Переводы
Колумнист The New York Times, нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман объясняет, почему «жесткий Brexit», на котором настаивают покинувшие правительство Терезы Мэй министры, был бы катастрофой для британской экономики. The Insider предлагает полный перевод статьи.
В эти дни мне приходится много писать о торговой политике. Я знаю, что есть более насущные темы, например, Алан Дершовиц <знаменитый американский адвокат и правовед, гарвардский профессор, недавно заявивший, что в случае вынесения Конгрессом решения об импичменте Дональда Трампа Верховный суд сможет это решение отменить. — The Insider>. Может быть, и еще что-то. Но люди продолжают зарабатывать и тратить, и, честно говоря, торговые проблемы для меня — своего рода терапия или бегство, попытка сконцентрироваться на знакомой теме и отвлечься от мрачных политических новостей.
Так или иначе, сейчас, когда в Британии приближается к кульминационной точке кризис расставания с Евросоюзом, который она устроила себе сама (впрочем, похоже, не без некоторой помощи Путина), мне кажется, стоит попробовать объяснить некоторые экономические аспекты, которые должны быть очевидны — и многие британские экономисты их наверняка прекрасно видят, — но вряд ли так же понятны сторонникам Brexit и широкой публике.
Эти аспекты объясняют, почему Тереза Мэй старается сделать выход из ЕС максимально мягким или вообще чисто номинальным (уже появилось сокращение BINO — Brexit in Name Only, «Brexit, который так только называется»), и почему альтернатива, о которой любят говорить сторонники выхода, — торговые соглашения с США и, возможно, другими странами, которые заменят ЕС, — не сработает.
Многие аргументы в пользу Brexit были чистейшей ложью. Но заявления о торговле, сделанные и перед референдумом, и после него, можно рассматривать не столько как откровенный обман, сколько как случай непонимания.
В картине мира, которую рисуют сторонники выхода, Британия не обязательно должна много потерять при расставании с ЕС, потому что она все равно может заключить соглашение о свободной торговле с остальной Европой или, в худшем случае, ей придется иметь дело с невысокими тарифами, которые ЕС устанавливает в торговле с другими не входящими в него странами. При этом у Британии будет возможность заключить более выгодные торговые соглашения с кем угодно, особенно с США, и это компенсирует любые потери в торговле с ЕС.
Что здесь неправильно? Первое, что надо понять, — это то, что ЕС — не соглашение о свободной торговле вроде НАФТА. Это таможенный союз, который значительно сильнее и дает больше торговых преимуществ.
В чем разница? В рамках НАФТА большинство мексиканских товаров можно ввозить в США беспошлинно. Но Мексика и США не устанавливали общих тарифов на импорт из третьих стран. Это значит, что мексиканские товары, ввозимые в США, все равно должны проходить таможенную проверку, которая удостоверит, что они действительно мексиканские, а не, скажем, китайские, привезенные в Мексику и отправленные через границу в обход американских тарифов.
А на деле это еще хуже, потому что возникает вопрос: а что вообще считать мексиканским товаром? В НАФТА есть правила, устанавливающие, каким должен быть процент мексиканских составляющих в товаре, чтобы он подходил под нулевую пошлину. Это добавляет большой объем документов и создает трения в торговле внутри НАФТА.
ЕС же, напротив, установил общие внешние тарифы, и это означает, что товар, попавший в одну из стран, уже попал во весь союз; то, что выгружено в Роттердамском порту, можно без дальнейших таможенных проверок везти во Францию или Германию. Поэтому трений тут значительно меньше.
И по мере приближения Brexit компании начинают жаловаться не на тарифы, а именно на эти трения. К примеру, британская автомобильная промышленность работает по принципу «точно в срок» и не поддерживает больших запасов комплектующих, потому что может рассчитывать на их быстрые поставки из Европы. Если Британия покинет таможенный союз, это станет невозможно из-за риска таможенных задержек и себестоимость существенно возрастет.
Из-за этих трений оценки ущерба от Brexit сравнимы с оценками ущерба от глобальной войны тарифов, даже при том что предсказываемое сокращение объема торговли будет намного меньше.
И все же, если выход из таможенного союза будет дорогостоящим, разве Британия не сможет это компенсировать, заключив по-настоящему выгодную сделку с трамповской Америкой? Ответ — нет.
США не смогут предложить очень крупное снижение тарифов, и причина проста: американские тарифы на товары из ЕС (как и тарифы ЕС на американские товары) и без того очень низки. Примеры высоких тарифов есть, например, 25% на легкие грузовые автомобили, но в целом снижать особенно нечего.
А как насчет британо-американского таможенного союза? Это очень проблематично, в том числе из-за того что Британия, учитывая асимметрию в размерах, в этом случае фактически даст Вашингтону полный контроль над своей политикой. Кроме того, никакое соглашение с США не будет для Британии так же ценно, как таможенный союз с ее соседями, — из-за гравитации.
Что это такое? В экономике есть общеизвестное отношение, называемое гравитационным уравнением для торговли между двумя странами: объем торговли находится в прямой зависимости от размеров экономик двух стран и в обратной зависимости от расстояния между ними. Это очень отчетливо видно на примере британского экспорта. Вот объем британского экспорта в отдельные страны (в процентах от ВВП страны-импортера) в сравнении с расстоянием между Британией и этой страной:
Дело в том, что, хотя Америка может предложить рынок, сравнимый по размеру с рынком ЕС, он расположен намного дальше от Британии, и поэтому, даже если Соединенное Королевство заключит с США невероятную сделку, она не принесет ему столько, сколько оно получает от существующего таможенного союза.
Все это объясняет, почему Мэй старается договориться о соглашении, которое сохранило бы в неприкосновенности таможенный союз. Но это, разумеется, не совсем похоже на выход: Брюссель будет по-прежнему устанавливать торговую политику Британии; разница только в том, что у нее больше не будет права голоса. Так в чем же вообще смысл Brexit?
Хороший вопрос. Жаль, что многие не задумались об этом перед референдумом.