«Они издевались над Алексаняном как шпана из подворотни над бездомным псом». Фрагмент книги Веры Челищевой о юристе ЮКОСа

Арест

В первых числах апреля первый заместитель Генерального прокурора России Юрий Бирюков лично обратится в Симоновский районный суд Москвы за разрешением привлечь исполнительного вице-президента ЮКОСа к уголовной ответственности. Обвинения – в крупном хищении и отмывании денег в составе орггруппы… Заключение суда Бирюкову и Ко потребовалось из-за того, что у Алексаняна был тот самый процессуальный статус – адвокат. «Это такой безграмотный документ, как я на него ссылаться-то буду?» – говорил кому-то в трубку полушепотом, спрятавшись от журналистов на первом этаже суда, прокурор Валерий Лахтин. В трубке что-то оживленно в ответ спорило.

Алексанян возник на этаже неожиданно: элегантно одетый, внешне абсолютно спокойный – Виновным себя не считаю, – на ходу отвечал он журналистам. – Никуда не скрываюсь, остаюсь в России. Будем проходить все судебные стадии. Я два года ходил на допросы, и ко мне никаких претензий не было. Сейчас они появились.

По-моему, все ясно. – Василий Георгиевич, а какие у вас задачи на посту вице-президента ЮКОСа? Он ждал этого вопроса. – Кто бы ни банкротил ЮКОС, все должны понимать, что все его активы находятся в дочерних предприятиях. И если не установить над ними контроль, то через несколько месяцев никто уже ничего не получит. Мы уже имеем пример предъявления к погашению поддельных векселей на 318 миллионов долларов, и эта проблема будет расти как снежный ком… Сегодня перед визитом в суд я получил ряд бумаг из московского офиса компании, с которыми еще не успел ознакомиться. Не исключаю, что не успею их прочитать, – даже как адвоката меня хоть сейчас могут задержать на 48 часов до предъявления обвинения без санкции суда.

– А почему вы отказались эмигрировать, как некоторые другие ваши коллеги? – Это моя гражданская позиция. Я уверен, что справедливый суд установит отсутствие оснований для привлечения меня к уголовной ответственности. Я не политическая фигура. Хотя я, конечно, опасаюсь развития событий по пессимистическому сценарию.

Суд даст добро на преследование Василия, несмотря на статус адвоката. К вечеру 5 апреля оперативники остановят машину Алексаняна (его самого там не было), выкинут изнее водителя иохранника с криками «где он?». Ближе к ночи представители Генпрокуратуры обыщут его загородный дом «Горки-2» и ту самую родительскую квартиру в Москве на улице 26 Бакинских Комиссаров, где Василий Алексанян был прописан. Операция увенчалась успехом: перепугали родителей, 4-летнего сына и зачем-то изъяли, помимо адвокатских документов, деньги и коллекцию подарочных швейцарских часов.

«Когда они изъяли часы, я смеялся и спрашивал: не обвиняюсь ли я в ограблении часового магазина? Видимо, кто-то сейчас их носит – да отсохнут у них руки, прости меня, Господи!» – скажет он спустя 5 лет12, уже на свободе, буквально за несколько месяцев до своего ухода. Деньги исчезнут. Часы удастся вернуть лишь после огласки истории в СМИ. Уже после его смерти.

Исполнительного вице-президента ЮКОСа, продержавшегося в этой должности меньше недели, оставят на ночь до суда в ИВС (изолятор временного содержания) на Петровке, 38. В протоколе личного обыска изъятыми будут значиться нательный армянский крестик, две пачки сигарет Camel, наручные часы и зажигалки. Загранпаспорта – главного свидетельства того, что он якобы собирался скрыться, – с собой у Алексаняна не было.

Хроника

Основываясь исключительно на документах – постановлениях Европейского суда по правам человека, решениях российских судов, письменных жалобах самого Алексаняна, я воссоздала хронологию того, что с ним происходило в тюрьме на протяжении почти двух лет – с 6 апреля 2006 года по февраль 2008 года. Закономерность: каждое должностное лицо, в чьи обязанности напрямую входило обеспечение Алексаняна лечением, устранялось от ответственности за принятие каких-либо решений.

Итак. Точка отсчета – 7 апреля 2006 года. Басманный суд. Судья Елена Ярлыкова заключает Алексаняна под стражу. Алексанян предупреждает ее честь, что у него плохое состояние здоровья, несовместимое с содержанием в СИЗО, и 4-летний сын, которого он воспитывает один. Из официального протокола судебного заседания: Алексанян: «Когда я был доставлен в изолятор на Петровку, 38, при обязательном медицинском осмотре я сделал заявление осматривающему врачу о том, что я страдаю достаточно тяжелой формой энцефалопатии сосудов головного мозга, вызванной тяжелыми травмами головы, в результате чего у меня периодически происходят судороги и припадки сердечные. И без серьезного лекарственного сопровождения я не могу находиться в условиях следственного изолятора».

Он просил отпустить его хотя бы под залог. Прокурор Лахтин был против – только СИЗО. Судья Ярлыкова после выхода из совещательной комнаты: «Алексанян может скрыться от органов предварительного следствия или суда, оказать давление на потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного дела, принять меры к уничтожению доказательств, предметов и документов, имеющих существенное значение для следствия, может вступить в контакт со своими помощниками, скрывающимися от органов правосудия. Суд также принимает во внимание возраст, семейное положение и состояние здоровья Алексаняна, а также тот факт, что он имеет малолетнего ребенка. Избрать обвиняемому Алексаняну Василию Георгиевичу, 15 декабря 1971 года рождения, уроженцу г. Москвы, гражданину Российской Федерации, имеющему высшее юридическое образование, являющемуся адвокатом, имеющему малолетнего ребенка 2002 года рождения, ранее не судимому, меру пресечения в виде заключения под стражу. Настоящее постановление может быть обжаловано в Московский городской суд в течение 3 суток со дня его вынесения».

Алексанян: «С сегодняшнего дня я объявляю голодовку до тех пор, пока меня не освободят» (фраза в протокол не вошла). Его отправят в следственный изолятор ИЗ-99/1 города Москвы. Все последующие заседания по определению меры пресечения почти два года будут проходить по такому же сценарию. Хотя у судей будут на руках официальные заключения врачей о наличии у Алексаняна смертельных заболеваний. Мосгорсуд – вотчина всегда лояльной Кремлю Ольги Егоровой 16 – все решения о его аресте будет оставлять в силе.

Жизненно важное топливо

Сентябрь 2006 года. Пять месяцев под стражей. Тюремные медики диагностировали у Алексаняна ВИЧ-инфекцию. Заболевание квалифицируют как «третьей степени» тяжести. Василия ставят на диспансерный учет в Московский городской центр профилактики и борьбы со СПИДом при департаменте здравоохранения города Москвы (сокращенно – МГЦ СПИД), куда будут изредка вывозить из камеры на осмотры.

Медицинские показатели, установленные врачами МГЦ СПИД, уже в сентябре 2006 года свидетельствовали о значительном снижении у Алексаняна клеточного иммунитета и высокой концентрации ВИЧ в крови. Руководитель МГЦ СПИД Алексей Мазус официально сообщит адвокатам Василия о реальной угрозе прогрессирования заболевания и высокой вероятности присоединения (из-за слабого иммунитета) так называемых оппортунистических, дополнительных болезней – туберкулеза, пневмонии, саркомы Капоши.

Гражданские врачи напишут, что Алексаняну нужны регулярные обследования и прием антивирусной терапии в специализированном медицинском учреждении. Именно – в специализированном, потому что такая терапия у ВИЧ-положительных больных всегда вызывает побочные эффекты (сильные боли, температуру, рвоту, понос с кровью и т.д.). И в, мягко скажем, нестерильных условиях российской тюрьмы, при отсутствии специальных лекарств и квалифицированных специалистов такие побочные эффекты могут окончиться для человека смертью.

Я разговариваю с Антоном Красовским, который несколько лет назад с единомышленниками создал в Москве фонд «Спид.Центр». Это уникальный проект для такой страны, как наша, где жизнь человека не ценится в принципе, а жизнь ВИЧ-инфицированных («спидозников», как их обзывает некоторая часть населения) тем более. «Спид.Центр» – не очередное формальное НКО. Это фонд, рассказывающий о проблемах людей с ВИЧ, консультирующий их юридически и практически: какие у них есть права в нашем обществе, как устроена антиретровирусная терапия, каких побочных эффектов от нее ждать и как с ними справляться, где бесплатно получать лекарства, что делать, если медицинские чиновники их не выдают, как вообще разговаривать с этими чиновниками, как, имея прописку в другом регионе, получать лечение в Москве и Питере, какие витамины пить, какой диеты придерживаться. Наконец, фонд консультирует ВИЧ-больных заключенных и пытается, как может, им помочь.

Антон периодически сам ездит в колонии и общается как с сидельцами, так и с родными уже умерших заключенных. И у каждого – история о том, как они воевали с родным государством за свое право получать медицинскую помощь. Практика такова, что если ты попадаешь в российскую тюрьму с диагнозом ВИЧ, то считай, что с вероятностью 90% тебе уже вынесен смертный приговор. Бюрократия, перебои с поставкой лекарств, воровство денег на лекарства, нехватка врачей, отсутствие квалифицированных врачей, халатность, пофигизм, давление следователей – каждый из этих факторов играет решающую роль для заключенного с диагнозом ВИЧ. Антон объясняет, почему антиретровирусная терапия так необходима всем ВИЧ-положительным людям в принципе. Когда организм заражается ВИЧ, в первую очередь инфицируются клетки иммунной системы. Их принято называть клетки СД4 – это такой вид лимфоцитов (белых кровяных телец). Анализ иммунного статуса показывает, сколько клеток СД4 сейчасв организме. У здоровых людей их количество варьируется от 500 до 1200. Если ВИЧ-положительный человек не принимает терапию, то количество клеток СД4 у него постепенно уменьшается, как следствие – иммунная система ослабевает, организм теряет способность бороться с определенными типами микроорганизмов, начинают развиваться дополнительные инфекции и болезни. Если же ВИЧ-инфицированный получает терапию, то вирусная нагрузка у него снижается, восстанавливается необходимое количество клеток СД4, и иммунная система начинает работать адекватно. Безусловно, терапия не воздействует на сам ВИЧ, она лишь блокирует его быстрое размножение, как бы «консервируя» вирус в зараженных клетках и не давая продвигаться дальше. Качество жизни ВИЧ-больных, принимающих такую терапию, ничем не отличается от жизни обычных людей: они могут заводить семьи и рожать здоровых детей. Ключевое правило здесь – регулярность. Антиретровирусная терапия требует очень строгого соблюдения графика приема. Если проще, терапия – это своеобразное топливо для ВИЧ-больных, без которого их ждет неминуемая гибель в ближайшие год-два, в зависимости от стадии болезни.

Василий Алексанян прожил без этого топлива почти два года, имея третью стадию заболевания. Этого времени вполне хватило, чтобы ВИЧ-инфекция перешла в смертельную стадию – СПИД. То есть за два тюремных года болезнь прошла путь, который при надлежащем лечении занял бы 10– 12 лет.

Друзья Василия узнают оего диагнозе, когда он уже будет в СИЗО. Вспомнят, как незадолго до ареста он попал в автомобильную аварию, получил ранения головы и срочно поехал зашиваться в каком-то левом травмпункте на Пресне… Хотя друзьям было все равно, где в конце концов он заразился. Друзья будут пытаться понять, как они лично способны помочь в этой ситуации. Каждый делал, что мог. Вынужденно оставшийся в Англии Рудольф Мхитарян найдет в Лондоне грамотного врача, который подскажет, какие лекарства на этой стадии лучше пить. Потом Рудольф закупит выписанные препараты, отправит их в Москву родным Василия, но у родных в СИЗО их не примут. Без объяснения причин. Принимали только наши, российские – от головной боли и прочего в этом духе. «Если честно, – говорит мне Рудольф, раскладывая на столе в своем доме в пригороде Лондона фотографии Алексаняна, – я не понимал, почему дело доходит до такой степени, что его не лечат. Вроде XXI век. Люди с ВИЧ уже давно живут нормальной продолжительной жизнью, главное – получать терапию. А Васе ее тупо не давали и не выпускали на лечение в стационар, предлагая, как мы узнали потом, в обмен дать устраивающие их показания».

«Вам необходимо лечение, нам – ваши показания». Следователь Каримов

Декабрь 2006 года. Восемь месяцев в СИЗО. Предварительное следствие по делу окончено, Алексаняну выдают копии материалов дела, насчитывающего 113 томов. Терапия так и не начата. Алексанян пишет следователям по особо важным делам Генеральной прокуратуры Радмиру Хатыпову и Татьяне Русановой: «Обращаю ваше внимание на тот факт, что обнаруженная у меня в сентябре вирусная нагрузка уже тогда превышала смертельно опасный порог почти в 7 раз. В условиях, когда предварительное следствие завершено, никакими интересами следствия невозможно оправдать продление содержания меня под стражей, которое прямо подвергает опасности мою жизнь. В связи с вышесказанным ходатайствую об изменении мне меры пресечения на подписку о невыезде и надлежащем поведении, что является единственным средством, которое позволит мне получить необходимую медицинскую помощь и предотвратит неминуемое наступление летального исхода».

Русанова и Хатыпов в освобождении ему отказывают. Тем временем в декабре 2006 года гражданские врачи МГЦ СПИД информируют защитников: у Алексаняна на фоне высокой вирусной нагрузки проявляются симптомы других смертельных заболеваний. Но убивал Алексаняна не ВИЧ. Его убивали те, кто ставил получение им жизненно важной терапии в зависимость от его показаний. От Василия следствие ждало изобличающих свидетельств на сидящих, либо уехавших за рубеж акционеров ЮКОСа. Главный юрист компании Алексанян мог бы стать очень удобным свидетелем обвинения на многих судебных процессах по большому «делу ЮКОСа». Что должностные лица конкретно ему и предлагали – об этом, будучи уже совсем больным, рассказывал сам Василий Алексанян в Верховном суде 22 января 2008 года, безуспешно пытаясь обжаловать очередное продление ареста. Эту видеозапись невозможно спокойно смотреть. Просто забейте в YouTube слова «Василий Алексанян. Верховный суд» и сами все поймете. Алексанян (по видеосвязи из СИЗО «Матросская Тишина» обращается к судебной коллегии:

28 декабря 2006 года меня под предлогом необходимости ознакомления с какими-то материалами вывозят в здание Генеральной прокуратуры. Это я объясняю, почему и для чего я до сих пор в тюрьме сижу, умирая здесь. Следователь Каримов Салават Кунакбаевич лично (как оказалось, тогда он только готовил вот эти новые абсурдные обвинения против Ходорковского и Лебедева) предлагает мне сделку.

Адвокаты здесь присутствуют. При них меня привели к нему, нас оставили одних. Он не имел формально отношения к моему делу, по которому я содержусь под стражей. Но он мне сказал: «Руководство Генеральной прокуратуры понимает, что вам необходимо лечиться, может быть, даже не в России, что у вас тяжелая ситуация».

А я уже месяц нахожусь под стражей без лечения, хотя экспертиза была готова 22 ноября. Он говорит: «Нам необходимы ваши показания, потому что мы не можем подтвердить те обвинения, которые мы выдвигаем против Ходорковского и Лебедева. Если вы дадите нам показания, устраивающие следствие, то мы вас выпустим». И предложил мне конкретный механизм этой сделки: «Вы пишете мне заявление, чтобы я перевел вас в ИВС, изолятор временного содержания на Петровке, 38, и там с вами следователи недельку или две активно поработают. И когда мы получим те показания, которые устроят руководство, мы обменяем их (как он выразился) подпись на подпись». «То есть я вам кладу на стол постановление об изменении меры пресечения, а вы подписываете протокол допроса», – он меня всячески убеждал это сделать и демонстрировал титульные листы допросов якобы других лиц (имеются в виду другие проходящие свидетелями либо обвиняемыми сотрудники ЮКОСа. – Ред.), которые согласились помогать следствию. Всевозможным образом пытался меня убедить, что я должен это сделать.

Но я не могу быть лжесвидетелем, я не могу оговаривать невинных людей. Я отказался от этого. И я думаю, какое бы ужасное состояние мое ни было сейчас, Господь хранит меня, потому я этого не сделал. Я не могу так покупать свою жизнь… Дальше мне резко ухудшили условия содержания. Вот этот изолятор СИЗО № 99/1 (следственный изолятор особой категории, как и СИЗО «Лефортово», находится в федеральном подчинении. – Ред.) – это спецтюрьма, она вообще непубличная, ее еще найти надо. Там сидит не больше ста человек в самый пиковый период. Меня держали в таких камерах, которые еще Берию помнят и Абакумова! Там плесень, и грибок, и стафилококк съедают вашу кожу заживо. Это притом что люди знают, что у меня иммунитет порушен. Это фашисты просто!» Судья Кочин пытается перебить Алексаняна.

Алексанян: «Я прошу меня выслушать. Вы меня извините, ваша честь, я перед Верховным судом тоже не в первый раз». Судья Кочин: «Да?» Алексанян: «Да, вы знаете это. И каждый раз, каждый раз мне добавляется один, два, три диагноза… Сколько может выдержать человек?!»

Алексаняну тогда все же удастся договорить. Его дальнейшие слова из того выступления здесь еще прозвучат, когда речь пойдет о следователях, предлагавших ему аналогичную сделку в 2007 году.

Оксана Балаян: «Его выступление в Верховном суде, где он рассказывал, как его не лечат… – я не смогла смотреть. Очень тяжелая пленка. И когда это касается вашего близкого человека, друга… Вы хотите остановить эту машину, но осознаете, что это невозможно. Шоком стала эта страшная болезнь, с которой, как мы сейчас уже знаем, люди могут жить по 20–30 лет, но для этого нужны совершенно другие условия, а не тюрьма, тем более российская. Куда ходить, в какие двери стучать, чтобы его выпустили? Я понимала тогда, что ничего сделать нельзя. Разве только надеяться, что на высоком уровне что-то изменится».

На высоком уровне долго делали вид, что юриста ЮКОСа и его болезни не существует. Что касается Салавата Каримова, то он никогда не опровергал слова Василия Алексаняна. На протяжении всех этих лет он хранит молчание по поводу сказанного тогда о нем в Верховном суде. Сейчас ему ближе к 70. В 2019 году он все еще числился в Генпрокуратуре, занимая последние годы солидную должность советника генерального прокурора. За последовавшей в феврале 2020 года отставкой Юрия Чайки фигура его советника Каримова из публичного поля исчезла совсем. То ли перевелся вместе с шефом в Северо-Кавказский федеральный округ, где Чайка теперь представитель президента, то ли наконец вышел на заслуженную пенсию.

Правило 39 и предложение от следователя Русановой

Поздней осенью 2007 года о трагической ситуации вокруг исполнительного вице-президента ЮКОСа Василия Алексаняна становится известно Европейскому суду по правам человека. Подачу жалобы в Страсбург организует и финансирует Дэйв Годфри. Он находит американского адвоката, специализирующегося на правозащитной направленности, – Дру Холинера. Ему активно помогают Ивлев, Мхитарян, а также российские адвокаты Дангян и Львова. Холинер сперва направляет в ЕСПЧ ходатайство о принятии неотложных мер в порядке «Правила 39 Регламента Суда». Это правило применяется всегда, когда есть угроза жизни заявителя на родине. Холинер со товарищи снабдил Страсбург доказательствами, проливающими свет на реальную картину происходящего вокруг смертельно больного юриста опальной в России компании.

Изучив данные по Алексаняну, ЕСПЧ реагирует молниеносно. Уже на следующий день после получения всех медицинских заключений и анализов суд в Страсбурге выносит предписание российскому правительству – немедленно положить Василия в больницу, специализирующуюся на лечении СПИДа и сопутствующих заболеваний.

Российское правительство молчит. Зато в изолятор к Алексаняну аккурат в эти дни приходит следователь Генпрокуратуры Татьяна Русанова. Цена вопроса та же: дать показания на высший менеджмент ЮКОСа в обмен на освобождение. Слово Василию: «15 ноября [2007 г.] мне продлили срок содержания под стражей, а 27 ноября ко мне заявилась следователь Русанова Татьяна Борисовна, которая всегда была ближайшей помощницей Салавата Кунакбаевича Каримова. И сделала мне опять то же самое предложение, в этот раз в присутствии одного из моих защитников. Ничего не стесняясь.

«Дайте показания, и мы проведем еще одну судебно-медицинскую экспертизу и выпустим вас из-под стражи». А когда Европейский суд вынес свое указание Российской Федерации – немедленно меня госпитализировать, она (Русанова Т. Б. – Ред.), уезжая в командировку, передает моему адвокату через следователя Егорова, который ходит ко мне: «Предложение остается в силе». Плевать они хотели на Европейский cуд! Им надо из меня показания выбить, потому что им процесс нужен постановочный».

«Русанова – ведьма, следователь в юбке, очень жестокая и циничная, – говорит мне Павел Ивлев, работавший в адвокатском бюро АЛМ «Фельдманс», которое оказывало ЮКОСу юридические услуги и подверглось преследованию. – Кстати, она по-прежнему работает в Следственном комитете, генерала уже получила. Вполне себе состоявшаяся по ее меркам. Знаю, что на заочный суд по мне в 2018 году она лично обзванивала людей – свидетелей – и всячески их вразумляла, чтобы явились». Свидетели на заочный суд над юристом Ивлевым явились. Самого его приговорили к 10 годам – за «хищение нефти» ЮКОСа. В 2004-м Павел сделал свой выбор – после очередного допроса в Генпрокуратуре, не заезжая домой, улетел из страны и остался жив.

За судьбой своего однокурсника Васи Алексаняна наблюдал уже по новостям, находясь в США. …После очередного отказа Алексаняна лжесвидетельствовать против руководства ЮКОСа следует такой же очередной – наверное, тысячный по счету – отказ следствия менять Василию меру пресечения. 30 ноября 2007 года адвокаты кладут на стол следователя Логинова предписание Европейского суда о срочной госпитализации доверителя в гражданскую клинику. Логинов назовет бумагу «не заверенным должным образом документом» и оставит Василия в тюрьме. В эти дни в приемной уполномоченного от Российской Федерации при Европейском суде Вероники Милинчук было весьма нервозно. На нее свалилось не только предписание Страсбурга по Алексаняну, которое на самом верху велели игнорировать, но еще и звонки от его адвокатов, требовавших исполнить предписание. Они звонили ежедневно, порой по несколько раз в день. От них шли факсы…

Секретарям было велено говорить, что Милинчук нет на месте. Секретари молодой чиновницы справлялись со своей работой успешно: «ее не было на месте» ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра… Наконец, предписание Страсбурга адвокаты лично показывали главе «Матросской Тишины» Фикрету Тагиеву. Тот морщился, юлил и водил адвокатов за нос, требуя, например, чтобы те излагали все свои просьбы (а просьба была одна – выполнить предписание Европейского суда) в «письменном виде» и «передали через канцелярию». Но в какой-то момент под напором защиты Тагиев не выдержит и скажет прямо: «Те, кто решает, те и будут решать». «Те» уже все решили. Как раз в те дни ЮКОС был официально разгромлен властями – Федеральная налоговая служба внесла в Единый государственный реестр юридических лиц запись о ликвидации компании. Судьба главного юриста этой компании, который сунулся ее спасти, «тех» уже не волновала. …Очередной звонок адвокатов в приемную Милинчук так достал ее секретарей, что они признались: начальнице известно о жалобе «Алексанян против России» и о предписании Европейского суда, «но у нее нет времени для обсуждения этого дела, поскольку она готовится к командировке в Страсбург».

Но вообще-то состояние Алексаняна таково, что он умирает… – скажет один из защитников. Милинчук к трубке так и не позовут.

Декабрь 2007 года. Год и восемь месяцев под стражей. 6 декабря защита Алексаняна направляет официальный запрос Веронике Милинчук, интересуясь причинами задержки исполнения предписания Страсбурга. Милинчук не отвечает. В тот же день защита направляет письмо Юрию Калинину, тогдашнему руководителю ФСИН, требуя исполнить предписание Европейского суда. Калинин не отвечает.

Защита пишет жалобу Бастрыкину, требуя того же самого. Бастрыкин не отвечает. Снова пишет Милинчук. Та снова не отвечает… Саботаж вызван паникой и желанием потянуть время, чтобы не исполнять предписание ЕСПЧ.

Одновременно власти руками тюремщиков предпринимают попытки поторговаться с самим Василием, чтобы он все-таки отказался от всех своих многочисленных жалоб. 12 декабря в камеру Алексаняна наведывается один из сотрудников администрации СИЗО. Адвокат Василия о визите узнает позже. Должностное лицо интересуется, имеются ли у подследственного жалобы на условия содержания. Тот говорит: главная жалоба заключается в том, что его до сих пор не перевели в МГЦ СПИД. Также Алексанян сообщает, что суд в Страсбурге уже проинформирован о визитах к нему в изолятор следователя Русановой и содержанием ее предложений.

В тот же день к Алексаняну в камеру приходит замначальника СИЗО, заверяет, что на следующий день тот обязательно будет переведен в МГЦ СПИД. А пока Василию предлагают подписать заявление о том, что у него «не имеется жалоб» на администрацию изолятора. Василий подписывать отказывается. На следующий день ни в какую больницу его, конечно, не переведут. А визиты сотрудников ФСИН к нему продолжатся. Например, госпожа Анастасия Чжу представится Алексаняну заместительницей главы УФСИН по Москве, стандартно поинтересуется, есть ли жалобы, сделает вид, что удивлена неисполнением предписания Страсбурга, и заверит, что глава УФСИН по Москве Давыдов уже утвердил его перевод в МГЦ СПИД. Даже «покажет» «письмо Давыдова» на имя начальника «Матросской Тишины» Тагиева, но в руки не отдаст, зато попросит подписать другую бумагу – заявление о том, что Алексанян не имеет никаких жалоб к ФСИН… Получив отказ, Чжу уйдет, естественно, не оставив хотя бы копию письма о переводе Алексаняна на лечение. Как нетрудно догадаться, никакого волшебного письма и не было. Даже Тагиев, которому оно «было адресовано», о нем не знал.

Они издевались над Алексаняном, как шпана из подворотни над бездомным псом. 19 декабря Василия под конвоем вывозят в Басманный суд, где судья Артур Карпов по ходатайству следователя Логинова ограничит обвиняемого в сроках ознакомления с материалами дела. Следствию хочется быстрее начать судебный процесс, Алексанян с его смертельными болезнями, терапиями, госпитализациями и предписаниями Страсбурга в их планы не входит.

Из протокола судебного заседания: Судья Карпов: «Судом принимается во внимание необходимость реализации назначения уголовного судопроизводства, обеспечения прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений обвиняемого (потерпевшими значились отошедшие «Роснефти» «дочки» ЮКОСа – Прим. Ред.), а также их право на доступ к правосудию». Право Алексаняна на жизнь и на это самое правосудие как-то не обсуждалось в принципе. 20 декабря тюремщики вывозят Алексаняна в МГЦ СПИД. Не на госпитализацию, лишь на осмотр. Врачи делают Василию биопсию лимфоузла и диагностируют онкологию – Т-клеточную лимфому. Нужно срочно начинать химиотерапию. Следователь Логинов и его начальство в курсе (защита предоставила им справки врачей МГЦ СПИД), но отвечают очередным отказом на ходатайство об изменении меры пресечения Алексаняну… Я на короткое время прерву хронологию. Потому что уже не могу…

«Меня реально поставили на край могилы»

6 декабря 2007 года Европейский суд выносит второе предписание российским властям незамедлительно госпитализировать Алексаняна в гражданскую клинику. Москва игнорирует и это решение. 21 декабря Страсбург выносит третье предписание и предлагает российским властям создать медицинскую комиссию по лечению Алексаняна. Создать на двусторонней основе – из независимых врачей, предложенных защитой, и врачей, назначенных властями. Из правительства РФ в ЕСПЧ приходит ответ, что Алексанян может пройти «адекватное лечение» и в медицинской части СИЗО, а его обследование смешанной медицинской комиссией «противоречит российскому законодательству».

Василий не выдерживает и впервые за все время своей тюремной эпопеи решает предать огласке то, что с ним творят (не раскрывая свои диагнозы). Он через адвокатов распространяет большое обращение к российской и мировой общественности: рассказывает и о предложенных Каримовым и Русановой сделках, и о том, что еще до суда доведен до предсмертного состояния («Власти Российской Федерации реально поставили меня на край могилы…»), и про то, что чиновники не исполняют решения Европейского суда. «Я призываю российское и международное сообщество остановить процесс бесконечного, бессмысленного избиения людей, имевших хоть какое-то отно шение к НК «ЮКОС». Презумпция невиновности, закрепленная российской Конституцией, не должна превращаться в фикцию и легко попираться в угоду чьим бы то ни было интересам. Алексанян В.Г. СИЗО. 26.12.2007 г. ». Дело под Новый год. Обращение публикуют пара сайтов правозащитной направленности, но оно остается незамеченным широкой общественностью.

ФСИН, СК, Милинчук по-прежнему держат глубокую оборону и игнорируют адвокатские звонки, факсы, письма, а также жалобы от самого Алексаняна. И одновременно Милинчук шлет в Европейский суд бессмысленные бюрократические отписки – как потом точно отметит Алексанян, «на плохом английском языке» – в том числе о том, будто он «сам отказывался от терапии».

ЕСПЧ установит, что это не соответствовало действительности. Не верил в то, что Алексанян не хотел лечиться, и Дэйв Годфри. Он был единственным, кто из всех друзей знал еще до ареста Василия, какой у того диагноз. Алексанян сам ему рассказал и просил найти хорошего врача в Европе. И Годфри было точно известно, что Василий, при всей его нелюбви к ЗОЖ, на свободе принимал лекарства. Дэйв тогда быстро смог найти ему ведущего врача, который консультировал Алексаняна вплоть до самого ареста. «Он был личным врачом принцессы Дианы. И я знал, что врач лечил Васю. Вася ответственно подходил к лечению. И поэтому я не верю в то, что он «отказывался от терапии», как говорили представители СИЗО, или что он якобы «получал надлежащее медицинское обслуживание» в тюрьме. Если бы получал, то не умер бы так быстро…» «Вася не должен был умирать», – все повторяет Дэйв.

Январь 2008 года. Один год и девять месяцев под стражей. Согласно последнему обследованию, иммунный статус Алексаняна составляет 4%, вирусная нагрузка – более миллиона копий в миллилитре. В начале января Страсбург снова требует от российских властей направить Алексаняна в специализированную гражданскую клинику. Но и это предписание Москва игнорирует, отказываясь как-либо сотрудничать с ЕСПЧ. Верховный суд России тем временем признает законным очередное продление стражи. Трое судей ВС безучастно слушают ту самую речь уже тяжелобольного Алексаняна, который выступал по видеотрансляции из СИЗО. А после заседания прокурор Владимир Хомутовский взял и без какого-либо разрешения Алексаняна и защитников озвучил журналистам его диагноз.

Произошло это, когда журналисты решили уточнить у прокурора, какую конкретно жалобу Алексанян просил приобщить на суде. В ответ Хомутовский не просто сказал, что жалоба касалась состояния здоровья, а углубился: «Да там в дополнениях к 12-й странице жалобы речь о заболевании СПИДом». Странно, что должностное лицо не знало про Федеральный закон о неразглашении врачебной тайны. Преследовал ли прокурор этим шагом цель как-то унизить и опорочить Алексаняна в глазах общественности, одному богу известно. Кажется, преследовал – в силу ущербности и отсутствия ума. В любом случае эффект вышел обратным.

Журналистов не заинтересовал ни диагноз, ни то, как и где Алексанян мог заразиться ВИЧ. Журналистов и общество (ту небольшую, но нормальную его часть) заинтересовало, почему умирающего юриста ЮКОСа не лечат, а гнобят в СИЗО. И с этого дня – 16 января 2008 года – в стране началась кампания солидарности с Василием Алексаняном. За его судьбой стали пристально следить российские и зарубежные СМИ.

Но с мертвой точки сдвигалось все очень медленно. К концу января терапия ВААРТ так и не была начата, как и химиотерапия, и лечение туберкулеза. Вместо больницы Алексаняна 30 января вывезли в Симоновский районный суд Москвы, где огромное скопление народа, – прокуратура и следствие хотели начать судебный процесс. Были назначены предварительные слушания. Журналисты и публика (а их прибыло в разы больше, чем в Верховный суд), увидев идущего по коридору в окружении спецназа Алексаняна, впали в ступор: это живой труп.

Мир увидит эти кадры из суда… Фотографы впоследствии будут договариваться между собой и отключать вспышку, чтобы «не слепить» глаза больного Алексаняна. В первый день заседания в клетке ему становится плохо. У него температура и судороги. В суд приезжает скорая… В информационном пространстве все новости только о смертельно больном юристе ЮКОСа. Кажется, эта поддержка его тогда и оберегала.

Он проявлял чудеса выживания. Иначе объяснить, почему человек с такими диагнозами еще не умер, было невозможно. Платон Лебедев во время заседания в Читинском суде (где обжаловал незаконный арест по второму делу) передаст публично через адвокатов, чтобы Алексанян дал на него, Лебедева, любые требуемые следствием лживые показания, если это может спасти Василию жизнь: «Я не знаю, как помочь Алексаняну, находясь здесь, в клетке, но я готов дезавуировать свои, моей защиты выступления в суде, если это как-то поможет. Прошу передать ему, что он может и имеет право (в данной ситуации) давать любые против меня показания, лишь бы для него закончилась эта пытка, лишь бы он сохранил жизнь».

Ходорковский в читинской колонии объявит голодовку и откажется ее прекращать до тех пор, пока Алексаняна не переведут в специализированную клинику. Разгорается скандал. На следующий день после приезда скорой Алексаняна тем не менее снова доставляют из СИЗО в суд. Он идет, пошатываясь. В зале суда его снова помещают в железную клетку.

Алексанян (отвечает на вопросы журналистов о самочувствии): «…Меня привезли, несмотря на пульс 100 ударов в минуту и очень высокое давление. Если честно, я еще даже не могу понять – что дальше… Со вчерашнего дня невиданное внимание и забота ко мне проявляется в следственном изоляторе. Сегодня ко мне приходил прокурор… Камеру привели в порядок. Ждут либо комиссию какую-то, или Европейский суд воздействовал. Я вернулся с заседания вчера, когда зашел в свою камеру, подумал, что не туда попал. Это потемкинские камеры теперь у нас. Любой ценой, если только я не скончаюсь, [меня] будут насильственно заставлять участвовать в судебных заседаниях, [чтобы] продолжить избиение сотрудников компании и руководителей. Есть какие-то задачи, которые власть любой ценой, с кровью, с жертвами решает, как хочет. Общество молчит. Я считаю, что это возмутительно. Потому что каждый из вас может оказаться на моем месте. Я прожил 36 лет, я закончил два высших университета в мире – и никогда не думал, что со мной может такое случиться. Я жил, растил ребенка, а кто-то решил взять меня и уничтожить. И это очень просто оказывается в нашей стране… Я не виновен. Обвинение сфабриковано полностью – от начала и до конца. Но нет в обществе никаких моральных авторитетов, которые могли бы встать и сказать: «Одумайтесь! Что вы творите?!»

[Журналисты просят прокомментировать голодовку Ходорковского] Алексанян: «Я с огромным уважением отношусь к Михаилу Борисовичу, я, несомненно, ему благодарен за поддержку. Но не хотел бы, чтобы ему был причинен вред какой-то, чтобы он заболел или умер – достаточно моей жертвы. Потому что у него четверо детей, а у меня один. Сухая голодовка – это очень суровая вещь, и она может привести к тяжким последствиям. Все равно, я думаю, мы все это пройдем. Господь видит. Правда на нашей стороне». Адвокаты просят отпустить Алексаняна из-под ареста. Судья Ольга Неделина отказывает.

История юриста ЮКОСа Василия Алексаняна

Февраль 2008 года. Один год и десять месяцев под стражей. Над Алексаняном должен начаться судебный процесс по существу. Волна общественного возмущения не спадает. Тюремщики и Милинчук засуетились с новой силой. В СИЗО срочно начали красить камеры, в камеру Алексаняна даже поставили холодильник… А Фикрет Тагиев сказал его адвокатам: «Не волнуйтесь, в моем СИЗО он не умрет». За день до суда власти решают вывезти Алексаняна в Гематологический центр при ГКБ имени Боткина. Врачебный консилиум подтверждает диагноз – помимо СПИДа у больного – Т-клеточная лимфома в стадии 3 В. Осматривающие Алексаняна специалисты отмечают, что это онкологическое заболевание требует незамедлительного начала специальной полихимиотерапии – и только в условиях гематологической больницы, в которой врачи смогут совместить химиотерапию с той самой ВААРТ. Кроме того, врачи подчеркивают необходимость прохождения больным противотуберкулезного лечения. Для соблюдения гестаповских формальностей на следующий день Василия везут в Симоновский суд, где судья Ольга Неделина приостанавливает производство по уголовному делу в связи с «невозможностью участия подсудимого в судебном разбирательстве по причине тяжелой болезни» (признали – не прошло и двух лет!) и «необходимости пройти курс лечения».

При этом Неделина оставляет Алексаняна под стражей – то есть он будет оперироваться и получать терапию под конвоем. Ведь в противном случае умирающий вице-президент ЮКОСа «может помешать установлению истины по делу» и «оказать воздействие на участников процесса». Держась за решетку клетки, Василий просит судью Ольгу Неделину освободить его из-под ареста: «Куда я в таком состоянии денусь? Только в могилу. Я прошу суд не ограничиваться половинчатым решением и освободить меня из-под стражи. Тюремный режим объективно может усложнить процесс лечения. Мне нужна очень тяжелая, тройная терапия… Заведующий МГЦ СПИД сейчас даже названия препаратов назвать не может, потому что одновременное лечение СПИДа и рака очень проблемно. Вдруг мне нужно будет срочно вызвать врача, или сдать какой-то быстрый анализ, или аппарат какой-то сломается… Согласования с надзирателями могут стоить мне жизни. И я хочу видеть своего сына… И еще я хочу привести свое здоровье хоть в какой-то порядок, чтобы предстать перед судом в нормальном состоянии. Я не виновен, ваша честь, и хочу это доказать». Но судья Неделина сделала так, как велело ее начальство. Кажется, она сама не представляла, что это за собой повлечет. А может, представляла, но было наплевать.

– Жалкий, униженный человек сидел, скрючившись на полу в наручниках, прикованный цепью к больничной койке. В больнице сделали стальную клетку, куда и поместили пациента, – так академик Андрей Воробьев вспоминает свою первую встречу с Алексаняном.

8 февраля 2008 года Василия поместят в гематологическое отделение городской клинической больницы № 60, что на шоссе Энтузиастов. Там 10 дней его в буквальном смысле будут держать на цепи, прикованным наручниками к больничной койке. Что происходило тогда в больнице – рассказывает он сам.

Его пояснения для Страсбурга записывала адвокат Елена Львова во время визитов к нему:

08.02.08 утром в СИЗО я был уведомлен, что буду переводиться для лечения в гражданскую клинику. Приблизительно в 14.30 я был доставлен в палату №527 ГКБ №60, при этом мне не сообщили, куда меня привезли. В14.45 ко мне пришел Тагиев Ф.Г. и сказал, что после разбора вещей меня посадят «на цепочку», сославшись на инструкцию, которую по моей просьбе он не представил. С 15 часов 08.02.08 г. по 18.02.08 г. до 17 часов я был пристегнут круглосуточно одним наручником к правому запястью руки, другим наручником к изголовью металлической дужки кровати. Длина цепи – примерно от 70– 100 см. Снимали цепь только для вывода в туалет. Десять суток я был на цепи и ограничен в движениях. Во время медицинских процедур – уколов, капельниц – и во время сна я оставался прикованным к кровати. Свидетелем этого являлся медицинский персонал. Когда ко мне допустили адвокатов – 16.02.08 г. и 18.02.08 г. – цепь снимали перед их приходом, после прихода немедленно пристегивали снова. Лично я обращался к Тагиеву Ф.Г. с 11 по 17 февраля неоднократно при его посещении с проверками и проверяющими из УФСИН по г. Москве с требованием снять цепь или предоставить объяснение по поводу законности применения этого спецустройства под название «Букет»29. Цепь состоит из 5 наручников, может увеличиваться или укорачиваться с целью полного обездвиживания. Никаких ответов я не получил.

Возле палаты Алексаняна, а также внутри круглосуточно несли дежурство сотрудники конвоя, притом что за больным и так было установлено постоянное видеонаблюдение. Единственная решетка во всей больнице будет только на окне палаты Василия. Специально приварят. Вдруг он, сломав наручники, захочет сбежать от терапий и капельниц, спрыгнув с 3-го этажа?

Василий продолжает рассказывать, как оно было изнутри:

Окно полностью закрыто мелкой решеткой. Палата – полностью изолированное помещение с единственной дверью, которая закрывается снаружи на ключ, а я нахожусь на цепи. Этот пост [охраны из конвоя] создает эпидемиологическую угрозу моему иммунитету, т.к. 12 человек по 4 смены меняются каждые два часа и каждые сутки. Каждые два часа в моей палате появляются новые люди без бахил, масок, белых халатов, в тюремной форме, и меняются, в том числе и ночью, не давая спать. Приезжал почему-то ночью проверяющий из УФСИН по г. Москве и проверял наличие цепи и крепости решетки. По причине постоянного присутствия людей я за все время в больнице не имею возможности спать ни днем, ни ночью. Вынужден принимать снотворное. Решетка на моем окне была установлена таким образом, что с 08.02 по 29.02 невозможно было приоткрыть окно для проветривания палаты, что увеличивало опасность заражения меня вирусным инфекционным заболеванием.

Я обращал внимание своих лечащих врачей Серегина Н.В. и Пивника А.В. и главного врача больницы Лукашева А.М. на эти обстоятельства. Но, как я понял, они не могли что-либо изменить, так как [установленная ФСИН] решетка к их компетенции не относилась. Поняв, что мои официальные обращения о нарушении моих прав не имеют результата, я попросил адвокатов сделать публичное заявление в СМИ. После этого 29.02.2008 г. утром явился главный врач с техническим персоналом, которые прорезали дыры в решетке таким образом, чтобы форточки могли приоткрываться.

Еще ФСИН не разрешала Алексаняну пользоваться душем. Причин не называлось. Хотя врачи рекомендовали ему принимать душ каждый день из-за всевозможных процедур и во избежание серьезного риска инфекций. Но тюремщики устанавливали свои правила даже в больнице.

Слово Василию:

Самый длительный промежуток [когда отказывали в возможности помыться] составлял 11 дней. Каждый день я обращался к начальнику караула с просьбой отвести меня в душ, на что получал от него ответ, что для этого требуется личное разрешение начальника СИЗО Тагиева. Через некоторое время мне сообщали, что Тагиев мне отказал. Именно в этот период мне необходимо было поддерживать особую гигиену тела, так как у меня брали 3 раза образцы костного мозга и делали 2 раза трепанобиопсию срединной грудной кости, а также брали для анализа спинномозговую жидкость. Причем все эти операции производились в присутствии одного или двух сотрудников охраны, не носящих стерильной одежды… Некоторые сотрудники ФСИН, которые меня охраняют, предпринимают в отношении меня унизительные действия, как то: не позволяют мне даже закрывать дверь в туалет и надзирают за мной, когда я справляю свои естественные надобности. Ссылаются при этом на устные указания своего начальства, имен и фамилий которых они не указывают. Свидетелем двух таких безобразных сцен была в одном случае медсестра, приготавливавшая мне в палате капельницу, в другом – мой адвокат, тоже женщина.

Государственные инстанции, поняв, что вся информация о происходящем уходит в Страсбург, во второй половине февраля 2008-го стали спешно прикрывать свои пятые точки, заметать следы и улики. Тюремщики, подгоняемые Минюстом, и Милинчук изобретали кучу отписок и справок (ложных естественно) с парадоксальным содержанием и направляли их сразу на имя… Европейского суда по правам человека. Например, глава «Матросской Тишины» Тагиев объяснял страсбургским судьям, что решетка на окно палаты Алексаняна была приварена «в связи с его склонностью к побегу». Этой же «склонностью» Тагиев оправдывал цепь «Букет», на которой десять дней в больнице держали Василия. Но наручники, успокаивал Тагиев Европейский суд, снимались каждые два часа «для восстановления нормального кровообращения». Слава тебе господи. Еще бедный Тагиев закидывал Страсбург копиями дипломов и сертификатов тюремных врачей, сопровождая это словами об их профессионализме и компетенции. Словно эти дипломы как-то оправдывали тот факт, что их обладатели два года не оказывали смертельно больному человеку медицинскую помощь.

Пытки, как и было сказано

22 декабря 2008 года Европейский суд вынес решение по жалобе №46468/06 «Алексанян против Российской Федерации», признав, что власти РФ нарушили статью 3 Международной конвенции «Запрещение пыток», которая гласит: «Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию».

«… Власти страны, – отмечал Суд в решении, – не позаботились достаточно о здоровье заявителя, с тем чтобы обеспечить обращение с ним, не нарушающее статью 3 Конвенции («Запрещение пыток») . Это подорвало его достоинство и вызвало за собой особенно тяжелые испытания, причинив ему страдания, выходящие за рамки страданий, неизбежно сопряженных с тюремным заключением и болезнями, что являлось бесчеловечным и унижающим достоинство обращением».

Старания Милинчук накрылись медным тазом. Это был капитальный проигрыш Москвы в Страсбурге. Незадолго до вынесения этого решения, словно опережая его, власти предпримут циничный шаг. Московский городской суд запросит за освобождение Алексаняна беспрецедентный и никогда до этого не практиковавшийся российскими судами залог – 50 миллионов рублей. На тот момент это было около 1,4 миллиона евро. Поднялась волна негодования среди всех, кто сочувствовал и следил за его судьбой, следом – общественная кампания по сбору средств. Переводы на расчетный счет отправляли все – и те, кто знал Алексаняна лично (друзья, бывшие коллеги, знакомые), и те, кто никогда с ним не был знаком, от мала до велика – предприниматели как крупного, так и среднего звена, пенсионеры, студенты, журналисты, писатели, актеры… 15 декабря 2008 года, в свой день рождения, еще находясь под стражей в больнице, он, узнав о таком участии в его судьбе, сделает через адвокатов заявление: «Благодарю всех, кто меня поддерживает в эти тяжелые дни. Вашу веру в меня я не предам, как не предавал никого до сих пор».

Силами всех нужная сумма будет собрана. 30 декабря 2008 года из его палаты уберут конвой, а самого в ночь на 31 декабря отпустят домой. А потом, когда уголовное дело прекратят за истечением сроков давности и суд вернет ему деньги, он будет пытаться сам их отдать всем тем, кто перечислял. А некоторым, например Акунину, даже звонил и спрашивал: как мне поступить с деньгами – отдать вам или потратить на благотворительность? После смерти Василия отец найдет в его столе несколько денежных переводов – на лечение детей…