Экономика
Штурмующие банки «ипотечники» - лишь небольшая часть происходящей в эти кризисные дни протестной активности, постепенно растет число и других акций, связанных с социальными протестами, в том числе забастовки на предприятиях в различных регионах, митинги против отмены льгот (как, например, в Сочи и Краснодаре). Однако же, по сравнению с масштабом акций 2011-2012 годов, уровень протестной активности до сих пор относительно низок. Экономист и социолог Михаил Дмитриев (один из тех, кто предсказал всплеск протестов в 2011 году) объяснил The Insider, почему экономический кризис пока не привел к всплеску протестной активности, почему стандартные соцопросы не дают реальной картины смены общественных настроений, и когда следует ждать перелома.
- Согласно мониторингу протестов Центра социально-трудовых прав в 2015 году число трудовых протестов выросло вдвое, причем декабрь стал самым интенсивным месяцем. Совпадает ли это с вашими наблюдениями, действительно ли протестная активность быстро растет на фоне кризиса?
- Я бы очень осторожно относился к этим данным, потому что выборка у этого центра очень маленькая. Для сравнения, база данных МВД на пике протестной активности 2010 года зарегистрировала 18 тыс. акций протеста за один месяц, за май 2010 года, и в основном это были протесты, связанные с экономическими проблемами, но необязательно трудовыми (например, протесты против повышения тарифов ЖКХ - еще одна популярная тема). А здесь в базе этого Центра за год (причем это рекордное значение!) зарегистрировано чуть больше 300 протестов на всю страну. Или вот для примера, насколько чувствительна эта база данных к довольно незначительным в масштабах страны изменениям: присоединение Крыма привело к тому, что предыдущий 2014 год тоже оказался рекордным по количеству протестов, но не потому, что так выросло количество протестов на остальной территории страны, а потому что Крым оказался зоной сравнительно высокой активности в плане трудовых протестов. И 13 протестов в Крыму привели к тому, что предыдущий 2014 год оказался рекордным. Это просто показывает, насколько эта база чувствительна к довольно незначительным изменениям ситуации.
- А «качество» протестов как-то учитывается?
- Тут тоже интересный нюанс: самая такая острая и весьма конфликтная форма протестов - это то, что в понимании этого института «стоп-акции», когда люди просто прекращают работу или объявляют «итальянскую забастовку», как это у нас врачи иногда пытались делать. Так вот степень напряженности трудовых конфликтов сильно зависит от того, какова в этих конфликтах доля стоп-акций. По их данным, в последнее время доля стоп-акций снижается, то есть конфликты происходят в более мягкой форме, не в форме прекращения работы, а просто в форме выдвижения требований руководству компаний и так далее.
- То есть мы не можем каких-то выводов делать на основании этого мониторинга?
- Охват у мониторинга небольшой, но все-таки то, что по их данным число протестов всего за 1 год подросло на 40%, явно о чем-то говорит. Есть и другие интересные показатели у этого института, например, выросла чувствительность протестующих к ухудшению условий трудовой деятельности, например, существенно сократилось среднее время задержки заработной платы, которое ведет к протестной акции, почти в 1,5 раза за последние 3 года. То есть это значит, что терпение у людей уменьшается, что понятно в условиях длительного кризиса, и они начинают более жестко реагировать даже на относительно небольшие, по меркам докризисного периода, задержки заработной платы и другие нарушения условий труда.
- А безотносительно этого института, по вашим наблюдениям, все-таки есть тенденция в сторону увеличения протестной активности?
- Вы знаете, пока очевидных признаков этого нет. Например, если мы посмотрим стандартные показатели склонности к протестам, в предыдущий период протестной активности, 2010-2012 годы, то по данным фонда «Общественное мнение», например, который ведет практически ежемесячный мониторинг этих показателей, там произошло очень значительное увеличение склонности к протестной активности и значительное увеличение респондентов, которые замечали, что их знакомые готовы протестовать или участвовать в акциях протеста. Сейчас, по последним данным, этого не происходит. Этот показатель довольно стабилен на протяжении последней пары лет и, в общем, далек от рекордных уровней.
Перелом наступает очень быстро, когда накапливается какая-то критическая масса новых мнений, и они начинают быстро распространяться на ту часть населения, которая самостоятельное мнение не формирует, а присоединяется к доминирующей точке зрения
Другое дело, что по опыту предыдущей волны политических протестов эти социологические тренды мало что значат. В частности, в 2009-2010 годах мы выявили рост недовольства и рост готовности протестовать с помощью качественных методов наблюдения, фокус-групп, а не количественных опросов, которые в тот период еще не указывала на активизацию протестных настроений. Обычно, такого рода изменения сперва проявляются именно в таких единичных симптомах, изменении частных мнений респондентов, и эти мнения долгое время просто присутствуют в фоновом режиме, но не овладевают массовым сознанием. А потом, как это часто бывает в России, перелом наступает очень быстро, когда накапливается какая-то критическая масса новых мнений, и они начинают быстро распространяться на ту часть населения, которая самостоятельное мнение не формирует, а присоединяется к доминирующей точке зрения или к распространенной точке зрения.
- В этом году, с вашей точки зрения, может такой произойти перелом?
- Этот процесс, скорее всего, в массовом сознании уже идет, потому что кризис чрезвычайно тяжелый, он, с точки зрения потери уровня жизни, гораздо более тяжелый, чем предыдущий кризис 2009-2010 годов. Скорее всего, в массовом сознании происходит какое-то переосмысление этой проблемы. Люди столкнулись с новым значительным и, вероятно, затяжным ухудшением условий жизни и начинают как-то это переосмысливать в контексте своего социального поведения, отношения к властям разных уровней, и всех других вопросов. Но пока все это находится еще в ранней стадии формирования единичных мнений, которые не достигли критической массы. Вопрос в том, как быстро эта критическая масса сформируется, в какой момент наступит перелом, и как на него повлияют другие факторы, например, очень высокий стартовый уровень политической консолидации населения в плане поддержки руководства страны, которого не было в 2008-2009 годах. И опять же мы говорим еще только об экономических протестах, выльется ли это, например, в политическую плоскость, как это произошло в 2011 году, когда за несколько месяцев очень резко упала поддержка «Единой России», и это сказалось на избирательной кампании и потом сопровождалось протестами в период думских выборов, - вот это уже следующий вопрос. Ответа на эти вопросы мы пока не знаем.
- Если говорить именно об экономической составляющей, то какие здесь главные болевые точки, это все-таки инфляция? Что из этого кризиса сильнее всего бьет по людям?
- Прежде всего, падение реальных доходов, падение заработной платы, сужение возможностей стабильной занятости, приносящей доход. Что касается формальной безработицы, то она у нас даже по методологии МОТ в принципе очень низкая - практически как в Америке, а в Америке она сейчас находится на исторически рекордно низких уровнях.
- Около 5%
- Да, а для России даже 6% - это, в общем-то, мы считаем многовато. Но проблемы с устойчивой занятостью и зарплатой - совсем другие. В нашей системе занятости для работодателя нормально поддерживать, допустим, фиксированный оклад, который составляет в хороших условиях 50% от общих выплат работнику, остальное - это вариативная часть зарплаты в основном премиального характера. Как только начинаются трудности, эти премии сокращаются, работников переводят на неполный рабочий день, могут отправить во временный отпуск, возникают задержки даже с выплатой зарплаты, то есть формально людей не увольняют, но у многих, особенно не очень конкурентоспособных работников, уровень доходов может снижаться радикально. Если в среднем реальная заработная плата снизилась примерно на 10%, то это значит, что у кого-то она не снизилась вообще и могла даже и вырасти в реальном выражении, а вот у этой наименее конкурентной части работников она могла запросто упасть и на 20-30%.
- И за счет этого формально цифры безработицы остаются низкими
- Да, именно это позволяет российским работодателям адаптироваться к ухудшению ситуации без массовых увольнений, в основном за счет снижения фонда оплаты труда, что, собственно, в основном и происходило в последние 2 года, то есть объемы выпуска падал, доходы предприятий и выручка падали, а занятость не снижалась и даже росла в отдельные периоды. Сохранению низкой безработицы способствует и общее уменьшение экономически активного населения в связи с ускорившимся старением.
- Власти утверждают - будет определенный дополнительный дефицит, но он будет покрываться из резервов, и на этот год резервов вроде бы как хватит. Значит ли это, что какого-то серьезного экономического обострения в смысле уровня жизни мы не увидим, а увидим только снижение на уровне инфляции, то есть порядка 10%?
- Если это будет снижение на уровень инфляции (грубо говоря, номинальные доходы останутся на нынешнем уровне, а их покупательная способность снизится по темпу инфляции на 10%), это будет означать еще более глубокое падение доходов, чем в 2015 году. Они в ушедшем году, по официальным данным, упали где-то на 5-6%, хотя это заниженные данные, потому что зарплата упала глубоко, пенсии снизились примерно на 4% в реальном выражении, и, поскольку они составляют 70-80% всех доходов, то реальные доходы должны были упасть глубже, примерно на 7%, по нашим оценкам. Но в любом случае, если бы номинальные доходы затормозились вообще, то падение реальных доходов в этом году составило бы еще 10% сверх того, на что уже упали доходы за предыдущие 2 года, то есть в сумме почти на 20%. Но, скорее всего, такого рода падение невозможно даже при низких ценах на нефть. Допустим, они довольно длительное время, 5-6 месяцев, пробудут в зоне $30 за баррель, но и тогда у нас не ожидается такого глубокого падения ВВП, который в этом году снизится в этом худшем варианте где-нибудь на 2-3% дополнительно, но это значит, что доходы тоже упадут не намного глубже, чем ВВП, то есть где-нибудь там еще 2-5% падение доходов в реальном выражении. Это в любом случае не 10%.
Какое-то время это можно откладывать, чинить старую бытовую технику или обходиться простым телефоном вместо смартфона, но в какой-то момент все эти проблемы начинают достигать критической массы, когда уровень потребления многих благ у людей начнет снижаться непропорционально глубоко, и сдерживать его путем откладывания покупки дорогостоящих товаров уже оказывается невозможно.
По сравнению с 2015 годом, когда произошло самое глубокое снижение доходов за последние 15 лет, падение этого года будет уже не таким серьезным. Я думаю, главная проблема в том, происходит некое накопление усталости от беспросветного ухудшения ситуации, люди сталкиваются с тем, что, например, они из-за падения текущих доходов откладывают покупку предметов длительного пользования типа смартфона, нового автомобиля, или какой-нибудь мебели. Вот сломался холодильник, и надо покупать новый. Какое-то время это можно откладывать, чинить старую бытовую технику или обходиться простым телефоном вместо смартфона, но в какой-то момент все эти проблемы начинают достигать критической массы, когда уровень потребления многих благ у людей начнет снижаться непропорционально глубоко, и сдерживать его путем откладывания покупки дорогостоящих товаров уже оказывается невозможно. Так что это очень серьезные проблемы, и жизнь в кризисе рано или поздно все равно приведет к росту напряженности. К сожалению, мы не понимаем, когда это произойдет, и каким темпом будет ухудшаться настроение людей. Очень трудно сравнивать это с предыдущим кризисом. Предыдущий кризис был неглубоким для населения, быстро начался восстановительный рост, и там поведение вообще было совершенно другим.
- Тут есть еще одна тонкость, связанная с тем, что кризис бьет по людям неравномерно, есть регионы, в которых ситуация хуже, есть моногорода, где закрываются предприятия. Как вы считаете, возможны ли в этом году ситуации, аналогичные Пикалево, то есть локальные протесты, которые будут гораздо острее, чем остальным населением восприниматься?
- Это, собственно, и так происходит. У нас есть немало моногородов, где подобные ситуации возникали. Вот, например, в городе Златоуст на Урале были довольно серьезные несанкционированные акции протеста в начале позапроошлого года. Это типичный моногород, где закрывалось металлургическое предприятие, там людям просто некуда было деваться, негде искать работу, там были протесты. Но пока количество этих акций невелико, оно действительно незначительно, по сравнению, например, с тем, что было в 2010 году. И, собственно, количество моногородов не так велико, их порядка 400, и даже если в каждом из них пройдет по акции, это совсем не то, что было в мае 2010 года, когда экономические протесты буквально захлестнули всю страну и происходили не только в моногородах. Сейчас пока ничего подобного не происходит.
- Но этого следует ожидать в этом году?
На дне кризиса, даже если настроения меняются в худшую сторону, люди, как правило, слишком обеспокоены собственным экономическим выживанием, чтобы активно участвовать в акциях протеста.
- В этом году не факт, что это произойдет, потому что, в общем-то, если мы вспомним 2010 год, тогда протесты начались после завершения острой фазы кризиса, когда уже экономика оттолкнулась от дна, возобновился экономический рост, наиболее тяжелый период падения доходов и снижения занятости был пройден, все как бы пошло на поправку. Обычно пик протестной активности возникает именно на этой стадии, на стадии возобновления роста и начала выхода из неблагополучной ситуации. В этом году такого начала выхода, скорее всего, мы не увидим. На дне кризиса, даже если настроения меняются в худшую сторону, люди, как правило, слишком обеспокоены собственным экономическим выживанием, чтобы активно участвовать в акциях протеста. Все это происходит, когда уже проблемы выживания немножечко ослабевают, но а запрос на быстрое улучшение уровня жизни усиливается. Когда именно это может произойти, сейчас сказать трудно. Я повторяю, у нас просто нет аналога, с которым мы можем это сравнивать. Хотя ситуация в 90-е годы скорее говорит о том, что протестные акции откладываются по отношению к началу кризиса. Например, в России в 90-е годы после резкого падения уровня жизни в 1992-1993 годах 3 или 4 года подряд был рекордно низкий уровень протестной активности, особенно по сравнению с Восточной и Центральной Европой, где в этот период просто бушевали протестные акции. А потом в России протесты начались уже на фоне некоторого улучшения, предварительной стабилизации накануне дефолта, когда экономика в какой-то момент показала небольшой рост. Дополнительного падения уровня жизни в этот период, не было но именно тогда как раз усилилась протестная активность. Произошло это с очень большим опозданием по отношению к началу кризиса.
- То есть вы считаете, что дно в этом году достигнуто не будет, но государство может нащупать какие-то драйверы роста в ближайшее время, чтобы выправить ситуацию?
- В ближайшее время государство не может сделать почти ничего, кроме поддержания хотя бы минимальной макроэкономической и бюджетной стабильности. Это значит, что очень опасно было бы поддерживать уровень бюджетных расходов выше тех возможностей, которые предоставляют собираемые налоги и наши резервные фонды, особенно опасно было бы пытаться бороться с кризисом путем раскручивания денежной эмиссии, то есть предоставления дешевых кредитов и эмиссионного финансирования дефицита федерального бюджета.
- Особенно в год выборов – обычно в этот период расходы возрастают.
- Да, эти риски существуют, и если правительство не удержится, то это на более длительный срок задержит выход из рецессии. Ведь в новых условиях экономический рост возможен только на инвестиционной основе, а не за счет роста потребления, как это было в нулевые годы, когда поведение инвесторов было не критичным для экономического роста. В основном развивались некапиталоемкие отрасли, где вложения были относительно небольшими по отношению к выручке и окупались очень быстро, а процентные ставки и рост цен не имели особого значения. А если сейчас мы начнем выходить из кризиса в условиях раскрученной высокой инфляции, как, например, происходило -в Белоруссии в 2011 году (тогда Лукашенко накачал накануне выборов экономику деньгами, что раскрутило инфляцию до 100%), то процентные ставки снизить не удастся, и инвесторы просто будут выжидать более благоприятных макроэкономических условий. Это значит, что ожидание возобновления устойчивого экономического роста может затянуться на многие годы, пока не будет достигнута макроэкономическая стабильность с относительно невысокой инфляцией. И это главная проблема.
- То есть борьба с инфляцией сегодня важнее роста ВВП?
- Да, сейчас правительству надо думать не об ускорении экономического роста - для этого при таких ценах на нефть нет никаких предпосылок - а нужно думать над тем, чтобы не допустить увеличения инфляции, ее нужно затормозить, потому что, как только экономика оттолкнется от дна, при инфляции 5-6% годовых инвесторы готовы будут вкладывать деньги. Это позволит поддерживать относительно низкие процентные ставки, можно будет активизировать и ипотечное кредитование, которое очень важно сейчас, потому что потребление населения будет тоже расти в основном за счет инвестиционных расходов на жилье. Это также позволит финансировать из частных денег развитие инфраструктуры, которая крайне необходима для дальнейшего устойчивого ускорения экономического роста, а также долгосрочные проекты в реальном секторе, которые давно назрели – все это возможно только при относительно низких процентных ставках. Так что не потерять достижения макроэкономической стабильности сейчас гораздо важнее, чем что бы то ни было еще. Но при ухудшающихся настроениях населения это будет делать все труднее и труднее.
- То есть вы все-таки думаете, что даже если цена на нефть будет оставаться в районе $30, то, если удастся ужать инфляцию до 5-6%, этого будет достаточно, чтобы привлечь инвестиции?
- Как только цена на нефть оттолкнется от дна и рынок убедится в устойчивости повышательного тренда, Россия сразу сможет начать возобновление роста, основанного на инвестициях. Первыми в таких условиях оживляются именно инвестиции, а не потребительский спрос, а та модель роста, которая единственно возможна в этих новых экономических условиях для России, это именно рост, основанный на инвестициях. Так что если мы начнем выходить из нижней точки падения нефтяных цен с относительно невысокой инфляцией и стабильными государственными финансами, то это существенно повысит активность инвесторов на ранней стадии выхода из кризиса.
- Что вы имеете в виду под словами «оттолкнется от дна», то есть она должна все-таки вырасти, или замереть на $30 будет уже будет достаточно, чтобы инвесторы оживились?
- Дело в том, что цена $30 за баррель является слишком низкой, чтобы обеспечить стабильность предложения нефти на мировом рынке на среднесрочную перспективу. При таких ценах мы скорее получим нарастание политической нестабильности в ряде стран с низкими издержками нефтедобычи. Даже для Саудовской Аравии эта цена в среднесрочной перспективе является неприемлемой с точки зрения их уровня бюджетных расходов и поддержания внутриполитической устойчивости, не говоря уже о других крупных нефтедобывающих странах таких, как Венесуэла, некоторые африканские страны, да и большинство других стран Ближнего Востока. Кроме того, такие низкие цены ведут к прекращению добычи на более дорогих месторождениях и делают невозможным освоение новых российских месторождений, которые могут быть важны для стабилизации предложения нефти в долгосрочной перспективе. В перспективе все это может привести к риску снижения поставок нефти на рынок
- То есть рост цен на нефть - это вопрос полугода примерно?
- Скорее всего, но повышательная динамика может оказаться неустойчивой и период высокой волатильности нефтяных цен может затянуться. Конечно, последние события по-своему беспрецедентны, потому что они накладываются еще и на смену технологий, связанных с потреблением нефти, и на многое другое, но все равно маловероятно, что на этом низком уровне цены на нефть смогут удержаться длительное время. Ведь паника на нефтяном рынке может происходить из-за очень небольших, маргинальных изменений. Сейчас, например, дефицит предложения нефти составляет всего порядка 2%, то есть резкое падение добычи нефти в 2-3 крупных нефтедобывающих странах, как это, например, произошло в свое время в Ливии или в Ираке из-за политических событий, может привести к тому, что весь этот тонкий профицит превратится в дефицит. А на любые такие события рынок реагирует преувеличенно, поскольку он находится в неустойчивом состоянии и сейчас, в принципе, лишен каких-либо среднесрочных ориентиров. Поэтому любой такой эпизод может вызвать панический откат цен на нефть. При этом возможно будет очередное ралли на нефтяном рынке, которое, однако может оказаться недолговечным, поскольку нефтяные рынки еще долго будут нащупывать более устойчивую долгосрочную траекторию цен.
- И где эта точка равновесия?
- Приемлемый уровень, скорее всего, диапазон от $60 до $80 за баррель, потому что именно на этом уровне на рынок снова начинает массово выходить добыча сланцевой нефти. Разработку сланцевых месторождений можно запускать сравнительно быстро, она не капиталоемкая. Этот рынок может почти умереть в ближайшее время.
- Но быстро восстановится.
- Но как только цена поднимется до такого уровня, опять сланцевая нефть начнет выходить на рынок и очень быстро. И это будет мешать устойчивому повышению цен до уровня свыше $80 за баррель. Так что $60-80 за баррель это очень неплохой диапазон, в котором цены на нефть, возможно, и будут колебаться некоторое время после 2017 года. Но для России он окажется уже вполне приемлемым, потому что к этому времени наши бюджетные расходы станут гораздо более реалистичными, конечно при условии, что мы удержим макроэкономическую стабильность. Как только начнется устойчивый повышательный тренд цен на нефть при низкой инфляции в стране, инвесторы начнут проявлять к России гораздо больший интерес. Да и собственные внутренние инвесторы в стране тоже активизируются. Учитывая, что в России действительно накоплен очень большой потенциал нереализованного роста, основанного на инвестициях, в принципе, у нас есть неплохие возможности для выхода на новый этап устойчивого развития - уже на основе новой модели, модели инвестиционного роста Но условия для него появятся только после завершения критического периода сверхнизких цен на нефть.