Гаребаги созвал не собиравшийся уже много лет Высший военный совет в составе 50 военачальников. В ходе короткого совещания он добился согласия коллег на объявление о нейтралитете армии на основании «братства с народными массами».

Когда сообщение с текстом решения Совета было передано по радио, начальник штаба счел свою миссию выполненной, и когда другие генералы бомбардировали его телефонными сообщениями о столкновениях, арестах и налетах на воинские части, неизменно отвечал: «Армия объявила о нейтралитете. Я гарантирую, что вас никто не тронет».

Срочность совещания Высшего военного совета была продиктована стихийными выступлениями на улицах. Ранее Гаребаги планировал вечером 11 февраля принять участие в тайной встрече с членами Совета исламской революции, чтобы договориться о передаче полномочий и сохранении вооруженных сил в неприкосновенности.

Известие о нейтралитете армии было расценено на улицах как победа. В ряде районов демонстранты принялись скандировать лозунги с приветствиями военнослужащим. Агент САВАК в донесении даже предположил, что вслед за передачей по радио решения генералов сторонники Хомейни начнут возвращать оружие в арсеналы. Однако некоторым деятелям антишахского движения демарш Гаребаги показался половинчатым. Лидер «Джомбеш» Али Асгар Хадж-Сейед-Джавади опубликовал в газете «Эттелаат» комментарий, в котором обратил внимание на тот факт, что вооруженные силы объявили лишь о нейтралитете, а не о переходе на сторону народа, как хотелось бы радикальным группировкам оппозиции.

[…]

Уже после восстания в захваченном штабе гвардии был обнаружен и расшифрован план города с пометками: часть районов Тегерана должна была подвергнуться интенсивному обстрелу стратегически размещенных артиллерийских батарей. В город направлялись более двухсот танков.

Журнал «Омиде Иран» опубликовал позже сведения о последних распоряжениях Бахтияра на иранской земле. Премьер-министр якобы отдал приказ командующему ВВС генералу Амиру Хосейну Рабии подвергнуть бомбардировке с воздуха расположенные в столице арсеналы, включая склад оружия около площади Жале в густонаселенном районе города, чтобы помешать восставшим вооружаться. Не выполнивший приказ Рабии в показаниях исламскому трибуналу перед расстрелом сказал:

— Если Бахтияр с Базарганом собирались установить республику, то какого черта делали мы? Бомбежка только ухудшила бы положение и привела к новым жертвам.

В течение самых напряженных суток революции в столице были захвачены все главные опорные пункты шахского режима. Под контроль молодежных отрядов перешли гарнизоны Джамшидие, Джей, Каср и, после длительного штурма, Эшратабад.

В штаб-квартиру Хомейни я ехал мимо ограды гарнизона Каср. Над зданием штаба болтался самодельный белый флаг, а из другого здания поднимался столб дыма, видный всему городу. Охрана находившегося здесь штаба верховного главнокомандующего сдалась без сопротивления. В гарнизоне Юсефабад были захвачены несколько генералов, в том числе глава военной администрации. В руки восставших перешел большой склад оружия и боеприпасов армейского управления тылового обеспечения.

[…]

Побывав в корпункте и после долгих мучений со связью отправив в ТАСС свежую информацию, я поехал в сторону гвардейских казарм в Лавизане. Военных машин нигде не видно, проезжают только грузовики и пикапы, набитые молодыми людьми с оружием. Новоиспеченные боевики проносятся мимо по трое-четверо на мотоциклах. Разговаривать и давать интервью им некогда, они отмахиваются от журналистов, как от назойливых мух.

По дороге пришлось сделать большой крюк, чтобы объехать гарнизоны в Салтанатабаде, оцепленные молодежными отрядами. В Лавизан проехать тоже не удается, машину останавливают пикеты революционеров. Эти настроены совсем уж решительно и грозят застрелить, если я не поверну назад.

Уже после пяти часов вечера восставшие прорвались в телевизионный центр и захватили студии. Одновременно под контроль взяты все радиостанции Тегерана. Молодой диктор Али Хосейни, несколько месяцев не появлявшийся на работе вместе с другими забастовщиками, услышал о готовящемся захвате телецентра, когда с друзьями занимал один из гарнизонов в западной части города. Он тут же устремился на улицу Пехлеви и ворвался в свою студию вместе с первым вооруженным отрядом.

Оставив винтовку, Хосейни, еще разгоряченный боем, объявил всему Ирану, что отныне средства массовой информации находятся в руках революционного народа. На экранах вновь появилась заставка в виде львов с цветами в лапах и надписью: «Привет тебе, весна свободы!» Зазвучали революционные песни и марши.

Али Хосейни и его товарищи Масуд Айяз и Джамшид Адили быстро превратили телевидение и радио во что-то вроде координационного центра восстания. Одним из первых сообщений стало коммюнике нового органа власти с длинным названием «Временный оперативный штаб исламского революционного движения иранского народа».

Коммюнике, подписанное полковником Носратоллой Тавакколи, напоминало о решении генералитета объявить нейтралитет и о приказе военнослужащим вернуться в казармы. Штаб призвал создавать в каждом районе органы порядка, налаживать местными силами снабжение населения, регулировать уличное движение и пресекать «подстрекательскую деятельность врагов исламского движения».

Судя по всему, сторонники Хомейни решили вырвать инициативу у начавших восстание левых организаций и, опираясь на верующие массы, создавать свои органы власти взамен упраздненных шахских. «Доделывать» революцию будут теперь силы, вставшие на сторону шиитских богословов.

По радио и телевидению переданы требования к военному командованию: немедленно выявить лиц, виновных в перестрелках около Касре-Фируз, площади Бахарестан и Фарахабада. Дикторы зачитывают поступающие по телефону просьбы революционных формирований о подкреплениях в том или ином районе, сообщают о вспыхнувших на западе Тегерана больших пожарах, опровергают слухи о появлении в водопроводе отравленной воды, цитируют рецепты по проверке воды домашними средствами. То и дело слышны приказы воинским подразделениям, инструкции и распоряжения отдельным отрядам.

[…]

Вернувшись к себе, сажусь к телевизору. Идут сообщения из провинций. В Дизфуле жители, потеряв двух человек убитыми, разоружили личный состав бронетанковой бригады. В Хамадане захвачена мэрия, в Иламе — канцелярия генерал-губернатора провинции, в Баболе, после долгого штурма, — летний дворец шаха. Ожесточенные уличные бои идут в Ширазе, где особенно много военных (база ВВС, воздушно-десантная бригада, учебный центр пехоты и бронетанковый центр, в котором пару месяцев служил и я). Там убито 40 и ранено 350 человек. К концу дня, открыв арсеналы, к восставшим присоединилось большинство военнослужащих. Бои идут в Абадане, в Бендер-Аббасе к горожанам примкнули военные моряки. Всего за день в провинциях убито 230 человек.

А в столице за два дня столкновений число убитых достигло уже 654. Раненых — больше 2700. Больницы через радио и телевидение обращаются за помощью, прося кровь для переливания, перевязочные материалы, приглашая добровольцев-санитаров.

Жертв было бы больше, если бы не пассивный нейтралитет армии, который подкреплен и призывами Хомейни. В фетве, переданной по радио и телевидению, аятолла освободил всех военнослужащих от присяги, данной шаху. В результате многие гарнизоны сдались с белыми флагами.

В ряде случаев из-за инертности военных возникали парадоксальные ситуации. Я слышал рассказ офицера, который сдал гарнизон Джей восставшим. Когда он предложил мулле, сопровождавшему отряд восставших в роли уполномоченного хомейнистского штаба, ключи от помещений с оружием и боеприпасами и напомнил о нейтралитете армии, тот сделал вид, что не заметил офицера, и в революционном духе дал приказ инсценировать штурм арсенала, разбив двери. Однако в других местах революционерам пришлось вести настоящий штурм последних позиций монархистов.

12 февраля 1979 года

Власть в Тегеране окончательно перешла к сторонникам Хомейни. Бахтияр при неясных обстоятельствах исчез, и в его канцелярию на улице Пастера перебрался Базарган. Первым своим указом он назначил начальником Объединенного штаба вооруженных сил генерала Мохаммада Вали Гарани. Одновременно объявлено о назначении трех заместителей премьера и временного начальника полиции. После этого Базарган распорядился закрыть на 24 часа все аэродромы страны.

Представители генералитета и командующие видами вооруженных сил объявили, что отныне армия стоит на стороне народа. Опубликован приказ, предписывающий всем офицерам и генералам, находящимся на действительной службе, явиться на следующий день в свои части, но в штатской одежде (во избежание инцидентов на улице). В этом же приказе говорится о роспуске контрразведывательных отделов в штабах и армейских трибуналов с подчиненными им следственными органами.

А вооруженные отряды продолжают захват стратегических объектов, однако инициатива перешла от левых организаций к Временному оперативному штабу во главе с Тавакколи.

О том, кто этот полковник, журналисты узнали только через несколько недель после восстания, когда в гостинице «Интерконтиненталь» состоялась пресс-конференция американского общественного деятеля Роберта Шонмана.

Предъявив в качестве доказательства магнитофонную запись своих бесед с Тавакколи, Шонман рассказал, что полковник принял его, приехавшего собирать сведения о зверствах шахской военщины, за сотрудника ЦРУ и обратился с просьбой: передать в Вашингтон содержание планов, разработанных группой иранских военных.

По словам Тавакколи, записанным за месяц до восстания, вооруженные силы не смогут подавить массовые выступления, поскольку окажутся разложенными после физического уничтожения ими 10-15 тысяч человек. По предложению полковника, Соединенные Штаты должны были оказать иранским офицерам помощь в сбережении армии, несмотря на все революционные пертурбации. Сохранив костяк вооруженных сил, воспитанных при шахе в проамериканском духе, офицерство сможет провести широкую пропагандистско-подрывную кампанию по дискредитации левых сил и религиозной верхушки, после чего, через шесть-семь месяцев, армия не распадется и в случае истребления ею полумиллиона человек. В итоге, как заявлял Тавакколи, к власти придут военные, которые обязуются обеспечивать интересы США в Иране и всем регионе.

Деятели базаргановского правительства, позже уличенные в связях с американцами, поспешили объявить Шонмана агентом ЦРУ и выставили его из Ирана. Тавакколи же ушел в почетную отставку: я видел его гуляющим по центральным тегеранским улицам. Именем генерала Гарани, которого Тавакколи называл в числе единомышленников, названа столичная улица после того, как тот погиб в апреле 1979 года от рук террористической группы «Форкан».

Но вернемся в 12 февраля 1979 года. Отряды, посланные из штаба Тавакколи, выполняют поставленную перед ними задачу: не допускать укрепления и вооружения левых групп, размещать своих уполномоченных в важнейших точках. К этой миссии привлечено много мулл.

Активность левых не на шутку беспокоит Хомейни. В переданном по радио и телевидению обращении он призвал горожан сдавать новым властям оружие, захваченное в арсеналах (по скромным подсчетам, за два дня в руках населения оказалось до трехсот тысяч единиц стрелкового оружия). Аятолла подчеркнул, что это оружие является «общественной собственностью» и никто не имеет права хранить, продавать или накапливать его. На использование оружия, добавил он, накладывается религиозный запрет за исключением случаев, когда имеется особое разрешение властей. «Армия находится в руках революции», — продолжал Хомейни, настойчиво призывая не нападать на гарнизоны и военнослужащих.

Как-то походя он провозгласил шахский режим павшим и добавил: «Победа близка». Он отметил, что страна находится на крайне чувствительном историческом этапе и сталкивается с серьезным кризисом. «Не давайте врагам просачиваться в ваши ряды, сохраняйте единство. Беспорядок должен быть прекращен».

Это обращение Хомейни, как и аналогичные призывы революционных органов власти, передавалось по радио и телевидению в течение всего дня. Новое правительство даже пригрозило использовать армию против тех, кто не сдает оружие, то есть, как отметила Kayhan International, «против тех, кто помог новым правителям прийти к власти».

Мне сообщили коллеги, что кое-где оружие не отбирают, а раздают, и делается это по прямому распоряжению Хомейни. Чтобы выяснить, в чем дело, направляюсь в штаб-квартиру аятоллы.

В помещении пресс-центра окна задернуты шторами, и на каждом красуется бумажка с надписью: «Осторожно, из окон не выглядывайте!» Несколько журналистов, конечно же, глядят туда, не отрываясь. Во дворе идет раздача автоматических винтовок. В одну кучу свалены приклады, в другую — стволы с затворами, в третьей видны магазины, чуть дальше — ремни и какие-то железки.

Ответственный за работу с прессой Насер Хакгу просит извинить его и убегает из комнаты. Возвращается он минут через пять с новенькой, еще в масле, винтовкой и вместе с журналистами рассуждает, как надо вставлять магазин с патронами — система G3 Heckler Koch для большинства из нас незнакомая.

Оказав с ливанским коллегой посильную безграмотную помощь иранцу, переходим к вопросам. Выясняется, что, стараясь отобрать оружие у левых группировок, хомейнисты одновременно вооружают своих сторонников. Винтовки выдаются не только здесь, но и в некоторых мечетях — тем, кто предъявляет свидетельство о прохождении воинской службы и ходатайство-рекомендацию за подписью районного муллы. Формируются отряды, передаваемые затем либо районным «революционным комитетам», либо центральному оперативному штабу.

Несколько не соответствуют положению вещей и призывы Хомейни не нападать на гарнизоны и военнослужащих. В течение дня захвачены расположения воинских частей в Салтанатабаде, Лавизане, шахские дворцы Саадабад и Ниаваран, базы Мехрабада. Призывы аятоллы направлены на срыв помощи населения отрядам левых, на монополизацию захвата власти исключительно силами клерикальной направленности.

В очередях за оружием я вижу много солдат с нашивками гвардейской дивизии на рукаве. Совсем недавно они считались главной силой при подавлении антишахских выступлений и расстрелах демонстраций. Ну что же, это не единственный парадокс иранской революции. Пора бы уже и привыкнуть.

В Салтанатабаде и Мехрабаде на военных объектах арестованы несколько американских офицеров, в том числе три генерала. Их с триумфом доставили прямо к Хомейни, который распорядился отпустить иностранных пленных на все четыре стороны.

В гвардейском гарнизоне Лавизан подразделения «бессмертных» заняли круговую оборону, поставили кольцом танки и бронемашины, укрепили огневые точки брустверами из мешков с песком. Два часа революционный отряд не решался на атаку, а когда все-таки пошел вперед, гвардейцы без единого выстрела подняли руки и белые флаги. Устрашающие парады — в прошлом.

Пять тяжелых танков, загородивших вход на территорию последней резиденции шаха — Ниаваранского дворца, тоже не сделали ни одного выстрела. Солдаты, сложившие оружие перед представителем Хомейни в лице муллы из соседней мечети, были в шоковом состоянии, как рассказывают очевидцы. Еще утром, часов в семь, на импровизированном параде они хором клялись положить жизнь за обожаемого монарха, а теперь их разоружает отряд гражданских численностью около сорока человек. На башнях «чифтейнов», застывших у ворот, плясали мальчишки, пока гвардейцев выводили из дворцового парка.

При взятии штаб-квартиры САВАК в Салтанатабаде несколько человек погибли, подорвавшись на минах во дворе. Но не обошлось и без курьезов. Рядом со зданием нашли вход в большой туннель и решили, что это начало каких-то секретных объектов: застенков, казематов и тому подобного. Пригласили съемочную группу, которая потратила уйму пленки, делая сюжет о тайнах САВАК с соответствующими туманными комментариями репортера. А секрета не было. Туннель представлял собой часть канализационного коллектора системы, строительство которой началось за несколько лет до этого. Тегеранцы, незнакомые с такими системами (все строения столицы стоят над глубокими выгребными ямами), естественно, не могли сразу определить назначение «таинственного» объекта.

Одной из интересных находок в саваковской штаб-квартире стала коллекция альбомов с фотографиями колонн демонстрантов, отснятых совсем недавно. Большинство участников шествий были уже опознаны, к каждому фото прилагались списки с именами, фамилиями и адресами.

Двери в коридорах тюрьмы Эвин взрезали ацетиленовыми горелками, так как замки с электронными запорами не поддавались. По телевидению несколько раз передавали призывы тем, кто знаком с планами тюрьмы, помочь группам, медленно продвигающимся по подземным лабиринтам. Среди находок в Эвине — пыточные камеры и приспособления для пыток узников: железные кровати с захватами для рук и ног и вмонтированной в сетку электрической жаровней, плети с подведенным к ним электропроводом и многое другое.

Передав по телефону в ТАСС свежую информацию, снова еду в хомейнистский центр. Там журналистам удалось встретиться с Язди. Он рассказывает, что по всему городу вооруженные отряды захватывают большое число пленных — солдат, полицейских, осведомителей САВАК. В штаб-квартиру движения, добавил он, поступают частые запросы по телефону: что желать с задержанными, на что дается один ответ: «Отберите у них оружие, поцелуйте и скажите, что с этого момента они служат не шаху, а народу».

Но часть арестованных, как я мог убедиться, выйдя в переулок из пресс-центра, доставляют именно сюда. В открытом пикапе везут саваковца. Он укутан одеялом, но все равно видно, как дрожит: температура на улице ниже нуля. А молодые боевики с винтовками, сидящие рядом с ним в кузове, не мерзнут в своих жидких курточках. Разгоряченные участием в революции, они холода просто не чувствуют. На лице у задержанного бессмысленное, какое-то баранье выражение. Такие же лица и у одиннадцати гвардейцев, окруженных боевиками. Это одна из последних групп, стрелявших на улице в народ.

В штаб-квартиру Хомейни доставили и деятелей шахского режима, находившихся в момент восстания под арестом в гарнизоне военной полиции Джамшидие. Интервью с некоторыми из них стало гвоздем вечерней тегеранской телепрограммы.

Вот на экране появляется бывший руководитель САВАК генерал Нематолла Насири. Голова и горло у него небрежно перевязаны, говорить он почти не может, так как его возле тюрьмы ранили при захвате, повредив штыком горло. Вместо слов слышится сипение. Однокашник и сверстник шаха, ставший главным палачом и мастером пыточных дел, изворачивается под настойчивыми и злыми вопросами скрытых за камерой людей.

Насири утверждает, что бюджет САВАК и его штаты были крайне малы, что сам он только выполнял административные функции и не имел представления о пытках, казнях и творившихся в охранке беззакониях. Зрелище малоприятное.

Глава военной администрации генерал Мехди Рахими, напротив, держится спокойно и с достоинством. Видимо, сказываются гарантии, данные ему генералом Гаребаги. Он заявил, что остается верен присяге, данной им шаху, и своему воинскому долгу. И ему, и Насири через два дня предстоял расстрел на крыше резиденции Хомейни — без формальностей и следствия.

А городу между тем было далеко до восстановления порядка. По улицам далеко за полночь продолжали носиться машины с вооруженными людьми как из левых организаций, так и из штаба Тавакколи, подчиненного Совету исламской революции и лично Хомейни. Группы военнослужащих-монархистов еще затевали кое-где перестрелки, атакуя узловые стратегические объекты в столице.

В больницы по-прежнему поступали раненые, в морги — убитые. После 11 часов вечера опять начались пожары, на этот раз в восточной части Тегерана. По слухам, горят одновременно до полутора тысяч строений, включая жилые дома. Повсюду появляются самодеятельные патрули и пикеты. Меня в машине дважды останавливали и обыскивали вооруженные парни, которые отказались назвать свою организацию.

13 февраля 1979 года

Военачальники шахской армии, неожиданно для себя оказавшиеся за какие-то двое суток в составе «исламских вооруженных сил», возобновили службу в новой обстановке. В здании штаба в гарнизоне Каср, охраняемом молодыми боевиками, с утра стали собираться офицеры в штатском, повинуясь приказу никому доселе не известного полковника Асгара Каеммакани, подписавшего приказ о сборе так: «Преданный советник иранских революционеров по военным вопросам без принадлежности к какой-либо организации».

Всеми делами в штабе заправляет генерал Мохаммад Вали Гарани, которому помогают генералы Бахшиазар и Дженаб. По соседству с их кабинетом без передышки координирует действия хомейнистских вооруженных сил полковник Тавакколи. Отдельное помещение заняла группа отставных офицеров, называющих себя «военное крыло революции».

Вопреки ожиданиям генералов шахского режима, потерпевших поражение в схватке с революционерами, их встречают в штабе с распростертыми объятиями и чаем с пирожными, как рассказал в газете «Аяндеган» свидетель происходившего.

По его словам, генерал армии Табатабаи-Вакили, некогда прославившийся лекциями о незыблемости шахского строя, потребовал у денщика воды для омовения, а потом принялся в углу вестибюля демонстративно совершать намаз.

Генерал Ваджади, едва войдя в штаб, бросился к первому попавшемуся человеку, причитая:

— Поверьте, я лично ничего дурного не совершал!

Другой генерал поправил его:

— Ваше превосходительство! Вы каетесь перед дневальным по офицерскому нужнику!

Собрав в зале для совещаний напуганных и наперебой выражавших приверженность новому режиму генералов, Гарани объявил, что все желающие продолжить службу могут явиться в штаб 16 февраля, а остальным разрешается подать рапорты об отставке и получении пенсии.

В зале в тот момент находились и те военачальники, которые отдавали приказы открывать огонь по безоружным демонстрантам, офицеры контрразведки и гвардейцы-монархисты. Из факта такого общения новой власти с бывшими противниками в армии можно сделать вывод: план Гарани и Тавакколи, основанный на сохранении шахской армии ради будущей расправы над революционными элементами, проводится в жизнь. Создавать вместо старых войск народные вооруженные силы, к чему призывают левые организации, соратники Хомейни определенно не желают.

В свежем обращении религиозный лидер, который стал фактическим главой государства, призвал всех дезертиров вернуться в казармы. По опубликованным позднее данным, к 13 февраля в вооруженных силах насчитывалось не более сорока процентов личного состава, а остальные солдаты и офицеры примкнули к восставшему населению. Порядка 85 процентов оружия и военной техники было расхищено или неисправно.

Хомейни снова потребовал сдать находящееся у населения оружие в специальные пункты, открытые в пятнадцати тегеранских мечетях. Однако результаты попыток разоружить горожан оказались более чем скромными. Сдано, как пишет Tehran Journal, всего 1100 винтовок и автоматов. Молодежь, открыто бравировавшая оружием, исчезла с улиц, но огнестрельное оружие перекочевало в тайники.

Организация федаинов, открывшая на территории университета крупный центр тренировки боевых отрядов, категорически отказалась разоружать своих сторонников. Федаины направили Хомейни письмо, в котором заявили, что оружие в одностороннем порядке они не сдадут, но будут готовы войти вместе с членами Совета исламской революции в комиссию по решению проблем, связанных с изъятием оружия у гражданского населения. В ответ аятолла назвал всякое неповиновение его приказам «расколом в рядах революции» и подчеркнул, что этот раскол может лишить иранский народ надежд на окончательную победу. «Сторонники фракций — либо дураки, либо иностранные агенты, — добавил он, — Все иранцы должны немедленно приступить к восстановлению страны, пострадавшей от землетрясений, иноземцев и врага».

Переход от восстания к восстановлению будет, как ясно уже теперь, долгим и нелегким. Пока же иранцы, в большинстве своем ошеломленные стремительным поворотом событий и не до конца понявшие, что за фигуры оказались у власти, подводят тяжкие итоги последних дней. Вот какой разговор мне невольно довелось подслушать на улице возле одной из тегеранских школ:

— Послушай, Али, что вы проходили в первый день занятий?

— Сначала мы вырывали из учебников портреты шаха, его сына и шахини. Потом положили цветы на парты Фарзина и Хушанга: их убили во время демонстраций.

Согласно официальной статистике нового режима, за время антишахской революции убито до 65000 человек и более 100000 получили увечья. Западные источники оценивают число погибших в 10000-20000. Журналисты Tehran Times, занимавшиеся практически ежедневным подсчетом жертв, пришли к выводу о том, что за 15 месяцев революционных выступлений погибло по меньшей мере 10000 иранцев, а за 48 часов тегеранского восстания убито 860 и ранено 3500 человек (в столице и провинциях). Как бы то ни было, все данные говорят о страшной цене, которую заплатили иранские патриоты за освобождение от деспотичной монархии.

На этом месте в рассказе о поражении и падении шахского строя можно поставить точку. Новые власти принялись создавать собственный государственный аппарат. Вместо непримиримых противоречий, раздиравших Иран на враждующие лагеря и повлекших за собой революционный взрыв, на авансцену выступили противоречия новые, на сей раз — между самими участниками антишахского движения. И на новом этапе внутренней борьбы победу надолго одержали хомейнисты.

«Три революции» аятоллы Хомейни

В нескольких публичных выступлениях Хомейни охарактеризовал процесс превращения духовной власти в стране в государственную как «три революции».

Первой из них он назвал свержение династии Пехлеви, а второй — захват «мусульманскими студентами» заложников в посольстве США в Тегеране в ноябре 1979 года.

Чтобы понять, как история с американскими заложниками повлияла на укрепление теократического режима, надо рассмотреть проблему глубже. На волне вспыхнувшей в тот момент и усердно раздувавшейся антиамериканской кампании религиозной верхушке удалось избавиться от временного правительства Базаргана. Входившие в кабинет либералы-технократы, оказав богословам помощь на первом послереволюционном этапе организационного строительства, стали помехой на пути исламизации иранского общества и были устранены с политический сцены, обвиненные в проведении выгодного США курса.

Теократов не устраивали попытки базаргановцев установить в Иране демократический режим западного образца. В таком Иране «чалмоносцам» отводилось место духовных наставников, а не политических заправил.

О методах закрепления хомейнистов у власти говорят эпизоды, свидетелем которых стал автор.

Первым большим мероприятием нового режима стал всенародный референдум по определению будущего государственного устройства. Несмотря на протесты демократических сил, духовенство сформулировало обращенный к населению вопрос по-своему: что вы предпочитаете — монархию или исламскую республику? Другого выбора предложено не было. О республике демократической или тем более социалистической речи не шло. Употребление любого их этих терминов немедленно предавалось муллами жесточайшей травле.

Многие партии и группы объявили о бойкоте такого референдума, но большинством голосов (возвращения к монархии почти никто не желал) 1 апреля 1979 года в стране был провозглашен исламско-республиканский строй.

Число проголосовавших, кажется, превысило число иранских избирателей, и вот почему.

На площади Бахарестан у старого здания меджлиса перед разбитой на газоне палаткой — избирательным пунктом — сидит на стуле молодой мулла. Он занят: старательно отрывает зеленый купон каждого бюллетеня, где говорится «да» исламской республике, и бросает его в урну, а красный купон голоса за монархию швыряет на землю. И так бюллетень за бюллетенем, десятками. Не смущаясь присутствием иностранного журналиста, он продолжает усердно трудиться, чувствуя полную безнаказанность, и даже предлагает проголосовать мне. Один из бюллетеней он дарит мне в качестве сувенира.

В сельской местности с голосованием было еще проще. Ни о каких тайных выражениях мнения никто в иранской деревне не слышал. Не желавшего голосовать за исламскую республику там прямо на площади возле урны объявляли коммунистом, а этого обвинения иранские крестьяне боялись издавна. Успех муллам был обеспечен.

Примерно тем же образом впоследствии, хотя, пожалуй, не так явно, в Иране проводились выборы в парламент, в совет по разработке конституции и выборы президента. Сама конституция не обсуждалась. Ее в готовом виде предложили народу, которому оставалось сказать только «да» или «нет» всему тексту в целом.

Обеспечив своим сторонникам всеми правдами и неправдами большинство в законодательном собрании, приняв новую конституцию, которая окончательно закрепила за богословами верховную власть, Хомейни счел себя готовым к «третьей революции».

Ею он назвал отстранение от власти последнего оплота либералов и социал-демократов — президента Абольхасана Банисадра. Опять-таки под лозунгами борьбы против американцев теократы развернули атаку не только на него, но и на все политические силы страны за исключением шиитского духовенства.

Помимо пропаганды, в ход пошли методы прямого подавления инакомыслия. Наиболее радикальные группы ответили на это террористическими акциями — убийствами деятелей режима, взрывами, саботажем. Пошли массовые аресты и групповые расстрелы противников теократического режима, приговоры которым выносили исламские трибуналы после двух-трех часов заседания. Казалось, в Иране может вспыхнуть гражданская война.

Расправа над всеми несогласными с исламским правлением, «третья революция» аятоллы Хомейни, была в целом завершена. Исламизация всех сторон общественной жизни пошла полным ходом. Все силы и средства Ирана, весь его экономический потенциал были поставлены на службу хомейнистской идеологии.

Идеология эта заключалась в как можно более широком распространении «исламской революции», а иными словами — шиитской формы ислама. Позже это направление деятельности иранского режима вылилось в создание так называемой «оси сопротивления»: шиитской общины Ирака, сирийского режима Башара Асада, террористической организации «Хезболла» в Ливане и йеменской группировки хуситов.

Для сплочения этой «оси» и мобилизации иранцев на социально-экономические жертвы во имя достижения целей такой идеологии требовался враг, и хомейнисты провозгласили им Израиль, а заодно и «главного шайтана», по выражению аятоллы, то есть Соединенные Штаты Америки.

Как показали события 2024 года и последующего периода, идеология хомейнизма потерпела полный крах, а Иран оказался в тяжелейшем политическом и экономическом положении.