Тучи над Поднебесной: почему протесты против локдауна в Китае перерастают в политические с требованиями отставки Си

Перелом в политическом климате Китая

23 октября 2022 года в ходе исторического XX съезда КПК Си Цзиньпин, руководивший партией и страной с 2012 года, без помех занял пост генерального секретаря КПК и председателя КНР в третий раз. После переизбрания он обратился к народу с обнадеживающей речью:

«Стоя перед всё большими вызовами и испытаниями на нашем новом пути, мы должны оставаться внимательными, в трезвом уме, собранными, как студент на экзамене».

Для аналитиков, привыкших сравнивать Си с его коллегами-автократами — Владимиром Путиным или Реджепом Эрдоганом, — переизбрание на третий срок может показаться ожидаемым итогом. Но всё же в преддверие съезда предположения многих аналитиков были неопределенными. Некоторые из них старались найти поводы для надежды на возможный выход генсека на пенсию. Причинами для ухода Си могли бы послужить непопулярность политики Zero-COVID и замедление экономики Китая в последние годы. Но после апреля, когда Си Цзиньпин получил официальную партийную номинацию на XX съезд, эти надежды иссякли.

Переизбрание председателя КНР на третий срок для современного Китая — явление если не беспрецедентное, то как минимум неординарное. Си Цзиньпин стал «нарушителем норм» и прервал традиции управления Китаем, установленные еще Дэн Сяопином.

Принцип двух президентских сроков

Во времена Дэн Сяопина политическая система Китая претерпела ряд критических реформ — не совсем демократических, но точно антиавтократичных. Они были направлены на уменьшение возможности концентрации власти в одних руках и укрепление партийной системы сдержек и противовесов. Часть реформ была неформальной, скорее, церемониальной и устанавливающей политические традиции. Так, он добровольно оставил должность и начал традицию подготовки наследников, которые сами должны быть друг для друга противовесами. После правления Сяопина генсек КПК и глава правительства (премьер Госсовета КНР) приходили тандемами, причем обязательно назначенными разными группировками внутри партии.

Дэн Сяопин надеялся, что обстановка конкуренции внутри партии сможет предотвратить культ личности и создаст образ будущих глав партии и страны как «первых среди равных», в отличие от Мао Цзэдуна и его самого. Он стремился распределить и механизмы принятия решений: ключевые органы КПК и правительства должны были регулярно встречаться для консультаций и приходить к принятию консенсуальных решений. Вместе с этим он ввел и закрепил знаменитое ограничение в два срока на посту председателя КНР — его последователи не должны были более двух сроков пребывать в должности главы страны.

О том, как должна была работать система, которую разработал и представлял себе Дэн Сяопин, пишет в своей книге «Политика авторитарной власти» (2012) профессор Йельского университета Милан Сволик. По истечении отведенных председателю двух сроков у внутрипартийных элит формируется ожидание транзита власти: различные поколения лидеров стремятся выгодно распределить полномочия и тем самым ограничивают власть уходящего главы и влияют на выбор потенциальных преемников. Решение об их выборе не могло быть единоличным и должно было основываться на компромиссе. Покидающий же свое место, в свою очередь, будет заинтересован в назначении сторонников на другие важные посты: так он будет стремиться ограничить власть элит и наследников, чтобы защитить свои позиции и интересы. Если глава страны попытается остаться в офисе дольше положенного, он неизбежно встретит противодействие элит — не только со стороны потенциальной «смены», но и членов партии, которые уже инвестировали в новое поколение.

В том или ином виде традиции, установленные Дэн Сяопином, существовали на протяжении нескольких поколений элит. Вплоть до Цзян Цземиня, четвертого генерального секретаря КПК после Дэн Сяопина, никто из политиков не задерживался дольше одного срока. Цзэминь, однако, стал своего рода исключением — он благополучно продержался на своей должности два срока подряд и сравнительно успешно консолидировал власть в партии — но всё равно покинул должность в соответствии с ограничениями сроков. Более того, он явно стремился сохранить влияние, переизбравшись в 2002 году на должность председателя Центрального Военного Совета, обычно занимаемую действующим главой правительства. Однако спустя два года, встретив значительное внутрипартийное давление, вынужден был покинуть кресло и передать его своему преемнику — Ху Цзиньтао, предшественнику Си.

Политическая история последних десятилетий КНР до прихода к власти Си Цзиньпина демонстрирует, что система сдержек и противовесов, построенная Дэн Сяопином, работала достаточно эффективно — обеспечивала авторитарной машине КНР внутреннюю политическую стабильность, сохраняла потенциал для централизованных реформ и предотвращала зарождение нового культа личности.

Как Си подготовил КНР к своему третьему сроку

В «бунтарском» отношении к системе Дэн Сяопина кроется отличие Си от его предшественников. Именно нарушение гласных и негласных правил привлекало к себе внимание политологов в преддверие XX съезда КПК. И именно поэтому результат съезда может стать принципиальным переломом в политическом климате Китая и угрожать стране новым пожизненным верховным лидером.

Сосредоточение власти в руках Си заключается не только в выходе на третий срок. Его планы в этой области были очевидны с 2018 года — именно тогда, прямо перед своим переизбранием на второй срок, при единогласной поддержке законодателей Всекитайского собрания народных представителей (лишь два делегата проголосовали «против» при 2958 голосах «за») Си сумел провести исторические изменения в Конституцию Китая, включавшие отмену на ограничение президентских сроков. Здесь важно понимать, что этот шаг был скорее символическим — конституция ограничивала лишь срок нахождения в должности председателя КНР, а не генерального секретаря партии, который как раз и обладает основной властью. Две должности традиционно занимал один человек и передавал их в руки наследников по истечении двух сроков. То же самое касается и других занимаемых председателем должностей, не ограниченных по сроку: переизбрание Цзян Цзэминя на пост председателя Центрального военного совета по истечении двух сроков вызвало осуждение со стороны партии, и он вынужден был оставить должность. Конституция здесь играла скорее направляющую роль — несмотря на то, что законное ограничение существует лишь для одного, второстепенного поста, де-факто оно распространялось и на кресло генерального секретаря, и на другие должности.

Си Цзиньпин же, судя по всему, планировал не только сохранить в своих руках ключевую власть как генеральный секретарь, но и решительно не собирался делиться ею даже символически. Си дал понять Китаю и остальному миру, что конституция и наследие предыдущих поколений имеют второстепенное значение на фоне его личной власти и влияния. Ограничиваться одной ролью — ниже его гордости, а ради сохранения формального статуса верховного лидера можно и переделать основополагающие законы.

Выбивался Си и из ряда шанхайцы/«комсомольцы»: его назначение было компромиссом между двумя кликами. Будучи выходцем из уважаемой политической семьи, он причислялся к партии «красных принцев». «Принцы» — в меньшей степени фракция, скорее, зонтичное обозначение группы богатых наследников истеблишмента. Си воспользовался своим внефракционным положением чрезвычайно удачно и занялся формированием собственной партии — «Группировки Си».

Параллельно с этим, практически с порога Си начал избавляться от конкуренции и организовал кампании против обеих основных клик. Гонения на конкурентов основывались на антикоррупционной повестке, а оснований для нее было достаточно — период правления Ху Цзиньтао, предшественника Си, отмечался ее высоким уровнем, по некоторым оценкам достигнув исторического максимума к 2010 году. Во многом Си повезло с моментом, и обстановка в стране предоставила ему мандат на «зачистку» партии. Однако некоторые аналитики, например, Янь Ли, известный гонконгский журналист, считают, что отчасти мотивация антикоррупционных кампаний была продиктована несколько фанатичной преданностью Си его собственному представлению о чистоте партии, и он играл роль не только начинающего диктатора, но и естественного продукта китайских институтов и идеологии.

Освобожденные конкурентами посты Си отдавал лоялистам из своей новой «группировки»: как в центральных органах, так и на провинциальных уровнях. Помимо этого, он формализовал инструмент собственного прямого контроля над законодательными и связанными с развитием инициативами. Си увеличил роль так называемых «Руководящих групп» — консультационных органов при Центральном комитете партии — и лично возглавил девять из них. Эти группы при Си стали альтернативой «коллективному лидерству» Дэн Сяопина и позволяют ему держать большинство инициатив под личным контролем.

Параллельно с реформированием и зачисткой центральных властных структур Си Цзиньпин активно занимался подавлением низовых протестных настроений. Помимо ужесточения цензуры, введения системы социального кредита и преследований религиозных и национальных меньшинств, которые некоторые аналитики сравнивали с Маоистским национализмом, Си стремился подавить и низовые левые и рабочие движения, в том числе — Маоистские объединения и кружки.

Так, массовыми увольнениями и арестами закончились протесты работников фабрики по производству сварочного оборудования Jasic в Хуэйчжоу. Рабочие попытались сформировать профсоюз, чтобы опротестовать плохие условия труда и низкую, с задержками поступающую оплату. Новости о проблемах работников и помехах в формировании профсоюза быстро распространились по медиа и социальным сетям, и к протестам стали присоединяться студенты, члены независимых левых организаций и «нео-маоисты». Тогда же появились крупные аккаунты и чаты в социальных сетях, а студенты начали распространять хэштег #epochpioneer. В первые же дни это привело к аресту 50 студентов и других протестующих. Их дальнейшее местонахождение неизвестно. Предполагается, что они, как и лидеры движения, и администраторы аккаунтов, были отправлены в лагеря перевоспитания.

К крупной кампании цензуры привело и пришедшее в Китай через академические круги движение #MeToo, в рамках которого женщины — вначале студентки и преподавательницы — рассказывали о харассменте и сексуальном насилии со стороны профессуры и в повседневной жизни.

Таким образом, к своему третьему сроку Си успешно избавился от конституционных преград для переизбрания, консолидировал центральную власть в своих руках и значительно усилил контроль над политической жизнью и идеологией простых граждан. Единственным ограничением для его власти были остатки внутрипартийных сдержек от конкурирующих клик. Несмотря на усилия по консолидации власти, некоторые ключевые позиции оставались у людей, в той или иной мере не согласных с Си. Так, в течение обоих сроков Си по старой традиции пост премьер-министра занимал представитель другой клики («комсомольцев») и ставленник Ху Цзиньтао — Ли Кэцян, который, в отличие от Си, считался «умеренным» политиком и представителем либеральной группы. Другой ставленник Ху — Ван Ян — один из самых либеральных системных политиков Китая, руководил Народным политическим консультативным советом Китая (орган, хоть и не имеющий реальной законодательной или государственной власти, но всё еще обладающий значительным политическим весом).

Тотальная зачистка

Многие представители экономических элит Китая, заинтересованные в сохранении в правительстве либеральных товарищей, которые могли бы уравновешивать политику Си, надеялись, что третий срок генсека не потеряет того плюрализма, который еще оставался в партии.

Однако эти надежды не оправдались. В ходе XX съезда, гарантировав себе гладкое переизбрание, Си принялся за окончательное очищение партии от любых неподконтрольных ему голосов. Переизбрание членов Постоянного комитета Политбюро закончилось для «либерального блока» и ставленников Ху Цзиньтао в лице Ли Кэцяна и Ван Яна плачевно — они оба потеряли свои должности и вынуждены были отправиться на пенсию. Ли будет выполнять обязанности еще примерно полгода. Его преемник пока не известен — но, скорее всего, им станет кто-то из нового состава Постоянного комитета, лояльного Си. Рассчитывать на то, что у элит получится продвинуть на эту должность кого-то, кто сможет уравновешивать Си, не следует. Окончание XX съезда на практике означает еще и конец минимум одной из двух клик — «комсомольцев». Ни один из видных членов фракции не остался у власти, и предполагать, что кто-то может оставаться активным «за кулисами», оснований нет.

На этом фоне еще любопытнее и тревожнее смотрится завершающая сцена всего съезда — «изгнание» Ху Цзиньтао. На закрывающей церемонии бывшего генсека, сидевшего по левую руку от Си Цзиньпина, после небольшого и кажущегося хаотичным разговора между лидерами, вывели под руки ассистенты. Официальные СМИ объяснили происшествие тем, что Ху нездоровилось и ему понадобилась помощь. Вечером приболевшего генсека показали по национальному телевидению, передав, что ему уже лучше и переживать о здравии бывшего генсека не нужно. Безусловно, исключать реальное недомогание нельзя — Ху далеко не молод, и ему действительно могло нездоровиться. Но удержаться от спекуляций о возможной спланированности и демонстративности жеста сложно, хоть подобные нарушения протокола и демонстративность не свойственны официальным церемониям, тем более, транслируемым на весь мир. «Изгнание» бывшего генсека, лидера стертой только что противоборствующей фракции — очень уж эффектный жест, практически как стирание бывших союзников Сталина с фотографий эпохи культа личности.

Вне зависимости от того, действительно это был демонстративный политический жест или Ху всё же стало плохо, результат остается одним и тем же. Си эффективно захватил власть в партии и во всём Китае в свои руки, избавившись от всех своих действительных и возможных противников и перестроив партийную систему на свой вкус. Говорить о возвращении Маоизма, впрочем, пока рано, да и, скорее всего, не придется — Си явно видит себя политиком совершенно другого толка, хоть и равных амбиций. Но и без подобных сравнений можно понять, что и единоличная власть — возможно, пожизненная, — и культ личности начинают оформляться.

Конкретная модель этой новой автократии пока неясна и открыта разве что для спекуляций. Не исключено, что Си откажется от пожизненной власти в стиле Мао в пользу ограниченной по времени диктатуры — по модели Дэн Сяопина или, например, Ли Куан Ю — «добродетельного диктатора», которого Си многократно хвалил.

Неограниченная власть над страной до тех пор, пока не будет достигнуто его личное видение, с мирным уходом на влиятельную, но спокойную должность на пенсии, не стало бы для Си неожиданным итогом. Каково его видение, достоверно известно, возможно, лишь одному Си. Однако из его речей и политики достаточно точно вырисовывается определенная финишная линия — «Китайская мечта».

«Китайская мечта» Си

Впервые о «Китайской мечте» Си заговорил в 2012 году, пообещав «возродить китайскую нацию». Возрождение нации, по его мнению, должно происходить в нескольких областях сразу: и первая из них — экономика. Еще в начале правления Си четко обозначал свою цель — достижение Китаем статуса ведущей экономики мира. И поставил амбициозную промежуточную цель — удвоение ВВП к 2020 году. Вместе с тем подход к развитию экономики в новой парадигме значительно поменялся: Си с самого начала делал упор на развитие внутреннего потребления и уменьшение зависимости китайской экономики от международной торговли, в отличие от своих предшественников. Публично такой разворот объясняется желанием построить «человекоцентричную» экономику и повышать общее благосостояние — но, возможно, на деле он связан и со стремлением Си изменить позицию Китая как глобальной державы.

Можно предположить, что Си Цзиньпин видит усиление Китая на международной арене не столько как средство для сторонних целей — национальной безопасности, экономических отношений, и прочего — но как независимую, если не ключевую, цель — предсказание — причем неизбежное, практически уже сбывшееся или начавшее сбываться. Выступая в Париже в 2014 году, он процитировал Наполеона:

«Наполеон говорил, что Китай подобен льву, и когда он пробудится, мир сотрясется. Китай уже пробудился, но это мирный, приятный и цивилизованный лев».

Си очарован идеей Великого Китая. Его манит память о былой Империи, о легендарном Шелковом пути. И он не просто грезит о былом, а активно пытается его вернуть — в модернизированном виде. Так рождается проект «одного пояса» — крупнейшего международного инфраструктурного проекта Китая, распространяющего его экономическое влияние на всю Юго-Восточную Азию, Африку и, пусть и в меньшей степени, на Европу. В этом же контексте Си противопоставляет Китай «однополярному миру» — до боли знакомому по речам Владимира Путина — и США в частности. Китай не может допустить существования единого гегемона и, как минимум, обязан выступать как конкурент, достаточно сильный, чтобы оппоненты не решались даже пытаться вмешиваться в его внутренние дела.

В «Китайской мечте» страна предстает не только богатой и влиятельной, но и единой и неоспоримой. Независимость Гонконга в этом видении — не свобода, а «хаос», тогда как избавление от самоуправления и подавление протестов — долгожданный порядок. Такое же отношение у Си и к Тайваньскому вопросу. В выступлении после своего переизбрания Си еще раз заявил: Китай стремится к «национальному объединению» и не может исключить необходимости силовых решений, пусть они и нежелательны.

Сопротивление политике нулевой терпимости

Между тем продление Си строгих мер в отношении ковида привело к протестам. Политика по борьбе с пандемией в Китае, получившая название Zero-COVID, или «динамическая очистка», отличалась жесткостью мер с самого начала: она включала в себя строгие и продолжительные локдауны, массовые тестирования и усиленный контроль границ между регионами.

Жесткая линия подавления эпидемии, которой упорно придерживается Си, не поддавалась — и не могла поддаваться — сомнению внутри правительства. Вместе с тем генсек, кажется, прекрасно понимал возможную непопулярность таких мер. С самого начала он дистанцировался от прямой ответственности, предоставив руководящую роль в осуществлении антиэпидемической политики не кому иному, как премьеру Ли Кэцяну. Допуск «либерального» Ли до такой роли мог показаться удивительным, но вместе с тем позволял выставить его козлом отпущения. В каком-то смысле осторожничал Си не зря — ковидные ограничения действительно привели к беспрецедентно массовым протестам по всей стране.

15 ноября на фоне возвращения продолжительного и строгого локдауна в Гуанчжоу в городе вспыхнули массовые волнения. Подробной информации о количестве и продолжительности протестов нет — сообщения из социальных сетей быстро блокировались и удалялись цензорами. 24 ноября в Урумчи, что в Синьцзяне, случился пожар в одном из жилых домов, он привел к гибели 10 человек. В причине возгорания и неудачных попытках его сдержать жители обвинили чрезмерные и затяжные антиковидные ограничения. За трагедией последовали масштабные волнения — сначала в самом Урумчи, а затем и в других частях страны. Протесты вспыхнули в нескольких университетах Пекина, распространились по Чэнду, Гуанчжоу и Уханю. В центре протестов оказался Шанхай — согласно сообщениям из социальных сетей, там на массовых шествиях раздаются редкие для современного Китая лозунги: «Компартию в отставку, Си в отставку!» Таким образом из узконаправленных протестов против ковидной политики они превратились в антиправительственные, направленные лично против Си, и, более того, — в одни из самых масштабных со времен Гонконгских протестов 2019–2020 годов. Это, конечно, сделало их самыми обсуждаемыми китайскими событиями за рубежом, безусловно, подорвав имидж Си — практически сразу после переизбрания.

Именно этого стремился избежать генсек, но из-за приверженности собственным идеям о Zero-COVID и о послушном, консолидированном обществе, а также из-за отсутствия уравновешивающих его голосов, так и не смог. Чем закончатся протесты, говорить пока слишком рано: где-то власти отчасти пойдут навстречу протестующим, облегчая локдауны, например, так уже поступили в Урумчи; однако в других местах они будут активно и жестко подавляться, как и предыдущие, менее масштабные волнения. Вместе с тем накопившееся недовольство никуда не денется, и Си придется брать его в расчет. Так что «доброжелательным» диктатором генсек вряд ли будет. Укрепившееся правление, скорее всего, будет сопровождаться ужесточением контроля над экономикой и социальной жизнью, подавлением протестных настроений и культурной и национальной унификацией.