Денацификаторы здорового человека. Как антифа и анархисты борются с путинским вторжением

«Если Путин обломает зубы в этой войне, у многих россиян откроются глаза» — Илья, анархист из России

Меня зовут Илья, я анархист, живу в Украине. Переехал сюда несколько лет назад из России, где подвергался гонениям вместе со всем анархистским движением. Угроза войны муссировалась за несколько месяцев до её начала, и украинские анархисты продумывали возможные варианты, так что когда мы все в пять утра 24 февраля проснулись от того, что Киев бомбили, план начал претворяться в реальность.

До этого мы успели провести несколько тренировок. Некоторые наши имели опыт милитари-тренировок и раньше, также среди нас есть люди, прошедшие АТО в 2014–2016 годах. В любом военизированном формировании, даже составленном из вчерашних гражданских, должна быть мало-мальская военная иерархия, обязательно дисциплина. При этом мы пытаемся сохранить демократическую культуру: любой командир может быть объектом критики, а не чинопочитания. Со всеми можно обсуждать все вопросы, проводятся регулярные собрания. Но приказы надо выполнять, сохранять правила общежития.

Я вступил в тероборону Киевской области. Также есть отдельные анархисты и другие группы, сражающиеся в разных частях ВСУ и теробороны. В нашем взводе сейчас порядка 50 человек, и эта цифра увеличивается. Идейной гомогенности нет: у нас есть люди из фанатского движения «Арсенала» <киевский футбольный клуб, закрылся в 2019 году, «Арсенал» поддерживали украинские антифашисты — The Insider>, антифа, анархисты. Зато удается подтягивать людей из разных тусовок. Есть украинцы, россияне, белорусы, люди из более дальнего зарубежья. Украинцев и граждан других стран в нашем взводе примерно 50/50. Об анархизме на всех углах мы не кричим. Мы просто подразделение в составе теробороны. Но и ни от кого ничего не скрываем. У меня в комнате, например, висит диагональный черно-красный флаг, когда начальство приезжает на нас посмотреть, мы флаг не снимаем.

С гражданскими в теробороне общение у нас ограничено, но в столовой нам готовят еду гражданские волонтеры. Настроение у них достаточно бодрое, все, конечно, хотят, чтобы война побыстрее кончилась, но подавленности и депрессии у них я не вижу. Так как путинский блицриг, очевидно, не удался, у людей есть надежда на восстановление справедливости.

В теробороне оружие и патроны дали, всё остальное — достаточно скудно. Очень помогли анархисты из других стран, собрали внушительные суммы, за счет этого у нас есть свой автотранспорт и хорошая экипировка. С одним автоматом в тулупе долго не побегаешь. Нужна ещё куча другой экипировки: каски, бронежилеты, разгрузочные жилеты, вплоть до фонариков и коллиматоров. Это всё стоит больших денег, армия сама это не выдает частям теробороны.

Хочу поблагодарить «Анархический черный крест» Дрездена и волонтерскую организацию «Операция солидарность», которую мы заранее задумали, которая начала действовать с первого дня войны. Это анархистская волонтерская организация, которая поддерживает участников сопротивления путинскому вторжению. А также тех, кто решил уехать из Украины на Запад. Задумывалось это для помощи анархистам в Украине, но деятельность уже шире: помогают и обычным вооруженным частям, сотрудничают с больницами. «Операция солидарность» развернула масштабную деятельность в Киеве, Львове и Польше. Штаб «Операции солидарность» — классный бар недалеко от центра Киева, который открыли выходцы из соседней с Украиной страны, сбежавшие от репрессий. Когда началась война, они решили это место оставить, передав тем, кто продолжит сопротивление.

В Европе сейчас проводится гигантское количество анархистских и левацких мероприятий, связанных с войной. К сожалению, среди европейских левых по прежнему силен путинский нарратив, что якобы это «антифашистская война против НАТО». Особенно это сильно в Греции, такое есть в Германии и других странах. Мы с этим информационно боремся. Нам очень помогает Crimethink, международный анархистский медиапроект.

В нашем взводе есть люди из антифашистского движения, не являющиеся анархистами. Так что я выскажусь от себя. Путинское нашествие — это не война двух государств. Это война путинского режима против украинского общества. На мой взгляд, как государство Украина — коррумпированное, олигархическое, неолиберальное. Симпатий оно у меня не вызывает. Зато украинское общество гораздо более свободное, плюралистическое, чем в России и Беларуси, лучше почти всех своих соседей. Турция не лучше путинской России, в Польше и Венгрии сейчас очень сильный крен в консерватизм. В Украине у государства гораздо меньший уровень контроля за жизнью людей. Сюда решили экспортировать авторитарный Мордор, так что украинское общество нужно защищать.

После подавления протестов в Беларуси в 2020 году сюда приехали десятки тысяч белорусов, до этого сюда бежали многие из России. Россияне и белорусы все эти годы могли сохранять в Украине свою организованную политическую активность.

Мы, революционные анархисты России и Беларуси, также мечтаем о том, что в наших странах климат изменится, авторитарные режимы будут повержены, возникнет шанс для прогрессивных преобразований. Если в этой чудовищной, захватнической, империалистической войне путинский режим споткнется и обломает зубы, возникнут предпосылки для политических изменений в России и Беларуси. Режим утратит популярность у населения, по нему будет нанесен серьезный экономический удар. У многих россиян и белорусов откроются глаза. Дай бог, Путин и Лукашенко свалятся.

Как и в любой кризис, также открываются возможности для преобразований в стране, охваченной войной. Вспомним Парижскую коммуну: война Франции и Германии открыла возможность для важной попытки революционных преобразований. Череда революций прокатилась после Первой мировой войны.

Война обнажает противоречия в обществе: мы видим, как срулили из Украины многие известные бизнесмены, как не лучшим образом повели себя многие украинские политики. Надеюсь, что война покажет украинскому обществу, что многие представители так называемой элиты — предатели, не готовые ни к каким рискам, не готовые быть со своим народом. Нашу анархистскую альтернативу нельзя предлагать из какого-то прекрасного далека. Нельзя учить людей, как им жить, из интернета.

Тем более, борьба с оккупацией здесь носит действительно народный характер. Территориальная оборона, а теперь ещё создается и некая самооборона, уже совсем grassroots, — это действительно мужики с районов встали в ружье, здесь никто не хочет прихода Мордора.

«Тут солянка из разных убеждений, возрастов и субкультур» — Александр Кольченко, анархист из Крыма

В 2000-х неоднократно участвовал в стычках с неонацистами. Был осужден по известному делу кинорежиссера Олега Сенцова. Кольченко обвинили в участии в террористическом сообществе и теракте за попытку поджога офиса «Единой России» в Симферополе в 2014 году. Кольченко получил 10 лет, в 2019 году был освобожден в ходе обмена между Россией и Украиной.

После возвращения в Украину активизмом я занимался от случая к случаю, всё время уходило на работу, бытовые заботы. Когда началась война, первые два дня я просидел в бомбоубежище. Там я очень устал и от своего бездействия, и бездействия окружающих. К тому же в самом начале войны некоторые группы российских военных стали прорываться в Киев, надо было всерьез заниматься обороной.

Пытался оформиться через военкомат, но там были огромные очереди, люди военкомат чуть ли не штурмовали. После длительных поисков присоединился к одному из батальонов — тут солянка из людей разных убеждений, возрастов, субкультур, вероисповеданий. Я в Киеве в теробороне. Охраняем объект, тренируемся в тире и на полигоне.

После того как захватчиков выгнали из Киевской области, Киев возвращается к мирной жизни, открываются кафе, но угроза с севера все равно остается. Ну и у кого есть возможность, сейчас надо ехать на передовую — война не закончилась.

На улице нацисты представляли из себя силу, но после Майдана на всех общеукраинских выборах они не набирали больше 1–2%. До войны самой крупной организацией ультраправых был «Национальный корпус», это фактически политическое крыло «Азова». Но теперь «Азов» опубликовал заявление, в котором в равной степени осудил сталинизм и нацизм — как тоталитарные режимы, от которых пострадала Украина больше всего за свою историю.

«Мы наконец можем воевать с путинским режимом открыто» — Юрий, анархист из России

Я россиянин, участник анархистского движения. Когда в России начались уголовные дела и репрессии против анархистов, я оказался в Украине. Украинское общество гораздо свободнее российского. Гораздо меньше контроля государства, больше низовой инициативы. По сравнению с Россией, жить мне было тут гораздо легче и спокойнее.

Через какое-то время после моего переезда началась война, уже на второй день я был в теробороне. Пока мы много тренируемся — тактические, медицинские тренировки, время зря не теряем. Распорядок дня армейский. Подъем, завтрак, тренировки. После обеда обычно теоретические занятия — знакомят с разными отраслями военного дела, сборка-разборка оружия, прицеливание. Не так часто, как хотелось бы, ездим на стрельбы. Дальше ужин и сон. Времени на что-то ещё особенно нет.

Как анархист я много лет противостоял путинскому режиму. Но многие наши товарищи оказались в тюрьмах, режим всегда был сильнее, мы всегда оказывались слабой стороной и жертвой. А тут есть возможность воевать с ним прямо и открыто. Было бы прекрасно, если бы была своя армия анархистов, но никакого реалистичного варианта, кроме теробороны, не было. Есть ближайшая цель — остановить агрессоров. Если Путин захватит Украину, тут не будет никаких свобод, никакого анархистского движения.

Когда европейские леваки говорят, что в Украине много ультраправых, украинцы отвечают: а посчитайте, какой процент ультраправые партии набирают на парламентских выборах в Европе и какой в Украине <в нынешнем составе Верховной Рады националистическая «Свобода» представлена только одним депутатом, других крайне правых в украинском парламенте сейчас нет — The Insider>.

Нацисты в Украине есть, но это совершенно не доминирующая сила. Они присутствуют лишь как элемент политического ландшафта. При мне была только одна история с попыткой нападения нацистов. В августе или начале сентября 2021 был марш в поддержку свободной Беларуси. Туда пришли «Прамень» — нацисты почему-то особенно не любят эту белорусскую анархистскую организацию. В итоге, нервы потрепали, но физически никто не пострадал.

«С фандрайзингом нам помогают западные антифашисты» — Салим, беженец из Донецка, либертарный социалист

К полномасштабной войне мы начали готовиться за месяц до неё. Когда к границе начали стягивать войска, мы уже продумывали варианты, что делать. Я один из основателей «Операции Солидарность». Мы помогаем либертариям, анархистам, антифашистам, левым, которые с оружием в руках борются с оккупантами. Таких человек 200 точно есть. Постоянная связь есть не со всеми, люди в разных воинских частях. Мы достаем продукты, экипировку, одежду — всё, что нужно, чтобы ребята воевали.

Проблемы с обеспечением военных есть из-за коррупции в армии, среди политиков. Большая часть того, что делается, делается волонтерами. И в 2014 так было, и сейчас — государство медленно включается в процессы. Оружие и патроны дают. А каски нормальные, не 15-килограммовые бронежилеты, обувь, одежду, коллиматорные прицелы — этим мы занимаемся.

Еще помогаем беженцам с гуманитаркой и другими вопросами, организовываем шелтеры на Западной Украине и в Европе. Работаем над тем, чтобы сохранить либертарное сообщество, сложившееся в Украине с 2014 года. В Европу очень мало людей уехало, в основном все в Украине.

Организовывать свой партизанский отряд, не связанный с государством, бессмысленно, его очень быстро уничтожат. Градоначальники очень хорошо организуют безопасность: российские разведывательные группы, которые сюда заезжали, очень быстро обнаруживались. Если твой отряд не будет координироваться с государственными силами, тебя очень быстро либо задержат, либо уничтожат — второе вероятнее. На оккупированных территориях будет то же самое с россиянами — их там очень много, и это регулярные войска. Ну и самый реальный способ получить оружие и чему-то научиться — это армия и территориальная оборона.

Мы организовали фандрайзинговую кампанию: очень помогают западные анархисты и антифашисты, но мы стараемся выходить и на более широкую аудиторию. В Украине мы тоже собираем, но меньше: денег тут не так много, и есть гораздо более известные фонды, которые устраивают сборы.

Сохраняется проблема коррупции: люди, получающие много денег, начинают тратить их очень странно. Поэтому бывает, что на передке экипировку получают очень долго. А где-нибудь во Львове на блокпостах стоят экипированные во все, во что только можно: шлемы, тактические очки, оружие с обвесами и лазерными прицелами, рукоятками переноса огня… Каски, бронежилеты ввозятся десятками тысяч, но бывает, они оказываются на складах. Их уже столько ввезли, что, по идее, в них можно хоть всё гражданское население одеть.

В первую неделю войны в Украине выгребли всю возможную экипировку из магазинов: раскупили или раздали военным. Далее стали завозить из ближайших стран — Польши, Чехии, там украинцев много. Там проводятся мероприятия, организовывается доставка в Украину. Около 100 тысяч украинцев вернулось с заработков из-за границы с начала войны, чтобы присоединиться к обороне.

Армия Украины на начало вторжения — 260 тысяч человек, из них боеспособных — 60–100 тысяч. Очень много офицеров с пузиками, которым до пенсии год-два остался. Много штабных работников. Но в Украине год действует закон о территориальной обороне. Туда очень много людей записалось, дали оружие 100 тысячам человек. Люди там и с опытом, и без. С опытом в основном те, кто служили на Донбассе. Также ВСУ подтянули резервистов.

В 2014–2016 годах нацистов действительно было много, они тотально доминировали на улицах, у них был ресурс до 25 тысяч бойцов. К 2017 году большую часть лидеров наци репрессировали, убили, заставили выехать из страны, уйти в обычную мирную жизнь. По факту, полиция и СБУ их стали контролировать.

Был момент, когда антифа приходилось действовать подпольно, но потом мы начали контратаковать нацистов. К 2022 году у нацистов поддержка стала минимальной: на митинг они могли собрать 300 человек, ни молодежь, ни большая часть населения их не воспринимали. Стычки с нацистами продолжались, но стали менее кровавыми. И часто мы в них побеждали.