Общество
Позавчера в Норильске спецподразделения СОБР провели облаву во время собрания верующих на турбазе. У 50 человек были изъяты личные вещи, планшеты и телефоны. После этого у многих были проведены обыски дома: силовики ищут доказательства деятельности запрещенного движения свидетелей Иеговы. Тем временем в Томске прокуратура попросила 7 лет колонии общего режима для свидетеля Иеговы Сергея Климова, обвиненного в экстремизме, а в Курске арестованы еще трое «свидетелей». Регулярные сообщения о преследованиях людей, принадлежащих к тем или иным религиозным течениям, говорят о долгой и незатухающей кампании против людей, провинившихся своей «неправильной» верой. Директор информационно-аналитического центра «Сова», член Совета по правам человека Александр Верховский задается вопросом, как странности законодательства и дефицит остальных свобод приводят к уничтожению исторически самой первой свободы — вероисповедания.
После тотального запрета свидетелей Иеговы представители властей говорили, что запрещают организации, а не веру, и никто не мешает людям исповедовать все что угодно. Но на практике любое собрание верующих трактуется как продолжение деятельности организации и карается уголовной ответственностью.
Уже в 90-е, когда политические свободы были в целом в порядке, то тут, то там «гоняли сектантов». По разным причинам, но, замечу, в том числе и потому, что уже тогда была популярна идея, что религиозные новации опасны. Таких новаций было много, и они были непривычны. Ощущение опасности, исходящей от тех, кого называли «сектантами», можно понять, тем более, что не обходилось, конечно, без криминала. Но криминальный компонент в деятельности новых религиозных движений, которые у нас принято красиво называть «тоталитарными сектами», был и остается очень сильно преувеличен антисектантами и желтой прессой.
Отчасти тогдашние гонения были обычной религиозной ксенофобией чиновников, подпитываемой разными религиозными и светскими активистами. Эта ксенофобия проявлялась и продолжает масштабно проявляться в разных избыточных проверках, плохо обоснованных штрафах, отказах в разрешении строить здания для богослужений, запретах проводить те или иные мероприятия, диффамационных материалах СМИ и так далее. Кстати, случаев дискриминации по месту работы всегда было гораздо меньше, то есть дискриминация направлена скорее на группы, чем на отдельных людей. Конечно, религиозные меньшинства страдали, иногда боролись, но чаще терпели и старались адаптироваться, многие — успешно. Верующие всех направлений сталкивались с трудностями, пусть и далеко не поровну, но почти все могли удерживаться в легальном поле.
На рубеже веков страх перед религиозными новациями скрестился со страхом перед радикальным исламом, который тоже ведь был новым в собственно религиозном плане.
На рубеже веков страх перед религиозными новациями скрестился со страхом перед радикальным исламом
Так, в начале 2000-х сформировалось представление о «религиозном экстремизме» как о понятии, которое призвано охватить все угрозы, связанные с религией, как их видело большинство россиян и сами власти. Понятие включало и политический террор под религиозными лозунгами, и собственно межрелигиозные конфликты, в том числе внутриконфессиональные — как между салафитами и суфиями в Дагестане, и угрозы личной безопасности членов общин или их родственников (вот этот тип угроз и покрывается термином «тоталитарные секты»). Официально эта доктрина утверждена так и не была, но на практике уже во второй половине нулевых вполне проявила себя — именно в рамках применения антиэкстремистского законодательства.
Последнее в целом довольно проблематично и порождает немало злоупотреблений. Но применительно к религии возникли две дополнительные сложности.
Во-первых, религиозные тексты, написанные до эпохи нормативной толерантности, то есть весь основной корпус текстов, значимых для подавляющего большинства верующих в мире, легко уличить в унижающем, а то и враждебном отношении к инаковерующим и неверующим. Результатом чтения прокурором древнего текста как современной листовки становится запрет этого текста с последующей административной ответственностью за его распространение.
Весь корпус текстов, значимых для большинства верующих в мире, легко уличить в унижающем, а то и враждебном отношении к инаковерующим
И процесс, кажется, невозможно остановить, если только не отказаться от самой идеи запрещать тексты. Даже Путин тут бессилен: он провел поправку, запрещающую запрещать Библию, но ее все равно запретили — в переводе свидетелей Иеговы. Но, как легко заметить, практически все особо значимые религиозные тексты и используются в нашей стране в переводах, а не на языках оригиналов.
Во-вторых, источником проблем стал продублированный в законе конституционный запрет утверждения религиозного превосходства. То есть сама-то эта норма Конституции ничем не плоха, но в нулевые годы утвердилось ее довольно диковинное понимание как запрета утверждения превосходства своего вероучения или религиозной ущербности оппонентов. Сперва это отражалось в запретах текстов, утверждавших ложность иных учений, чем собственное, или содержавших проклятия в адрес грешников, еретиков и безбожников. А дальше перешли и к запретам целых организаций — за использование ранее запрещенной литературы. Вы скажете, что так можно запретить все религиозные объединения, но запрещают, естественно, не все, а именно те, которые понимаются как «религиозная новация».
И вот тут самое время сказать, что продолжение деятельности запрещенной экстремистской (ст. 282.2 УК) или террористической (ст. 205.5 УК) организации — само по себе преступление, в чем бы это продолжение ни заключалось. Такой нормы нет сейчас нигде в Европе, а у нас есть.
И она с неизбежностью применима к религиозным объединениям, так как для них для всех совместное религиозное действие — неотъемлемая часть следования вероучению. И как только они собираются вместе, возникает состав преступления. Подавляющему большинству православных, например, вариант верить, но не ходить в церковь, не показался бы приемлемым.
Как только верующие из запрещенной организации собираются вместе, возникает состав преступления
Надо понимать, что более сотни тысяч свидетелей Иеговы оказались под угрозой уголовного преследования только на том основании, что в их брошюрках утверждалось религиозное превосходство. Претензии про запрет переливания крови (сами по себе сомнительные) или какие-то иные были только гарниром и роли в решении Верховного суда о тотальном запрете не сыграли. Результат — самая стремительная в постсоветской России кампания гонений: за полтора года число подследственных выросло с единиц до более чем 250: один отбывает срок, еще несколько заплатили большие штрафы, шестеро ждут апелляции на приговоры к лишению свободы, а всего в СИЗО сейчас 40 свидетелей.
Пострадали не только свидетели Иеговы. Под запрет попали, например, последователи Саида Нурси, весьма умеренного турецкого богослова XX века, и по той же схеме, только раньше. Но их меньше, потому они куда менее известны. Эти совсем не радикальные мусульмане, вероятно, стали жертвой ошибки: Саид Нурси был учителем Фетхуллы Гюлена, но специалисты с спецслужбах не учли, что далеко не всякий нурсист является гюленистом.
Широта трактовок антиэкстремистского законодательства и понимание его в том числе как средства защиты от «сектантов» привели к тому, что как экстремистские стали запрещать религиозные группы, чья деятельность совсем под это законодательство не подходила. Например, «Благородный орден Дьявола» — группу из нескольких подростков, предававшихся разным утехам на кладбище (строго говоря, на момент запрета группы давно не было). А в 2013 году в Казани запретили общину «файзрахманистов»: они вели изолированный образ жизни ради сохранения чистоты ислама. Законы они нарушали например тем, что не отдавали детей в школу. Но сроки от 5 до 7 лет получили за экстремизм, по той же ст. 282.2 УК.
То есть закрепленное в Конституции право «совместно исповедовать» свою религию, принципиально важное для почти всех религий, оказывается утраченным.
Конечно, большинству верующих, как и вообще большинству людей, хочется видеть свою хату с краю. Но на примере нурсистов все активные мусульмане поняли, что такое может случиться и с ними, в зависимости от того, как будут складываться отношения тех или иных муфтиев с властями. А на примере свидетелей Иеговы то же самое поняли российские протестанты.
Кстати, их вместе с кришнаитами и другими течениями стали в последние годы давить штрафами за якобы незаконную миссионерскую деятельность (это было частью «пакета Яровой»). А еще теперь, хитрым образом сочетая нормы нескольких законов, все чаще и чаще преследуют верующих за то, что они собираются в религиозных целях в частных домах. Это больше всего бьет по протестантам и мусульманам. На заседании в Совете по правам человека 16 октября обычно очень сдержанный лидер российский пятидесятников епископ Сергей Ряховский говорил, что давление становится непомерным и ситуация уже напоминает ему советскую власть.
Все большему числу наших сограждан становится понятно, что исторически первая из свобод — свобода совести — под серьезной угрозой. Не поняли пока в большинстве своем, что происходит, только православные и неверующие. Но они-то и составляют подавляющее большинство населения страны, и потому проблемы свободы совести остаются на периферии общественного сознания.