Москва пытается наладить послевоенное существование Сирии, вооружившись аксиомой «альтернативы Асаду пока не видно». Для этого Россия создает лояльные Дамаску структуры, проводит конференции по беженцам, которых на самом деле не ждут на родине, и продолжает осваивать сирийские ресурсы. Эксперт РСМД и американского Middle East Institute (в статусе нерезидента) Антон Мардасов объясняет, почему Кремль в Сирии не справляется с взятой на себя ролью восстановителя страны, разрушенной в том числе и его собственными усилиями.
«Гораздо легче выиграть войну, чем мир», – эта известная фраза французского политика Жоржа Клемансо точно характеризует любые конфликты. Российская кампания в Сирии – не исключение: сохранив там у власти алавитскую верхушку, Москва никак не может «продать» Западу её релегитимацию. А сменить режим, как сделала Британия в Омане в период Дофарской войны, не получится. Слишком много вложено именно в существующую систему во главе с главным активом - Башаром Асадом.
Казалось бы, Кремль, столкнувшись с такой дилеммой, должен искать варианты, чтобы снизить нагрузку на свой бюджет (реальные масштабы трат подсчитать практически невозможно из-за множества «черных» статей расходов). Так по крайней мере думают европейцы и американцы, которые не теряют надежды на компромиссное соглашение с Москвой по сирийскому досье. Однако Кремль непреклонен и настойчив в своей стратегии «своих не сдаем», вспоминая к месту и не к месту вроде как негативный опыт «воздержания» при голосовании по Ливии в 2011 году - тогда Дмитрий Медведев отказался наложить вето на резолюцию СБ ООН 1973 о введении бесполетной зоны над Ливией. Правда, в реальности это наоборот позитивно сказалось на восприятии России в этой североафриканской стране.
Оперативная свобода России в сирийской кампании во многом обусловлена усталостью от этого конфликта ключевых игроков, которые с нескрываемой радостью передали неразрешимый клубок в руки Москвы. Понятно, что Кремль на правах локомотива решил вывозить этот кризис по наиболее очевидному пути спасения сирийской государственности – через легитимацию Асада. Попутно Москва испытывает эйфорию от того, что не оправдался страх, что другие игроки в Сирии будут активно противодействовать: это, собственно, и объясняет почему сейчас Москва ощущает, что всё идет не так плохо, как могло бы быть – ведь вырулили, а прочили «заафганивание» конфликта и т.п.
Ни одна из западных стран не питает иллюзий в отношении новых инициатив Кремля, понимая, для чего выдвигались прошлые. Например, зоны деэскалации на самом деле вводились Россией для окончательного раздробления вооруженных противников Асада и дифференциации поддерживающих их внешних игроков (большинство оппозиционных фракций в Идлибе начали действовать исключительно в интересах Турции, повстанцы на юго-западе по соглашению между Иорданией, Израилем, Россией и США пошли на сделку с режимом). А Конституционный комитет создавался для подмены прописанного в ооновских документах «переходного правительства» (без Асада), который даже в таких декоративных условиях не приступил к реальной работе и вообще слабо стыкуется с реформистской позицией так называемой малой группы по Сирии (Египет, Франция, Германия, Иордания, Саудовская Аравия, Великобритания и США).
Беженцев не ждут
11-12 ноября в Дамаске была реализована новая российская инициатива – созвана международная конференция по беженцам, которую Москва всячески представляет как сугубо сирийскую – в стремлении продемонстрировать адекватность и легитимность режима Асада. Однако насколько безуспешны эти попытки, настолько же никчемны и результаты этого мероприятия, которое завизировал лично Владимир Путин, переговоривший заранее по видеосвязи с Башаром Асадом.
У Москвы и Дамаска своя логика: в первую очередь, процесс привлечения репатриантов, который был в центре конференции, позволяет имитировать нормализацию мирной жизни, которую можно «продать» Западу. Если это не удается, то можно применить другой прием: «хотите оттока беженцев – заплатите за разрушенную инфраструктуру». Впервые эта идея открыто прозвучала во время переговоров Владимира Путина с Ангелой Меркель в 2018 году, когда российский президент прямо указал на то, что нужно «помочь восстановить водоснабжение, канализацию, восстановить медицину», поскольку беженцы – «огромная нагрузка на Европу». Однако этот, казалось бы, беспроигрышный маневр (и он становится все более действенным с каждой очередной атакой радикалов в Европе) также не сработал: Европа, несмотря на все инциденты, давно «переварила» несколько волн беженцев. Кроме того, призыв возвращаться бесполезен, если репатрианты сталкиваются с теми же репрессиями местных силовиков, от которых они бежали в самом начале войны. Не радует гипотетических призывников и перспектива служить в армии, которая воевала против своего народа и от службы в которой они, собственно, убегали.
Показательно, что большинство стран проигнорировали конференцию – приехали только те, которые сотрудничали с Дамаском на протяжении войны или восстановили отношения по ряду причин – для сдерживания Ирана и Турции (вроде ОАЭ и Омана). Однако все они не имеют отношения к беженцам – среди участников только один Ливан беспокоит эта проблема (там около 1,5 млн сирийских репатриантов). Часть просирийски настроенного ливанского истеблишмента поддерживает российские усилия по возвращению беженцев, а президент Мишель Аун прямо говорил: если европейцы не изменят свою позицию, Бейрут будет сотрудничать с Дамаском в деле их репатриации. Откровенно говоря, Ливану, разобщенному и имеющему разделенную сектантскую политику (должности в правительстве распределяются по квотам для религиозных групп, а не по заслугам), невыгодна такая численность суннитов-беженцев на своей территории, поэтому власти крайне заинтересованы в их возвращении и периодически даже проводили агрессивные кампании по вытеснению сирийцев.
Иностранное подключение к процессу репатриации и инвестиций теоретически возможно, но вряд ли Россия готова принять Запад в качестве модератора этого процесса. Вето, наложенным в июле этого года на резолюцию в ООН о поставках гуманитарной помощи через погранпереходы на востоке Сирии, Москва ясно продемонстрировала, что ее реальная забота о Заевфратье сводится лишь к проецированию влияния режима на эту территорию. Наивно считать, что Дамаск, жестко подавлявший мирный протесты и воспринимавший любую оппозицию как террористов, действительно готов принять всех без исключения своих граждан. В СМИ наделали много шума слова бывшего главы разведки ВВС Джамиля аль-Хассана о ликвидации всякого инакомыслия в стране: «Сирия с 10 миллионами надежных людей, подчиняющихся руководству, лучше, чем Сирия с 30 миллионами вандалов». Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев постоянно публикует список условий, необходимых для возвращения репатриантов. Среди них создание благоприятной обстановки, предоставление гарантий безопасности, амнистии, в том числе тем, кто уклонился от военной службы. Однако отчеты ООН показывают: таких условий фактически нет, а режим в тех районах, которые официально примирились, продолжает проводить мобилизацию населения и стимулировать граждан подавать судебные иски против бывших бойцов оппозиции.
Кроме того, обосновавшиеся за рубежом беженцы постоянно отправляют денежные переводы своим родственникам в Сирии. Для Дамаска это довольно ощутимый приток валюты, учитывая стремительную за последний год девальвацию сирийского фунта. Чтобы был понятен масштаб: сирийская компания EmmaTel бизнесмена Ходра Тахера бин Али, близкого к жене президента Асме Асад (в Великобритании она училась под именем Эмма) в конце октября продавала новые айфоны по ценам, начинающимся с 3,9 млн сирийских фунтов – 240 тыс. рублей. Для Дамаска желанными репатриантами являются только крупные бизнесмены, некоторые из которых вернулись в Сирию под гарантии не только сирийских, но и российских спецслужб. Так, после усилий Москвы по «примирению» города Растан с режимом Асада, на родину вернулся крупный промышленник Махмуд Тлас Фарзат, который вне Сирии начал инвестировать в Египет и Судан.
Реконструкция для своих
У Клемансо есть и другое высказывание – «война слишком важное дело, чтобы доверять ее военным». Как уже писал The Insider, Кремль к пятой годовщине войны в Сирии созрел до идеи баланса между дипломатическим и силовым блоками и с этой целью довел число специальных представителей президента до трёх. Однако подобная перебалансировка выглядит как минимум запоздалой, и в итоге Москва теперь вынуждена изображать сторону, которая пытается стать локомотивом ещё и сирийской реконструкции.
В ходе конференции 11-12 ноября в Дамаске руководитель российско-сирийского межведомственного координационного штаба по возвращению беженцев Михаил Мизинцев заявил, что Россия выделила более миллиарда долларов на помощь Сирии. Сумма внушительная, но озвучена она была без привязки ко времени, а, следовательно, может подразумевать вложения в спасение режима Асада за весь пятилетний срок, в том числе инвестиции частных игроков.
Из-за санкций против Сирии все операции заинтересованных российских компаний, названия которых Москва держит в секрете для обхода санкций, идут через цепочку посредников, а публично восстанавливать подконтрольную Асаду территорию отправляются в основном фирмы, которым терять нечего. После того же скандала с поставкой турбин Siemens в Крым в обход действующих санкций компания «Технопромэкспорт» (в составе «Ростеха») собирается реконструировать четыре ТЭС в Сирии.
В декабре 2019 года парламент Сирии одобрил работу двух российских компаний, одна из которых, неизвестная в сфере нефтегаза, «Меркурий», после геологоразведки должна начать работу в Заевфратье. Позже было установлено, что эта фирма принадлежит Евгению Пригожину, известному связями с ЧВК Вагнера. Впрочем, есть предположение, что сирийский бизнес, задействованный в контрабанде нефти, решил заблокировать эти планы, что и спровоцировало негативную пиар-волну в российских СМИ, инициированную людьми «повара Путина».
Несмотря на ограниченное число экономических игроков, действующих от РФ в Сирии, помимо Пригожина, «нефтегазовую» миссию на себя берет компания также находящегося под санкциями и близкого к российскому президенту бизнесмена Геннадия Тимченко. Помимо фосфатного бизнеса и эксплуатации порта Тартус, головная компания «Стройтрансгаз» в 2017 году рапортовала о завершении строительства Южного газоперерабатывающего завода (ГПЗ-1) в 50 км от города Хомс и скорой достройке Северного газоперерабатывающего завода (ГПЗ-2) в 75 км юго-восточнее Ракки, контракт на который был подписан еще до войны – в 2007 году. Впрочем, в отличие от добычи фосфатов, о добыче газа до сих пор ничего не слышно, а официально ГПЗ-2, который должен был быть сдан за 18 месяцев, в статусе «выполненный проект» до сих пор не значится. Зато недавно в Сирии в сфере фосфатов начала работу на 50-летний срок никому неизвестная сербская компания Womco Associates Doo, возможно, прикрывающая российские олигархические структуры. Предположительно, через эту сербскую компанию будет обеспечиваться прокачка в сирийскую экономику валюты, в которой она сегодня столь нуждается из-за девальвации фунта.
Кроме того, в нефтегазовой сфере Сирии есть объективные местные ограничения. С одной стороны, еще задолго до войны ввиду естественного износа скважин начали снижаться показатели нефтедобычи, с другой – возвращение сирийской внутренней энергетической системы к доконфликтному операционному статусу затруднено не только разрушениями соответствующей инфраструктуры, но и тем, что основные крупные месторождения контролируется отрядами «Сирийских демократических сил», которые продают эту нефть по разным маршрутам, в том числе и испытывающему дефицит энергоресурсов Дамаску (кстати, раньше Дамаск не брезговал покупал нефть у «Исламского государства», запрещенного в России). Считается, что до 2011 года Сирии было необходимо 350 тысяч баррелей нефти в сутки. Сейчас контролируемые Асадом кварталы нуждаются в объеме примерно на уровне 100 тысяч (по данным The Syrian Company for the Storage and Distribution of Petroleum Products, существующий объем колеблется и доходит примерно до 24 тысяч). Для сравнения: средний объем добычи в районах «Сирийских демократических сил» – примерно 50 тыс. баррелей в сутки с месторождений, а «отстающие» скважины, например, в Румейлане с оборотом 20 тыс. США решили модернизировать.
Серые зоны
Ряд инициатив России носит откровенно популистский характер и демонстрирует якобы вложения Москвы в сирийский туристический сектор, который гипотетически может быть привлекателен. Например, в 2018 году компания STG LOGISTIC, представитель которой также напрямую связан с компанией «Стройтрансгаз», выступил инвестором в строительстве туристического объекта на сирийском побережье в Тартусе. Однако дальше официальной закладки камня в фундамент дело пока с места не сдвинулось, и есть подозрения, что проект без привлечения средств из Персидского залива в обход санкций не сможет быть реализован. Ситуация сейчас значительно сложнее, чем до войны, когда ВАО «Интурист», входящее в АФК «Система» Владимира Евтушенкова, пыталось в 2008 году начать строить гостиничный комплекс в Латакии, но через два года вышло из проекта. Впрочем, в Сирии традиционно инициируют некие масштабные проекты, строительство которых по мере вовлечения России в войну вроде как активизировалось, но в конце концов останавливалось.
Так было с Syria Towers – программой по строительству пятизвездочного отеля с торговым центром, ресторанами, кинотеатрами в столичном районе Аль-Барамке. Казалось бы, война похоронила этот изначально смелый проект, в строительстве которого по тендеру также должны были участвовать французы. Однако популизм Дамаска не знает границ – в 2018 году, в момент довольно интенсивных боевых действий, министерство туризма САР объявило о возобновлении строительства замороженного развлекательного комплекса, однако с места дело не сдвинулось. Сейчас подобная судьба уготована другому проекту, презентованному на конференции по беженцам (!), – зоне отдыха «Гранд Таун» с несколькими отелями и полем для гольфа. И это в ситуации, когда пригороды Дамаска буквально стерты с лица земли сирийской и российской авиацией и их об их восстановлении пока не идет даже речь. Не стоит забывать, что эта ответственность за появление в стране в первую очередь реального жилья, а не неких развлекательных комплексов, тоже лежит на России, коли уж она взялась курировать политический процесс реконструкции.
Гипотетически Москва могла бы работать даже на востоке САР, где базируются силы международной коалиции, и даже предложить вариант, при котором ее деятельность могла быть выведена из-под действия «Закона Цезаря». То есть не поощрять прямую продажу энергоресурсов режиму через лояльных Асаду бизнесменов-контрабандистов братьев Катаржи (хотя ее объем после введения «закона Цезаря снизился), а концентрировать средства в условных «серых зонах» с ограниченным влиянием режима и тем самым стимулировать реконструкцию Сирии. Однако существует пока лишь один такой условный офшор, да с начала сирийской кампании Кремль показал, что в решении деликатных вопросов и даже при розыгрыше комбинаций он в конечном итоге выбирает только один путь – соглашательский с режимом, нацеленный на дополнительную его легитимацию.
Так, на юго-западе Сирии опекаемое Москвой формирование из бывшей оппозиции – 8 бригада 5-го корпуса – вроде как создает некое подобие автономии и даже периодически вступает в перестрелки с правительственными силами. Российские военные пошли на такой прецедент, поскольку по упомянутому соглашению РФ, США, Иордании и Израиля обязались выстроить некую буферную зону, свободную от иранского влияния и с опорой на местных жителей – бывших повстанцев. Многие эксперты и политики на Западе рассматривают 8-ю бригаду как возможную основу для будущей сирийской армии, которая будет комплектоваться из суннитов и не бояться алавитской верхушки. Однако Москва использует фактор такой «серой» для влияния Дамаска территории не столько для апгрейда сирийской армии, сколько для обхода санкций.
Именно через район базирования 8-й бригады сейчас идет экспорт (пусть и в ограниченных масштабах) сирийских овощей и фруктов в страны Персидского залива, прежде всего в Саудовскую Аравию. Вопреки расхожему мнению, Эр-Рияд давно выступает негласным союзником России в сирийском досье: именно саудовцы удалили связанных с их региональными оппонентами, катарцами, наиболее рьяных противников Асада из состава Сирийского комитета по переговорам, который послужил затем базой для формирования оппозиционной группы Конституционного комитета.
Фактор поддержки Саудовской Аравии и ОАЭ также позволяет России применять определенные комбинации на пути легитимации Асада и теоретически дает возможность для создания таких «серых зон» в других районах Сирии. Однако у такого сотрудничества есть свои пределы – эти государства заинтересованы вовсе не в поддержке режима, а в его балансировании между РФ и Ираном и антитурецких действиях. Поэтому их участие в обходе санкций и в привлечении как инвестиций, так и готовых работать в Сирии строительных подрядчиков в большей степени зависит от внешнеполитических маневров Дамаска и Москвы, и в меньшей – от внутриполитических.