Мнения
В выходные в Берлине прошла Международная конференция по Ливии, куда, помимо лидеров противоборствующих сторон Халифа Хафтара и Фаиза Сараджа, приехали премьеры Великобритании и Италии, президенты Алжира, Египта, России, Турции, Франции и госсекретарь США. Стороны подтвердили, что намерены способствовать прекращению огня и придерживаться запрета на ввоз оружия, готовы возобновить политический процесс урегулирования, реформировать сектор безопасности (создать единую армию), провести экономические реформы и соблюдать гуманитарное право. Планируется, что коммюнике представят на рассмотрение Совбезу ООН, а для реализации его основных пунктов создадут некий двухчастный «международный механизм» с опорой на отчеты представителей стран-посредников и четырех технических групп в Ливии и Тунисе. Антон Мардасов, эксперт Российского совета по международным делам, объясняет, почему до настоящего перемирия в Ливии по-прежнему далеко и чем рискует Москва, делая ставку на Хафтара.
Ливийский конфликт давно перестал быть ареной сугубо местных игроков, где международно признанному Правительству национального согласия (ПНС) Фаиза Сараджа в Триполи противостоял бы командующий Ливийской национальной армии (ЛНА) Халифа Хафтар и опирающаяся на него Палата представителей в Тобруке. Сейчас за первым стоят Катар, Турция, Тунис, Алжир и ряд фракций типа групп Али ас-Салаби, связанных с «Братьями-мусульманами» (запрещены в РФ), а за вторым — Египет, ОАЭ, Саудовская Аравия, ваххабиты-мадхалиты, суданские и российские наемники. Аргументы, что ЛНА наступает на столицу страны для борьбы с «криминальными и террористическими структурами», не стоит воспринимать всерьез. Москва в этом конгломерате региональных и международных субъектов пытается отстаивать свои личные интересы, в том числе воздерживается от ошибок, которые были допущены ею в Сирии. Но все же она связывает две войны в единый узел.
Стратегическая линия России понятна. С одной стороны, она не забывает про «ливийский сценарий» 2011 года, когда в период президентства Дмитрия Медведева Россия не применила право вето при голосовании по резолюции СБ ООН, разрешившей бомбардировку целей для сдерживания Каддафи. С другой стороны, Москва в условиях санкций использует нынешний кризис для ведения диалога с Западом «на равных». В этом смысле 76-летний Хафтар для Москвы всего лишь проводник интересов. Поэтому Россия в последние годы старалась занимать более или менее сбалансированную позицию в отношениях с Триполи и Тобруком и решилась нарастить контингент наемников только в конце 2018 года — после нашумевших переговоров Хафтара с Шойгу в присутствии ресторатора Евгения Пригожина. Правда, из-за буксующей операции по взятию Триполи Москва вновь стала действовать более осторожно и даже пригласила на саммит «Россия — Африка» Фаиза Сараджа.
Москва использует ливийский кризис для диалога с Западом «на равных»
13 января в Москве прошли консультации по Ливии с участием Хафтара и Сараджа, а также российских и турецких министров обороны. Закончились они неудачно: после восьми часов переговоров в особняке МИД РФ на Спиридоновке Хафтар не подписал соглашение о перемирии и взял время подумать до утра, но в ночи улетел из российской столицы. Таким образом, он отверг и инициативы МИД и Минобороны, и личные посреднические усилия Владимира Путина, ведь 8 января российский и турецкий президенты в Стамбуле призвали ливийские стороны прекратить огонь.
Поэтому неудивительно, что Минобороны РФ, будучи главным российский лоббистом Хафтара, вынужденно смягчало ситуацию: в ведомстве заявили, что Хафтар взял на раздумье двое суток, то есть все-таки он не сказал Москве «нет». Сам же Хафтар позже написал письмо президенту России, в котором уверил «дорогого друга» в поддержке «российской инициативы по проведению переговоров» и выразил готовность снова приехать в Москву после берлинской конференции.
В экспертной среде возникли подозрения, что командующий ЛНА приезжал в Москву не для поддержки мирных усилий, а чтобы попытаться использовать российскую инициативу для броска на Триполи. Хотя Хафтар и настаивал на введении своих войск в ливийскую столицу и расформировании поддерживающих Триполи ополченцев, но приезжал он в Москву все-таки не для демонстрации своей решимости. Нельзя исключить, что он был готов присоединиться к перемирию без какого-либо отвода войск и по уже отработанной схеме воспользоваться расслабленностью триполитанцев, быстро войдя в жилые кварталы города-миллионника. Однако Сарадж явно предусмотрел такой сценарий, поскольку требовал отступления ЛНА на позиции, которые она занимала до 4 апреля 2019 года. То есть до того момента, как Хафтар наступлением на Триполи сорвал подготовку конференции ООН по нацпримирению в ливийском Гадамесе.
А перед конференцией в Берлине командующий ЛНА попытался усилить свои переговорные позиции за счет угрозы перекрыть экспорт нефти: он объявлял об этом неоднократно, но каждый раз, опасаясь санкций, отказывался от этой идеи.
По итогам конференции в Берлине стороны согласовали коммюнике, содержание которого было заранее известно и не отличалось конкретикой. Дипломатические формулировки шести тем, или как их еще называют — «корзин», звучат красиво, но нереалистично, хотя надежда на заморозку конфликта все же есть. Но для Москвы ценность этого мероприятия состоит в другом. Эта конференция прошла составом, который невозможно себе представить на встрече по конфликту в Сирии, но который, к радости Кремля, возможен в случае с Ливией. Здесь российская дипломатия не оказалась за бортом переговоров, хотя и обеспечила себе более прочные позиции «токсичными» для Кремля «наемниками Вагнера» (а им, по громким слухам, было приказано отойти с линий фронта перед переговорами). Президент России по сути прямо способствовал проведению конференции: после встречи Ангелы Меркель и Владимира Путина в Москве было объявлено, что ливийский вопрос обсудят 19 января. Германия хотела провести конференцию еще в сентябре, но то и дело откладывала.
На что рассчитывают международные игроки, которые конференцией в Берлине пытаются зафиксировать статус-кво на земле? Причем не конкретными договоренностями, а своим политическим весом. Реальные соглашения невозможны без каких-либо политических предпосылок, а позиции Хафтара внешне выглядят предпочтительнее: он, например, контролирует большую часть страны, пусть даже львиная доля которой — пустыри. Халифа Хафтар даже своими спонсорами рассматривается как локомотив, который выполняет черновую работу. И поэтому чем ближе он к цели, тем больше препятствий готова сносить его «группа поддержки».
Правительство Сараджа сейчас находится в позиции обороняющегося, а главное — у лидера ПНС нет уверенности в том, что все поддерживающие его местные группы будут сохранять лояльность. Если война возобновится, то бои неизбежно перейдут в городские кварталы, где увязнут отряды ЛНА и потери будут нести и защитники, и мирное население. Хафтару, испытывающему серьезные проблемы со здоровьем, победы даются нелегко, тем не менее он их одерживает. Так, 6 января его войска взяли Сирт — малую родину покойного Каддафи, но сделали это не благодаря военной выучке, а с помощью денег региональных спонсоров и «троянского коня» — 604-й бригады салафитов-мадхалитов, в прямом смысле слова открывшей для ЛНА ворота в город изнутри. В Триполи также есть формирования мадхалитов, в лояльности которых, к слову, Сараджу есть причины сомневаться.
Соблюдение сторонами оружейного эмбарго — довольно идеалистическое предложение. На протяжении последних лет его нарушали спонсоры обеих сторон: начиная от Турции, Египта, Эмиратов и заканчивая Белоруссией и даже членом Совбеза ООН Францией. Как в таких условиях стороны собираются воздействовать на нарушителей, не вполне ясно, ведь любой актор может сказать: эта партия вооружений не новая, и была переброшена задолго до конференции 19 января.
Однако поиск компромисса в сложившихся условиях необходим, ведь на кону нечто большее, чем противостояние местных сил, пусть и воюющих по доверенности. Реджеп Тайип Эрдоган поддерживает ПНС не только потому, что защищает интересы местных тюркских народов, но и потому что решает стратегические задачи. В ноябре Анкара и Триполи подписали соглашение о делимитации морской границы, что дало Турции право вести разведку и бурение нефтяных и газовых месторождений, не обращая внимания на территориальные воды соседних стран. Это вызвало вполне очевидную реакцию со стороны Кипра, Греции и Израиля, которые собираются строить трубопровод для транзита газа из Восточного Средиземноморья в Южную Европу. Афины уже отказались от своего нейтралитета в ливийском конфликте и активизировали контакты с представителями Хафтара, а израильский МОССАД вроде как даже готов начать тренировку бойцов ЛНА.
Турция подписала с Триполи соглашение и получила право бурить нефтяные и газовые скважины
Затем Анкара еще больше повысила ставки — в начале января приняла решение направить свои войска на помощь ПНС. Понятно, что Турция, имея серьезные проблемы в экономике, на самом деле блефует, чтобы добиться заморозки войны: она не желает интервенции и пока имитирует подобные усилия отправкой советников, отрядов спецназа и групп сирийской оппозиции. Однако эти действия все равно чреваты постепенным увязанием уже в региональном конфликте, поскольку спонсоры Хафтара также готовы увеличивать поддержку ЛНА.
В ближайшее время турки планируют, не нарушая условия перемирия, стабилизировать ситуацию на юге и востоке ливийской столицы и помочь возвести укрепленные оборонительные периметры. Так, советники намерены разделить территорию Триполи на три зоны, развернуть в каждой из них группы сирийской оппозиции из «Фиркат ас-Султан Мурад», «Фиркат аль-Хамза» и «Лива аль-Мутасим Биллах» и перебросить средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ) для повышения возможностей так называемых C4ISR-операций (для создания помех радарам и средствам наведения и связи противника). При этом для Турции отстаивание своего права на экономические проекты в Ливии становится важнее, чем защита всех подконтрольных оппозиции городов в сирийском Идлибе.
Это создает предпосылки для очередных российско-турецких договоренностей по обмену территориями. За время сирийской кампании Россия накопила большой опыт проведения подобных бартерных сделок: с Турцией (в 2016 году — север Алеппо и город Аль-Баб в обмен на фактическую сдачу Восточного Алеппо войскам Асада, в 2018 году — Африн в обмен на сдачу Дамаску территорий на северо-западе и авиабазы Абу-Духур в Идлибе) и, по некоторым данным, с ОАЭ и КСА как раз с затрагиванием ливийского досье (продолжение поддержки курса Хафтара на практически безболезненный сценарий «примирения» оппозиции на юге Сирии с режимом Асада).
Есть предпосылки для очередных российско-турецких договоренностей по обмену территориями
Отсюда и очевидные попытки Москвы увязать ливийское досье с сирийским в переговорах с Турцией. Так, в один день с консультациями по Ливии в Москве прошли и переговоры главы сирийского Бюро национальной безопасности генерал-майора Али Мамлюка с главой турецкой Национальной разведывательной организации (MIT) Хаканом Фиданом. Однако здесь все упирается в своеобразную схему российско-турецкого сотрудничества. Например, неизвестно, насколько Москва реально сможет сдержать порывы Хафтара нарушить перемирие, если тот опирается на поддержку стран, желающих нивелировать турецкое влияние в Ливии. И принимая во внимание разногласия с Москвой по Идлибу и сложность сценария выдавливания США с востока Сирии, турки уже выступают за многосторонний процесс ливийского урегулирования с конкретным участием Германии и Италии, причем не только в привязке к закончившейся конференции в Берлине. И где в этом случае окажется Москва, спрогнозировать нельзя. К тому же после инициированной дипломатической чехарды далеко не факт, что Хафтар с его ЦРУшным прошлым в конце концов щедро вознаградит российские усилия.