«Семь остановок сердца за ночь». Реаниматолог из Нью-Йорка Евгений Пинелис вспоминает пик пандемии в своей новой книге

День прогнозируемого пика напряжения системы здравоохранения в Нью-Йорке. Максимум госпитализаций и поступлений в блоки интенсивной терапии. Пик смертности — завтра.

Когда-то я бредил горами. В 2009 году некоему Бобби из танзанийской Аруши я перевел несколько тысяч долларов за наше с другом пятидневное восхождение на Килиманджаро. Самая высокая точка Африки. Хемингуэй и прочая романтика. Меня совершенно не смутил перевод неизвестному Бобби такой крупной суммы.

В аэропорту Аруши нас встретил человек от Бобби, и наутро мы отправились в путь. Несколько дней прогулок с симпатичнейшими проводниками для акклиматизации к высоте. Один отвратный день с туманом, ветром и мокрым снегом. Интересный поход по обманчиво отвесной горной стене, оказавшийся совсем не сложным. Забавная итальянка, которая теперь моя соседка, хотя мы не общаемся. В дороге она рассказала, что лучший способ согреться — спать с кем-то в обнимку. Говоря это, поглядывала на красавцев-проводников. Поднявшись на отвесную стену, она встала в позу дерева прямо на краю.

На пятый день мы, наконец, на последней перед пиком точке. 4300 метров. Ночью пойдем вперед и вверх на высоту в 5881 метр. После я предположил, что ночью мы полезли потому, что, увидев этот маршрут днем, мы бы отказались. Восемь часов пути, сбивающий с ног ветер, страшная одышка, немыслимый холод. Пять минут на пике, несколько фотографий — и бегом вниз. Слишком холодно. И слишком яркое солнце, отражающееся от снега.

К горам мой интерес тогда поостыл, а уж фраза «восходить на пик» стала синонимом чего-то адски мучительного. Нельзя сказать, что восхождение на ковидный пик было менее мучительным. Он пока всего лишь прогнозируемый. Интернет-ресурс, где выкладываются модели по штатам и странам, пока не ошибался, но мы всё равно волнуемся, что именно по нам просчитались. Психологически очень важно увидеть улучшение не только конкретного пациента, но и общей ситуации. Без этого нелегко поверить, что мы справимся и что от этого кошмара можно проснуться. Пока что система трещит и дает течи по бортам, но всё еще выше ватерлинии. Сколько так может продолжаться при повышении количества госпитализаций, неясно, но вряд ли мы продержимся долго.

Внутри больницы происходит что-то жуткое. Семь остановок сердца за ночь, одна из них особенно трагична. Пациент, который прошел через все круги ада в интенсивной терапии, позавчера перед переводом пожал на прощание руки докторам и медсестрам. Энтони ни на что не жаловался, был в полном сознании, и к нему возвращались силы. Сопровождаемый плачущей женой, он отправился в обычное отделение. По протоколу родственников к пациентам с коронавирусом не пускают, и несчастные страдают и умирают или выздоравливают одни, в лучшем случае видя близких по видео, — но Энтони работал в больнице, и для его жены сделали исключение. Его больничный путь не был безоговорочным успехом, он всё еще был на искусственной вентиляции, пришлось сделать трахеостомию, но всё-таки Энтони стремительно двигался в нужном направлении и, вероятно, задышал бы сам через три-четыре дня реабилитации. Еще неделю назад никто и не думал, что у него есть шанс выжить. Весь следующий день после перевода он был в полном порядке, улыбался, делал первые упражнения, пока еще в койке. Ночью внезапно поднялась температура, которую не удавалось сбить. Начали вводить антибиотики, хотя никаких данных, подтверждающих инфекцию, не было. После двенадцати часов лихорадки и профузного потоотделения начались аритмии, перешедшие в фибрилляцию желудочков, нечувствительную к электричеству и лекарствам. Долгая сердечно-легочная реанимация не имела успеха, и в четыре утра его не стало.

Всего лишь день назад казалось, что кризис миновал. Пройдя через шок и дыхательную недостаточность, требующую очень высоких вентиляционных параметров, он восстановился, и легкие его стремительно восстанавливались. Тут и проявилась очередная гадкая сущность этой болезни. У пациентов с улучшением дыхательной недостаточности могут возникнуть осложнения на сердце. Миокардит, аритмии, развитие сердечной недостаточности становятся проблемой, казалось бы, у выздоравливающих пациентов. Предположить, у кого они возникнут, и сразу же предотвратить нет возможности. По данным из других стран, их можно было ожидать у 15% заболевших, и Энтони оказался среди них.

Мы дошли до пика и при этом всё больше сомневаемся. Солидная часть того, что мы делаем, — ведение пациентов, требующих искусственной вентиляции легких. Приходится усомниться в своих умениях в сфере, казалось бы, хорошо изученного. Эти пациенты вентилируются совсем не так, как, по нашему мнению, должны. Все реаниматологи знают, что искусственная вентиляция совершенно противоестественна. Это лишь поддержка отказавшего необходимого для жизни органа, дающая шанс на его восстановление. Принципы искусственной вентиляции противоположны нормальному процессу дыхания, но какие-то идеи, как делать это наиболее безопасно, есть. Мы вентилируем так, как делали каких-то десять лет назад во время эпидемии H1N1, но видим совсем не такие результаты. Вентилятор, в общем, штука несложная: объем, давление, поток газа. Но каким-то тонкостям и вниманию к деталям приходится учиться годами.

А с коронавирусом мы вынуждены переиначивать всё, что делали раньше. Достигнув пика, пробуем иные стратегии вентиляции. Улучшатся ли результаты? Узнаем через неделю-другую. Есть надежда, что после пика будет хоть какое-то время разобраться в лавине информации. Пока же делаем всё, чтобы избежать перевода на ИВЛ. И находим пациентов, которым это удается. Мы их прозвали «счастливые гипоксемики». Пациенты хоть и с низким кислородом, но отвечающие на его повышение и другие маневры. Их часто не приходится переводить на ИВЛ, и легкие у них постепенно улучшаются.

Сегодня вызов к мужчине. Ему шестьдесят. Замечаю что-то необычное. В палате он с женщиной. Оказывается, это его жена. У обоих коронавирус. Читаю историю дальше. Становится еще грустнее. Они из приюта для бездомных. Алкоголизма и каких-то других антисоциальных факторов нет, а значит, просто разорились, и их выселили. Такое происходит постоянно в нашем богатом городе. Я знаю, насколько плохо живется в приютах. Многие предпочитают улицу. Мне их уже ужасно жалко. Насыщение кислородом у него очень низкое, а подается его огромное количество. Еще недавно я бы начал готовиться к интубации и ИВЛ. Но с коронавирусом всё необычно. Мужчина спокойно, размеренно дышит и разговаривает. Он говорит только по-испански. Мне повезло, со мной всё тот же резидент из Колумбии <слово «резидент» (от английского to reside — «проживать») означает врачей, находящихся на обучении, то есть ординаторов, которые в США фактически живут на работе – The Insider>. Мы прошли через весь этот безумный «мучо долор» (сильная боль (исп.)).

Резидент объясняет мужчине, что надо перевернуться на живот, так как это очень помогает. Мы сообщаем, что перевезем его в блок интенсивной терапии, как только освободится койка. Женщина начинает плакать. Объясняем, что это единственный его шанс не оказаться на ИВЛ. Она хочет с ним. Конечно же, это невозможно. Она плачет, спрашивает, когда он вернется. Пожимаем плечами, увозим. Резидент обещает, что будет заходить к ней ежедневно и отчитываться. Я уверен, что так и произойдет. Преодоление пика не значит, что что-то закончилось. Какое-то время пациенты, которые уже в больнице, продолжат болеть, ухудшаться и попадать в интенсивную терапию. Пациенты продолжат умирать. Дома всё еще болеют тысячи людей, и многие окажутся в больницах и на искусственной вентиляции. К сожалению, похоже, что социальное неравенство по Нью-Йорку отражается и в статистике исходов у заболевших коронавирусом. Больше 60% умерших — представители афро- и латиноамериканского населения, которого в городе около 50%. Вирус не расист, хотя, возможно, генетическая предрасположенность к нему у определенных этнических групп имеется. Может быть, в мире свирепствуют разные вирусы, и это объясняет относительный успех в некоторых странах и даже штатах по сравнению с другими. Коронавирус мгновенно обнажает все проблемы города: нищету, скученность, недоверие к медицинским и административным рекомендациям.

Мы на пике. Повторяю эту набившую оскомину мантру. А значит, дальше должно быть легче. Вечером друзья устраивают Пасхальный седер по видео. Мы рады друг другу, но чувствуется напряжение. Один из наших друзей читает агаду (рассказ о выходе евреев из Египта, который читается в вечер Пасхального седера), но семья его будто в другом месте. Они не могут сосредоточиться, и дети скоро уходят. Сегодня умер их любимый учитель в школе. Лёва <сын автора – The Insider> скучает и вертится, он не понимает, что происходит, но очень хочет найти таинственный афикоман (часть средней мацы, которую заворачивают и прячут. Дети, нашедшие афикоман, получают подарок).