Партизанская журналистика. СМИ, оставшимся в России, придется перейти на эзопов язык

Наступление на свободу печати в России велось давно и с разным темпом. В нулевых оно шло медленно и фокусировалось на телеканалах и нескольких основных газетах. В десятых оно ускорилось, пришло время главных интернет-изданий и даже блогеров — на них в Кремле возложили ответственность за массовые протесты 2011-2012 годов. К началу двадцатых Россия подошла со сформировавшимся статус-кво репрессивного существования немногочисленных независимых СМИ — с печально привычными ярлыками иностранных агентов; и все равно даже в этих условиях продолжали работать и появляться новые медиа. Отдельно можно выделить целую плеяду расследовательских проектов.

После начала войны в Украине ситуация со СМИ в России стала стремительно меняться. За несколько недель произошел разгром ключевых редакций. Кто-то закрылся и уехал сразу, кто-то попытался соблюдать драконовские требования военной цензуры. Итог был един: не осталось никого. Так по крайней мере представляется сейчас. Да, журналистика на русском языке жива. Но жива она в эмиграции. Какие-то издания заблаговременно подготовили себе запасные аэродромы, какие-то смогли очень быстро вывезти свои редакции, другие распались на отдельные проекты или даже перестали существовать.

Сейчас много вопросов к этой эмигрантской журналистике. Воспроизведет ли она те довоенные издания или появятся новые? Смогут ли эти журналисты хотя бы на время воздержаться от цеховых склок и сплотиться для общей цели? Останется ли множество микро-медиа или нет? Как вообще доносить контент извне России в саму Россию, если все больше каналов дистрибуции сейчас блокирует Роскомнадзор?

Среди всех этих, безусловно, важных и нужных вопросов несколько теряется не менее важная тема — а что с теми СМИ и с теми журналистами, что остались в России? Не совершаем ли мы поспешную ошибку, объявляя публично время смерти журналистики внутри России и переводя фокус собственного и всеобщего внимания на новую эмигрантскую журналистику? Ведь если разбираться спокойно, очевидно следующее.

Кроме федеральных каналов и наиболее одиозных прокремлевских СМИ есть сотни и тысячи других редакций — научных, спортивных, культурных, деловых, региональных, отраслевых, нишевых.

Безусловно, все эти издания по умолчанию будут так или иначе соблюдать требования военной цензуры, как минимум на них оглядываться. Но стоит ли журналистов таких изданий автоматически записывать в пропагандисты или списывать со счетов? Нет. Помимо искренних сторонников войны среди них достаточно и ее противников. Еще больше тех, кто пока продолжает притворяться, что до сих пор существует в довоенной реальности и публикует материалы типа «10 новых мест для отличного завтрака».

Пока сотрудники сохранившихся изданий в России еще не успели ментально перестроиться. Они в массе своей считают, что происходит некоторая аномалия, после которой все придет в «норму». По мере принятия ими новой реальности (и в зависимости от того, насколько будет затягиваться война и насколько еще более тоталитарным будет становиться режим) начнется настоящая трансмутация журналистского ландшафта.

Она будет выражаться в том, что пространство для нейтральности продолжит стремительно сужаться — не только для начальства, но и в «курилке». Или ты за, или ты против, пусть и негласно.

Таким образом, с одной стороны, будет расти пул подлинно тоталитарных, милитаристских и антигуманных пропагандистских площадок (даже если они до этого писали про рыбалку или поэзию). С другой стороны, стоит ждать того, что другая партия - фрондерско-антивоенная - будет подмигивать аудитории и эзоповым языком выражать свою позицию (можно вспомнить богатый опыт борьбы как с советской, так и с царской цензурой).

В сущности представить это совсем не сложно. С точки зрения истории всей российской журналистики скорее локальной аномалией смотрится период относительной свободы слова девяностых-нулевых-десятых.

Умение же говорить и, соответственно, читать между слов и постоянно быть на шаг впереди цензуры оттачивалось веками — сперва в царской России еще во времена Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Чехова, а позже и в советское время, где популярные толстые журналы, вроде «Нового мира» с его многомиллионной аудиторией, умели, не говоря ничего такого, сказать многое. Именно это мастерство намеков и экивоков легко может вернуться.

Кроме этого, важно подчеркнуть, что России остаются микромедиа (видеоблоги, подкасты, паблики, Telegram-каналы), создатели которых не могут по разным причинам уехать из страны. Зачастую это молодые люди — нынешние или вчерашние студенты. Безусловно, их могут попробовать «зачистить» по белорусскому сценарию, но пока вероятность того, что их не станет, вовсе близка к нулю.

Эти микромедиа с большой вероятностью будут полностью или частично нарушать требования военной цензуры, получать за это штрафы, возможно, аресты и даже уголовные дела. Можно даже ожидать, что некоторые их них радикализируются и будут уходить в своего рода информационное «подполье».

С одной стороны, будет расти дистанция между «подмигивающими» системными фрондерами и партизанскими микромедиа. С другой стороны, очевидно продолжит исчезать тонкая грань различий между популярными блогерами и микромедиа. Никаких независимых популярных блогеров внутри военной России скорее всего не будет — им также придется или уезжать, или говорить эзоповым языком, или превращаться в микромедиа из подполья.

Важно еще раз артикулировать, что описываемые выше тренды станут в полной мере реализовываться, если война не закончится через полгода-год и ее экономические и внутриполитические последствия будут разворачиваться.

В этом случае можно постепенно ждать того, что отношение к новоэмигрантским СМИ также будет меняться. Тут важную роль в ретрансляции и дистрибуции их сообщений сыграют прежде всего партизанские микромедиа и блогеры, но также и системные фрондеры, которые будут осторожно реагировать на задаваемую извне повестку.