Избиения и пытки в полиции, приковывание к больничной койке без возможности даже сходить в туалет, лишение родительских прав – всё это привычные будни для людей, попавших в зависимость от наркотиков. The Insider попытался разобраться, как Россия оказалась единственной из всех стран Совета Европы, которая не признает заместительную терапию, а к наркозависимым относится не как к пациентам, а как к преступникам.
Сегодня, в среду, у здания Министерства здравоохранения необычная акция. Фонд имени Андрея Рылькова (ФАР), занимающийся исследованием проблем наркомании, организовал серию одиночных пикетов против того, чтобы наркозависимых жителей Крыма, присоединенного теперь к России, лишили доступа к так называемой заместительной терапии (запрещенной в нашей стране). Логика организаторов простая: раз уж россиян вдруг стали интересовать права крымчан больше, чем их собственные, тогда может они заодно обратят внимание и на права наркозависимых, о которых в обычные дни все стараются не думать?
Вряд ли, впрочем, это сработает. В российском общественном сознании наркозависимые не воспринимаются как группа, наделенная правами. И это несмотря на то, что по официальным данным в России – 1,5 млн героиновых наркоманов. Пятая часть всего героина в мире потребляется именно в нашей стране. Российские правоохранительные органы (а вместе с ними и российское общество) воспринимают наркозависимых в первую очередь как угрозу, так как в поисках денег на на новую дозу они часто начинают совершать преступления. Многие полагают, что бороться с этим надо посредством максимального ужесточения наказания, хотя мировой опыт показывает: усиление уголовного преследование работает куда хуже, чем профилактика и лечение. Более того, нынешняя «карательная» наркополитика своими садистскими методами зачастую только усугубляет проблему.
Пару лет назад СМИ подняли шумиху о том, какой беспредел творится в фонде «Город без наркотиков» Евгения Ройзмана – пациентов приковывали наручниками к кровати, избивали, унижали. Тогда это противопоставляли лечению в официальных наркологических клиниках. Однако же, разница не так уж и велика, как принято считать. В распоряжении The Insider оказались материалы дела Ивана Аношкина, который, при поддержке ФАР, обратился в Европейский суд по правам человека с жалобой на запрет заместительной терапии. В материалах содержатся показания самого Аношкина, в которых живо представлена картина лечения в российских наркологических диспансерах.
Впервые Иван Аношкин обратился за медицинской помощью в 2010 году. Он сам решил избавиться от зависимости и добровольно обратился в Тольяттинский наркологический диспансер. Картину лечения он описывает следующим образом:
«Мне было очень больно, когда меня вязали. Вывихнули руку. Санитар стоял коленкой у меня на лице, пока привязывал руки к кровати. Другой санитар сильно бил по внешней стороны бедра ниже таза, так, что ноги отнимались, и он мог их привязывать к кровати. Санитары постоянно ругались на меня нецензурной бранью и специально привязывали меня, чтобы мне было больно, в наказание. Кисти рук и ступни ног у меня были аж синие. От полного бессилия и неспособности что-то сделать у меня слезы текли из глаз и мне было страшно, потому что я не знал, что они дальше со мной будут делать. Уже в связанном состоянии я продолжал кричать, чтобы меня развязали. Я знал, что под окнами стоит моя супруга, просил ее позвонить в прокуратуру. Тогда в палату вернулась медсестра и санитар. Санитар встал на меня коленкой, а медсестра стала делать мне уколы в плечо. Мне было очень жутко, потому что я с одной стороны не хотел снова быть в состоянии «отсутствия мозга», а с другой стороны был полностью бессилен. Либо в этот раз мне вкололи что-то другое, либо слишком много нейролептиков, но меня начало «крутить». То есть тело сначала как бы немеет, а затем отдельные мышцы как бы сами по себе начинают работать и все тело начинает выкручивать как белье после стирки. Это очень больно, а от боли мышцы крутит еще сильнее, становится то очень жарко, то очень холодно, а ты ничего не можешь даже двигаться и только извиваешься на койке и мычишь слюнявым ртом. Мозг после укола находится в нерабочем состоянии и все это вводит тебя в состояние какого-то холодного ужаса, я плакал без остановки несколько часов подряд, прямо рыдал, как ребенок. Я плохо соображал, что со мной, но постоянно хотел вырваться и убежать оттуда. У меня на руках и ногах долго потом были синяки и кровавые мозоли в местах, где меня вязали. Заснул я только под утро, а проснулся оттого, что хотел в туалет. Больные по палате позвали санитара, чтобы он меня отвязал, но санитар пришел и сказал, что отвязывать меня не будет, потому что я себя плохо ночью вел и что ему вообще наплевать на то, что я сильно хочу в туалет и что я могу ходить под себя, если очень нужно. В конце концов, я уже не мог больше терпеть, тем более в состоянии наркотической ломки терпеть становится еще труднее. В итоге я сходил в туалет в штаны. Когда пришла медсестра, санитары ей сказали, что это я сделал «из хулиганских побуждений», потому что «хотел чтоб развязали». Медстестра на меня наорала и сказала, что если я не успокоюсь, они меня «выкинут». Я сказал, что уж лучше сдохнуть на улице, чем так лечиться. Мне принесли бланк и сказали, чтобы я подписал отказ от лечения. Единственное, чего я хотел в тот момент, это побыстрее уколоться и забыть весь этот ад [...]».
Несмотря на всю жесткость, эффективность такой терапии невелика:
«Вероятно весной 2011 года, по возвращении из реабилитационного центра я окончательно понял, что никогда не смогу навсегда отказаться от употребления наркотиков. Для того, чтобы подолгу не употреблять нужна высокая мотивация, либо полная изоляция от общества. У некоторых получается не употреблять благодаря усилию воли. Я пробовал много раз. Некоторое время, может неделю, я могу терпеть, но мысль о наркотиках всегда со мной, где-то глубоко в недрах мозга, и я с ней всегда борюсь. А затем что-то происходит. Либо встречаешь старых знакомых, либо какая-то неприятность в семье, и сам того не замечаешь, как ты уже опять под кайфом [употребил наркотик]. Начинаешь ненавидеть себя за это все больше и больше, чувствуешь, как все вокруг тоже как бы ненавидят тебя, и уходишь в употребление еще сильнее. И жизнь превращается в сплошной поток из наркотиков, шприцев, краж, уходов от полиции, грязных подъездов, скандалов дома. И все это на фоне липкой, ноющей боли во всем теле, которую наркотики только на время приглушают и дают какое-то время почувствовать что-то еще вокруг тебя – запахи, вкус еды, температуру окружающего воздуха. Уже не менее 10 лет героин, по сути, не приносит никакого кайфа. Скорее он стал просто частью жизни, без которой мое тело и мозг отказываются работать. Я колюсь не для кайфа, а для того чтобы жить. В этом суть настоящей зависимости […] ».
После выхода из реабилитационного центра Аношкин долго продержаться не смог и уже 12 апреля 2012 года был задержан полицией по подозрению в хранении дезоморфина для собственного потребления. В полиции его заковали в наручники и избивали, требуя «нужные» показания. В конечном итоге суд его оправдает, но сперва суд встал на сторону обвинения и во исполнение приговора Аношкин снова отправился в реабилитационный центр:
«Когда шел в диспансер, у меня ноги туда не шли. Как будто ватные были. Я правда их боюсь [врачей-наркологов]. Они никогда не говорят, что колют и что дают. Когда явился в диспансер, со мной сразу стали обращаться как с мусором, сначала даже принимать не хотели, потому что «отказник» [ранее отказывался от лечения]. Это несмотря на то, что я к ним на таких ломках пришел, что аж стоять не мог, на стенку лезть хотелось, все болело и тело аж наизнанку выворачивало. Они когда меня принимали, сразу дали понять, что опять меня колоть будут, потому что я «буйный». Я тогда подумал, что если они меня опять вязать будут [привязывать к кровати], я из окна выпрыгну. Телефон сразу отобрали и потом не давали даже матери позвонить, с родными по телефону поговорить. В наркологическом диспансере каждую секунду тебе дают понять, что ты никто, что ты – отброс общества и что ты виноват в том, что ты наркоман и должен за это страдать. Я сразу стал ждать в каком-то оцепенении, когда придут с уколами. Пришли, поставили [сделали инъекцию]. Я просил, чтоб дали просто таблеток. Но от этого они мне только больше дозу колоть стали. У меня опять состояние наступило, когда тело тебе не принадлежит и мозга у тебя нет, только есть хочешь и слюни текут как у бульдога. Меня всего ломало [синдром отмены], а они ломку до конца не снимали и на ночь специально дали очень мало лекарств, чтобы я мучился. Это в наказание за то, что вопросов много задаю и вообще «проблемный» и как-то себя проявляю как личность. Затем кололи еще много раз, сколько я не помню, но не меньше двух раз в день. Уколы эти отбирают у тебя самого себя. Ты как бы теряешь себя, не ощущаешь себя личностью с четкими границами, как будто ты превращаешься в такую мерзкую желтую массу, как какой-то гнилой и холодный овощ. И ощущение безграничного страха после укола очень сильно возрастает. Как будто уколы ломают в мозге рациональные барьеры, которые позволяют бороться со страхами. И врачи это знают. Они специально так делают, чтобы больных полностью себе подчинить, сделать из них глину и лепить «нового человека». Это очень, очень страшно и каждый раз становится еще страшнее, потому что ты знаешь, что будет, как это будет мерзко и жутко. Тебе не хочется больше таких уколов и ты с ужасом слышишь шум медсестры в коридоре, потому что знаешь, что скорее всего это к тебе идут делать укол, опять превращать тебя в овощ […]. В диспансере я только и спасался мыслями о том, что когда все это кончится я обязательно уколюсь, чтобы все это забыть […]».
Бесчеловечное отношение к наркозависимым проявляется не только в клиниках и полиции. Если у наркозависимой женщины есть дети – почти гарантированно их отберут по решению опеки, в результате чего мать лишается последней мотивации бороться с со своей зависимостью. В этой связи показателен случай москвички Елены, матери трех детей. В октябре 2013 года в результате контрольной закупки на Лену было заведено дело и опека изъяла ее детей. После этого Елена предпринимала множество усилий для их возвращения: отлежала полный курс детоксикации в 17 наркологической больнице, совместно с матерью сделала ремонт в квартире, встала на учет в наркодиспансер по месту жительства, где начала принимать блокатор опиоидных рецепторов вивитрол; посещала детей в доме ребенка во все возможные дни посещений:
«Первое мое желание, когда мне сказали, что меня лишат родительских прав, было выброситься из окна, - рассказывает Елена, - младшие дети у меня с рук не слезали. Средний сын, когда я поехала рожать самую маленькую, не хотел меня отпускать, а когда вернулась бегал за мной бегом всюду. Маленькая любит и бабушку тоже, но средний жить без меня не может. Врачи в наркологической больнице (всех наркоманских детей сначала в больницу отправляют – проверяют) сами просили, чтобы я приезжала, как можно чаще. Дети очень по мне скучали и в меня вцеплялись. Врачи решили, что раз дети так любят маму и мама такая адекватная, то пусть приезжает. «Неужели у наркоманки могут быть такие дети?», спрашивали. Да и органы опеки вроде бы знали и понимали как я люблю своих детей. Кстати, сначала органы опеки помогали мне и давали всякие нужные и полезные советы – что сделать, для того, чтобы меня не лишили прав»
Все усилия были напрасными - в январе этого года суд заочно лишил Елену родительских прав. Будет чудом, если теперь она снова не станет принимать наркотики.
Подобное отношение к наркозависимым в России сегодня - норма. И это лишь усугубляет проблему. Одним из следствий этой иррациональной агрессии в отношении наркозависимых является неприятие властями так называемой заместительной терапии.
Заместительная поддерживающая терапия - это терапия наркомании, вызванной употреблением опиоидов (например героина) путём регулярного назначения метадона или бупренорфина вместо употребляемого наркоманом наркотика. Задача - социализация наркоманов и отмена у них внутривенного введения наркотиков. Терапия проводится строго под наблюдением лечащего врача и предполагает назначение других необходимых специалистов. Сегодня в мире это наиболее распространенный метод оказания медикаментозной помощи при опийной зависимости. Более 500 000 пациентов в странах Европейского союза получают препараты заместительной поддерживающей терапии. Из 47 стран Совета Европы, ЗТ запрещена только в России, а из стран СНГ – только в России и Туркменистане. Даже в таких странах как Китай и Иран заместительная терапия считается нормой. Это важно не только для самих наркозависимых (на треть снижает смертность, дает шанс на социализацию), но и для общества – когда наркоман не ищет дозу на улице, это в итоге снижает преступность, а кроме того позволяет снизить распространение ВИЧ/СПИД (потребители инъекционных наркотиков в 6 раз более подвержены заражению ВИЧ, чем пациенты заместительной терапии).
Заместительная терапия метадоном официально поддерживается Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ), Управлением ООН по наркотикам и преступности (УООННП), Объединенной программой ООН по ВИЧ/СПИД (ЮНЭЙДС) и рассматривается этими международными организациями как один из наиболее эффективных методов лечения опиоидной зависимости. В исследовании ВОЗ, опубликованном в 2009 году, после почти 5 летнего изучения заместительной терапии и тщательного изучения множества научных данных, был сделан вывод, что ЗТ является самым лучшим из оцененных вмешательств (включая основанное на абстиненции лечение). Но для российской Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков все эти исследования – не авторитет. Более того, в феврале 2012 года, за материалы в поддержку заместительной терапии по запросу ФСКН был заблокирован веб-сайт ФАР «в связи с размещением на нем материалов, которые пропагандируют (рекламируют) употребление наркотиков, информации о путях распространения и покупки наркотиков, а также мотивирующей к их употреблению».
Сегодня, пока еще Россия не вышла из Совета Европы (в рамках которого работает Европейский суд по правам человека), есть вероятность, что решение ЕСПЧ по делу Аношкина станет прецедентом для использования в России заместительной терапии. Сами же российские власти пока, похоже, ничего менять не планируют