Выхода нет: как в России массово фабрикуют новые уголовные дела против уже осужденных политзаключенных

За последние два года практика возбуждения новых уголовных дел против уже осужденных стала системной. Силовики всё чаще используют статьи о «дезорганизации работы колонии» и «оправдании терроризма», чтобы продлить сроки лишения свободы, ужесточить режим содержания и деморализовать заключенных. Особенно часто такие дела возбуждают против осужденных по политическим статьям.

The Insider проанализировал десятки приговоров и поговорил с юристами и правозащитниками, чтобы понять, как работает эта система, кто ее контролирует и можно ли ей противостоять.

«Оправдание терроризма». Дела на основе показаний сокамерников

По российскому законодательству «оправданием терроризма» можно счесть любое высказывание о действиях против силовиков и военных, если в нем нет прямого осуждения этих действий. Поэтому эта статья очень удобна для ФСБ. На свободе поводами для таких дел чаще всего становятся публикации и комментарии в интернете, а в местах заключения — разговоры с сокамерниками.

Тотального контроля за такими разговорами нет: в любом СИЗО и колонии содержатся от нескольких сотен до тысячи и более арестантов, которые общаются практически круглосуточно. Здесь нельзя, как в сети, отследить все крамольные высказывания с помощью технических средств. В местах лишения свободы эту функцию выполняет «система стукачества», рассказывает The Insider глава фонда «Русь Сидящая» Ольга Романова.

В некоторых случаях в камеру могут поставить прослушку, но чаще используют заключенных, сотрудничающих с администрацией. Впоследствии они становятся свидетелями обвинения. Так было, например, в случае Азата Мифтахова — математика и анархиста, кампании за освобождение которого проходили по всему миру. В сентябре 2023 года Мифтахов должен был освободиться после 4,5 лет заключения по делу о разбитом окне в офисе «Единой России», вину по которому он не признавал. Однако на выходе из колонии математика вновь задержали и в тот же день предъявили ему обвинение в «оправдании терроризма» из-за слов, якобы сказанных им другому заключенному при просмотре телевизора.

Новое дело против Мифтахова, с материалами которого ознакомился The Insider, строилось исключительно на показаниях троих заключенных. Все они повторяли одну и ту же фразу, которую политзаключенный якобы сказал в мае 2023 года. Для суда этого оказалось достаточно: по новому делу Мифтахова приговорили к четырем годам заключения.

В других случаях заключенного, в отношении которого идет «разработка» (то есть готовятся новые обвинения), могут посадить в камеру с агентами администрации и установленной прослушкой. Агенты-«разработчики» будут часами и днями вести провокационные разговоры, а потом записи отправятся на экспертизу, которая выудит из них несколько слов для нового уголовного дела. Так, например, было с политзаключенными Алексеем Гориновым и Андреем Петраускасом.

Осенью 2023 года против бывшего муниципального депутата Алексея Горинова, приговоренного в июле 2022 года к семи годам колонии по статье о распространении «фейков» о российской армии, возбудили второе уголовное дело. 31 декабря 2022 года его перевели в палату тюремной больницы к рецидивистам. В палате стоял телевизор, по которому постоянно показывали новости, а соседи провоцировали Горинова на обсуждения увиденного. При этом у них были спрятаны записывающие устройства.

Материалы прослушки и показания сокамерников стали поводом для обвинения экс-мундепа в оправдании действий украинского батальона «Азов», признанного в России террористической организацией, а также подрыва Крымского моста. По новому делу суд назначил Горинову три года лишения свободы и перевел его с общего режима на строгий. Совокупный срок составил пять лет строгого режима.

Похожим образом было построено дело против Андрея Петраускаса, приговоренного к 10 годам заключения за поджог военкомата в Красноярске. В его случае «разработчиками» стали украинцы Юрий Доманчук и Артём Крикунов. Первого приговорили к 23 годам за покушение на российского чиновника в Херсоне, а второго — к пяти годам за «подготовку теракта» в оккупированной части Луганской области.

Из материалов дела, с которыми ознакомился The Insider, следует, что запись разговоров между Петраускасом, Доманчуком и Крикуновым велась несколько дней. При этом говорили в основном Петраускас и Доманчук, Крикунов преимущественно молчал. Комиссия, проводившая психолого-лингвистическую экспертизу, сделала вывод, что Петраускас оправдывал деятельность легиона «Свобода России» и движения «Артподготовка», признанных террористическими в России. Политзаключенный признал вину, суд приговорил его к 2,5 года и увеличил общий срок на полтора года.

Осужденные по неполитическим статьям тоже не застрахованы от фабрикации дел об «оправдании терроризма». В мае 2025 года 2-й Восточный окружной военный суд — один из девяти российских судов, рассматривающих дела «террористической направленности» — вынес сразу два приговора заключенным ИК-2 Забайкальского края.

Один их них — приговоренный к 20 годам заключения за двойное убийство 43-летний Мухадин Тохсаров из Кабардино-Балкарии. По версии суда, Тохсаров в разговорах с сокамерниками оправдывал действия «Талибана» и «Хайят Тахрир аш-Шам», признанных в России террористическими организациями, а также боевиков, захвативших школу в Беслане.

Второй — 40-летний Иван Прасков из села Харагун Забайкальского края, судимый за разбой, мошенничество, нападение на сотрудника правоохранительных органов и оскорбление судьи. В пресс-релизе суда даже не указано, что именно «оправдывал» Прасков, как будто речь шла об абстрактном терроризме: «В ходе устных бесед с другими осужденными публично заявлял о признании идеологии и практики терроризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании, оправдывая и пропагандируя террористическую деятельность, а также действия террористического характера».

Такие случаи показывают, что возбудить новое дело против заключенного технически несложно. Не нужно искать улики и свидетелей: достаточно показаний пары осужденных или записей разговоров. Даже случайная фраза может быть интерпретирована как преступление. В результате дела об «оправдании терроризма» становятся удобным инструментом давления, удержания человека в заключении и просто демонстрации силы.

«Дезорганизация работы колонии». Как любой физический контакт с сотрудником ФСИН может стать уголовкой

В конце марта политзаключенную журналистку Марию Пономаренко приговорили к новому сроку по делу о «дезорганизации работы колонии». По версии суда, Пономаренко отказалась идти на дисциплинарную комиссию, где ей должны были вынести взыскание — скорее всего, отправить в ШИЗО. Сотрудники колонии повели политзаключенную силой, после чего женщина якобы напала на них. Журналистка вину не признала, заявив, что сама пострадала — ее душили подушкой и били головой об пол.

Практика применения этой статьи против политзаключенных не нова. Первое широко известное дело о «дезорганизации работы колонии» завели в 2016 году на активиста Сергея Мохнаткина, когда он отбывал срок в ИК-4 Архангельской области по делу о применении неопасного насилия против полицейского во время акции «Стратегия-31» 31 декабря 2013 года. В марте 2016 года сотрудники колонии избили 62-летнего Мохнаткина за отказ от этапирования в СИЗО. Он получил перелом нескольких позвонков. Однако дело завели против самого политзаключенного, обвинив его в избиении тюремщиков.

По новому делу Мохнаткина приговорили к двум годам лишения свободы. В заключении Мохнаткин не получал необходимого лечения и начал его проходить только после освобождения в 2018 году. Однако последствия травмы позвоночника прогрессировали, у активиста отказали ноги, и в 2020 году он умер из-за осложнений после операции.

В 2024 году аналогичное дело возбудили против матери авторов чеченского оппозиционного канала 1ADAT Заремы Мусаевой. По версии следствия, она ударила сотрудника ФСИН и сорвала с него погон, когда ехала с ним в машине после лечения в больнице. Вину Мусаева не признает и версию следствия отрицает.

По статье о «дезорганизации деятельности учреждений» осуждают и неполитических заключенных. В январе 2018 года Руслана Саидова, отбывавшего в ИК-15 Норильска 10-летний срок за кражу, изнасилование и нападение на судью, приговорили еще к 7,5 года лишения свободы по этой статье, сочтя, что он применил «опасное для жизни и здоровья» насилие к сотруднику колонии.

Инцидент произошел при досмотре перед водворением в ШИЗО: Саидов отказался снимать трусы, ссылаясь на унижение достоинства и религиозные убеждения. Сотрудники ФСИН схватили его за руки и раздели силой. После досмотра трусы вернули Саидову, и, как говорится в приговоре, он «бросил их в лицо сотруднику со словами “подавись ими“, а затем ударил его кулаком в глаз».

Сам Саидов утверждает, что только отмахнулся, испугавшись, что его начнут избивать; он также заявлял о провокации, незаконности обыска и примененном к нему насилии. Его жалобы остались без удовлетворения, а видеозапись, предоставленная обвинением, включала только отдельные моменты происходящего.

В отличие от дел об «оправдании терроризма», где всё строится на словах и интерпретациях, в случае «дезорганизации» речь чаще идет о физическом контакте — но это не делает их менее удобными для фабрикации. Порог для возбуждения дела минимален: достаточно прикоснуться к сотруднику, отказаться выполнять унизительное требование или просто быть «неудобным» для администрации. Свидетельская база в таких делах почти всегда формируется из показаний самих сотрудников колонии, что делает версию обвинения практически непробиваемой.

В этих условиях любое взаимодействие с сотрудниками ФСИН — потенциальный риск. Особенно для тех осужденных, кто уже выделен как «проблемный» или «политический». Статья о «дезорганизации» становится универсальным инструментом давления: ее применяют, чтобы наказать, изолировать, продлить срок или деморализовать.

Инициатива снизу или команда сверху: кто решает судьбу заключенных

Кому нужны новые дела против уже отбывающих наказание и с какой целью их возбуждают? Юристы и правозащитники сходятся в одном: количество новых уголовных дел — один из показателей, по которым оценивают работу оперативных служб ФСБ, МВД, СК и ФСИН.

Во ФСИН оперативникам отведена руководящая роль, и именно с этим связано большое количество уголовных дел против заключенных, считает Ольга Романова:

«Дело в том, что главная служба во ФСИН — это оперативная служба. Россия — практически единственная страна в мире, где главная служба не социальная, не медицинская, не образовательная, а именно оперская. Всегда первый зам в любом учреждении — это зам по безопасности и оперативной работе. Что такое оперативная работа в зоне? Это выбивание показаний, “явки с повинной”, раскрытие преступлений. Чем больше они добавят сроков, чем больше найдут всякого разного, тем лучше для них. И когда всё спокойно, они просто выдумывают дела».

Помимо этого, отмечает Романова, есть все признаки того, что в последние годы «сверху» поступила команда на увеличение сроков политическим заключенным: «Такое ощущение, что кто-то отдал приказ. Мы фиксируем увеличение [количества] таких дел: за последние полтора года, 2024-го и кусочек 2025-го, — уже больше ста случаев. Это только по политическим статьям».

Романова тем не менее полагает, что при возбуждении новых уголовных дел против заключенных инициатива чаще принадлежит оперативникам ФСИН.

В то же время адвокат «Первого отдела» Евгений Смирнов убежден, что в делах таких известных политзаключенных, как Азат Мифтахов или Зарема Мусаева, инициатива исходила не от ФСИН, а от ФСБ или Центра «Э». «Я думаю, что в этих делах местные фсиновские опера не могут принимать решений, — рассказал Смирнов The Insider. — Обычно такие громкие дела находятся на контроле у тех, кто их инициировал. Это либо кто-то из ментовки, либо чекисты. И они продолжают их сопровождать всё время, пока человек отбывает наказание. И такие дела, скорее всего, были бы невозможны без одобрения ФСБ».

По мнению Смирнова, новые уголовные дела против политзаключенных заводят ради давления на них, а также демонстрации, «что бывает с теми, кто пытается сопротивляться». Адвокат отмечает, что новый приговор ведет к ужесточению условий отбывания срока, так как осужденный уже считается рецидивистом:

«Более строгий режим содержания, меньше передач, посылок и свиданий с родственниками. Это легальный способ сделать условия наказания более бесчеловечными».

Поблажки, угрозы, компромат: как заключенные становятся «свидетелями»

Дела о «дезорганизации» строятся на основе показаний «пострадавших» сотрудников и свидетелей из их числа. Вопрос о мотивах здесь не стоит: тут и служебная солидарность, и подчинение начальству, которое дало команду, и негативное отношение к заключенным, насаждаемое в системе ФСИН. Но в делах об «оправдании терроризма» ключевую роль играют показания других осужденных. Зачем они участвуют в провокациях? Каким образом администрация добивается от них сотрудничества?

Юрист, работающий с такими делами, на условиях анонимности рассказал The Insider, что сотрудники ФСИН манипулируют бытовыми привилегиями или компроматом: «Кому-то дали позвонить, кому-то — чаю, кому-то покурить, кому-то — выйти куда-то на лишние пять минут, в какую-нибудь гражданскую больницу выехать. Или мы про тебя, условно, никому ничего <компрометирующего — The Insider> не расскажем. Это обычная ментовская игра в интриги, которые они постоянно плетут. Это не только политзеков касается, они всю жизнь так делают. Такие методы работы у них».

Адвокат Евгений Смирнов отмечает, что заключенные находятся в полной власти администрации и давать показания они могут под давлением:

«Это подневольные люди. Они полностью в распоряжении сотрудников администрации, и отказ пойти на контакт с ними может для них грозить чем угодно, начиная от мелких пакостей с условиями отбывания наказания и заканчивая пытками.

Можно вспомнить Алексея Навального в его первой колонии. Фактически они смогли сломать всех заключенных, кто с ним контактировал. Заключенным было запрещено с ним общаться, как-то ему помогать и содействовать. Это не один, не два и не десять человек.

Найти нескольких людей, которые будут готовы завести разговор, чтобы потом зафиксировать всё на скрытую камеру, в колонии не составляет труда».

Агентами часто становятся те, кто уже сотрудничает с администрацией, или те, кто подвергся сексуализированному насилию или его угрозе, говорит Ольга Романова:

«Так называемые “шерстяные” сотрудничают за поблажки: чтобы не били, назначали дневальными, чтобы им дали власть в отряде, дополнительные свидания, шанс на УДО. Хотя с УДО часто обманывают. Но даже просто за то, чтобы не били, — уже большой стимул. Кроме того, им поручают бить других. А если ты бьешь — тебя не бьют. Еще один мощный инструмент вербовки — сексуализированное насилие. Угроза изнасилования или его видеозапись, которую обещают опубликовать или отправить родственникам, если не будешь сотрудничать. Особенно если родные на Кавказе. Это работает».

Как заключенным обезопасить себя. Советы юристов

Кажется, что сфабриковать новое уголовное дело против заключенного ничего не стоит: администрации не составит труда найти «свидетелей» из числа осужденных для дачи показаний об «оправдании терроризма» или спровоцировать заключенного — применить силу, а потом его самого обвинить в нападении. Но можно ли всё-таки как-то себя обезопасить, чтобы не получить новый срок, уже находясь в заключении?

«Если ты политический — практически никак, — считает Ольга Романова. — Пример Горинова — он один из самых спокойных людей. С ним вели аудиозапись 16 часов, выловили в итоге пять или восемь слов. Разговоры шли неделями — и всё равно нашли, за что добавить срок. А если ты вообще не разговариваешь? Придут и напишут: “Напал на сотрудника”. Будут свидетели. Найдутся».

Евгений Смирнов советует обращать внимание на сокамерников и «следить за языком»:

«Конкретных правил, которые точно обезопасят, нет. Тут надо руководствоваться внутренним чутьем, понимать, какие темы могут представлять опасность, и осторожно относиться к сокамерникам, которые говорят на эти темы. Это как история с “наседками” — когда подсаживают людей, те втираются в доверие и просят рассказать о своем уголовном деле <чтобы передать информацию следователю — The Insider>. Вот и здесь то же самое — люди втираются в доверие и заводят разговоры о том, что запрещено обсуждать в России: война, мобилизация, политический режим, какие-то события, которые квалифицируются органами как теракты. Это всё опасно обсуждать и несет большой риск для людей. Поэтому надо быть осторожными и в колонии думать, прежде чем говоришь».

Юрист, работающий с делами против заключенных, дает еще более строгие рекомендации по поведению в местах лишения свободы: «Надо человеку до СИЗО объяснить, что ни с кем и ни о чём, кроме погоды и травки зеленой за окном, разговаривать нельзя. Вообще ни с кем и ни о чём. Мне один доверитель рассказал, что некоторые по три дня молчат, потом в уголочке поговорят со своими, а потом опять ни с кем не разговаривают. Вот это правильный подход, чтобы не получить новое дело».

Что касается дел о «дезорганизации», то в них, считает юрист, зачастую есть реальный состав преступления, хотя и не во всех. Он подчеркивает, что важно поддерживать нормальные отношения с администрацией и не поддаваться на провокации, которые сотрудники регулярно устраивают.