Финальный отсчет путинской эпохи. Владислав Иноземцев — о последствиях мобилизации для экономики и Кремля

За последние годы все кому не лень, по поводу и без, применяли популярную формулу о том, что «мы проснулись в другой стране». Обнуление сроков кремлевского узурпатора, арест Алексея Навального, признание «независимости» ДНР и ЛНР и российское вторжение в Украину — все эти события получали один и тот же похожий отклик. Однако сегодня, вероятно, стоит признать, что ни одно из них не заслуживало подобной оценки: объявленная 21 сентября мобилизация стала вехой, по-настоящему разделившей новейшую российскую историю на «до» и «после» — событием, начавшим финальный отсчет путинской эпохи.

Я не стану говорить о моральной стороне вопроса — оценивать, изменит ли начавшийся геноцид российского народа ситуацию на украинском фронте; и углубляться в историю, сравнивая нынешнюю и прежние мобилизации. Ограничусь оценкой экономического эффекта происходящего. Он, уверен, не останется незамеченным никем из россиян, придав резкое ускорение тому хозяйственному кризису, предпосылки которого были заложены самим фактом российского вторжения в Украину.

О мобилизации мы знаем от кремлевских чиновников (не слишком много) и от самих россиян (намного больше). Со слов властей, в армию предполагается призвать 300 тысяч человек — в основном тех, кто имеет военные специальности и опыт, со строгим ограничением по возрастам, после получения ими повесток из военкоматов. Со слов простых людей, «квоты» на отдельные районы центральных областей России достигают 800 человек; из ряда регионов предполагается призвать до 20 тысяч — и все это скорее подтверждает утечки о реально поставленных задачах отправить в войска миллион или даже 1,2 миллиона человек. При этом повестки приходят людям самых разных возрастов и уровней образования, а представители военкоматов, милиции и росгвардейцы начинают повальные облавы на мужчин, останавливая их на улицах, в метро или на стационарных пунктах дорожной полиции. Эти «особенности национальной мобилизации» обусловливают поистине катастрофические последствия для отечественной экономики.

Если подходить к вопросу чисто формально и предполагать, что подавляющее большинство россиян горит желанием сложить голову или стать инвалидом в Украине, защищая интересы путинской бюрократии, то ситуация не выглядит экстраординарной. Из десятков миллионов патриотов можно легко набрать 300 тысяч и даже миллион человек, отсутствия которых экономика вообще не заметит.

В стране официально насчитывается 3,1 млн безработных, 700 тысяч частных охранников, не менее 100 тысяч персональных водителей, 80 тысяч депутатов различных уровней и множество других столь же полезных для экономики граждан. Крупные российские компании имеют персонал, в разы бóльший, чем в соответствующих западных корпорациях; в «бронированной» от мобилизации РЖД занято 774 тысячи человек — столько же, сколько во всех железнодорожных компаниях Европы, суммарная выручка которых превосходит доходы российской монополии более чем в 7 раз. Однако это если бы, с одной стороны, граждане с готовностью шли на войну, и, с другой стороны, государство знало меру и было привержено хотя бы элементарной законности.

Ни то, ни другое к современной России не относится. Поэтому бессмысленно оценивать потери экономики от «выгрызания» из нее миллиона работников; проблема состоит в другом.

Сегодня видно, что власти хотят относиться к населению как к скоту, но их многое сдерживает — прежде всего, ожидание обратной активности. Это создает условия для непропорционально большой мобилизации населения в отдаленных районах, сельской местности и небольших городах. Уже известны примеры с Дальнего Востока, из Бурятии или Якутии, когда на сборные пункты из некоторых сёл свозится чуть ли не половина мужского населения. Это означает, что и без того давно стагнирующая местная экономика окажется на грани краха; тысячи семей останутся без доходов, а местный средний и мелкий бизнес просто вымрет. Мне кажется, что если до мобилизации можно было говорить о том, что российский ВВП снизится в этом году на 4–5%, то теперь мой весенний прогноз о 10-процентном падении кажется чуть ли не излишне оптимистичным.

На это могут ответить, что Россия в последнее время была экономикой больших городов и крупных компаний (на одну Москву приходилось более 20% ВВП), — но тут в дело вступает иной фактор. В отличие от покорных селян, «продвинутые» жители мегаполисов не хотят удобрять собой украинский чернозем — и десятки тысяч из них уже подались в бега (причем речь не о тех, кто штурмует пограничные пункты, — это ненадолго, в ближайшие дни будет введено военное положение и закроются границы) в собственной стране. Люди избегают жить по месту прописки, число мужчин в центре областных городов будними днями снизилось в несколько раз, перемещения между регионами резко сократились. Мы пока еще не вернулись во времена ковидных карантинов, но к тому все идет.

Конечно, стоит предположить, что в ближайшие дни военкомы начнут вычислять людей не по месту прописки, а по месту работы — и это станет самым сильным ударом по экономике: несколько миллионов людей предпочтут бросить работу, чтобы не попасть в действующую армию. Между тем в больших городах эффективность хозяйствующих субъектов выше, чем в сельской местности, — и это означает, что потеря даже нескольких работников может нанести компании непропорционально большой урон. Временное «исчезновение» с легального рынка труда не менее 3–4 млн человек не пройдет незамеченным. Поэтому я рискну предположить, что показатель ВВП уже в октябре в целом по стране снизится по отношению к августу как минимум на 4–6%, и следующие месяцы только закрепят этот тренд.

Естественно, перевод экономики в режим военного времени резко увеличит масштабы коррупции (можно вспомнить шутку о том, что военкомы табуном ворвутся в список Forbes) — причем во всей системе государственной службы, и это серьезно подорвет любые остатки бизнес-инициативы. Кроме того, мобилизация вещь очень недешевая: она означает нацеленность власти на продолжение войны неопределенно долгое время, что требует денег. Неслучайно параллельно с назначением «референдумов» на оккупированных территориях и объявлением мобилизации в верхах задумались о повышении налогов: сначала на базовые отрасли (с одних только сборов и пошлин на экспорт энергетических товаров Кремль вознамерился собрать в следующем году почти 1,4 трлн рублей), а затем и о росте социальных платежей (более чем на 15% с начала 2023 года, что представляется как эффект слияния Пенсионного фонда и Фонда социального страхования).

Не стоит сомневаться, что в новой ситуации каждый рубль собранных налогов обернется 2–4 рублями падения валового продукта, а экономика станет стремительно уходить в тень — как вслед за «исчезающими» гражданами, так и спасаясь от государственного крохоборства. В такой ситуации фронтальное сокращение спроса не вызывает сомнения: уровень жизни упадет на 5–7% только до конца года просто потому, что зарплата мобилизованных останется (по крайней мере, в первые месяцы) виртуальной, а уход в тень миллионов не желающих служить снизит общую массу доходов. Налоги, собираемые с предприятий и граждан, окажутся при этом чистым вычетом из общественного благосостояния, так как эти деньги будут потрачены на производство техники, хорошо горящей в украинских степях, и на обеспечение армии, по пути к которой большая их часть будет попросту разворована.

Я даже не говорю о том, сколь значительным окажется удар, который придет через финансовый сектор. Летом 2022 года после провала, связанного с началом войны, в России постепенно стал восстанавливаться рынок кредитования: в июле показатели выдачи ипотеки превышали майские более чем в два раза. Сейчас даже неудобно рассуждать о том, каким окажется спрос на квартиры (если только его не поддержат военкомы и члены их семей) в условиях, когда как минимум каждый десятый экономически активный мужчина будет мобилизован или будет пытаться спастись от мобилизации.

Естественно, и фондовый рынок также отреагирует на происходящее: индекс Мосбиржи упал за последнюю неделю на 15,5% и вполне может опуститься ниже 1500 пунктов еще до конца года. Инвестиции (за исключением государственных вложений в ВПК) также начнут резко сокращаться, что заложит тренд на 2023 год, прогноз снижения ВВП в котором я бы сейчас наверняка понизил до 7–8%. И все это не учитывает эффекта от неизбежной новой волны санкций, которая будет анонсирована западными странами в ближайшее время: речь идет о намного более радикальном, чем ожидалось, вытеснении России с энергетических рынков и новой волне ограничений на поставки критически важной для страны продукции. «Параллельный» импорт, на который пока Кремль возлагает большие надежды, может сдуться как из-за сопутствующего мобилизации закрытия границ, так и из-за новых финансовых ограничений вроде прекращения обслуживания карт «Мир» в некоторых странах. В целом я бы сказал, что среднесрочные (в пределах 3–5 месяцев) финансовые эффекты мобилизации окажутся существенно значительнее, чем последствия начала войны в Украине.

Однако и этим дело не ограничится, так как с лагом в два–три месяца (хотя я могу недооценивать усилий и решимости украинских патриотов) в обратный путь из Украины в Россию отправятся десятки тысяч гробов — причем не пригожинских уголовников или тех, кто принял ответственное решение выбрать службу по контракту и с тех пор мало кого интересовал, а тех, кто еще 1 сентября был полон планов, радостно провожая своих детей в школу. Тогда устроенный Путиным геноцид работоспособных и половозрелых мужчин породит ответ российских женщин, выражающийся в диапазоне от отчаяния до безудержного возмущения. Начнется следующая волна кризиса, протекающая в условиях, когда авторитет власти будет обнулен даже более эффективно, чем сроки полномочий президента в 2020 году.

Именно широкая «женская революция» станет самой большой угрозой для власти в условиях продолжающейся войны в Украине: мужчины в России в значительном своем числе давно утратили чувство самосохранения и способность выделяться из стадной массы, но женщины инстинктивно ощущают, какое ужасающее будущее приготовил им плешивый кремлевский карлик. В новых условиях никакие сиротские пособия и белые «Лады» уже не остановят нарастающего бунта.

Своим решением о мобилизации (а вовсе не о «специальной военной операции») Путин объявил о разрыве существовавшего контракта со страной. Сегодня стало ясно, что, с одной стороны, у населения больше нет личных свобод, которые на протяжении двадцати с лишним лет Кремль гарантировал при сокращении или даже отсутствии политических; и, с другой стороны, рабская покорность власти и невмешательство в политику не обеспечивает никакого экономического роста.

Нужно понимать: передел национального богатства через воровство и коррупцию последних двадцати лет не идет ни в какое сравнение с его уничтожением в агрессивной войне, которую сегодня ведет Россия. Самая большая сумма, конфискованная у чиновника или силовика (кейс полковника Захарченко), которая когда-то шокировала Россию, соответствует тратам на 6 часов, а упомянутая в расследовании Навального стоимость «дворца Путина» — на 2 дня продолжения украинской авантюры (которая, как теперь понятно, со временем будет становиться только дороже).

Два года назад я говорил о том, что 2020-е годы для российской власти станут «временем террора и чистого авторитаризма», предполагая, что такие инструменты доминирования могут помочь Путину править на протяжении всего десятилетия. Сегодня этот прогноз приходится менять: безумие достигло масштаба, который невозможно поддерживать даже несколько лет.

«Российская экономика, – писал я в начале марта, – умрет к зиме», и сейчас я думаю, что оказался прав...