В Санкт-Петербурге при полном отсутствии интереса СМИ возобновился судебный процесс по делу о «воспитателях-педофилах». На скамье подсудимых пять человек — бывшие руководители, сотрудники и воспитанники детдома № 8 и школы при нем. Разбирательство тянется уже почти три года, и до конца еще далеко. Пострадавшие дети-сироты заседание за заседанием воскрешают в памяти страшные подробности насилия. На протяжении всего расследования жертвы постоянно сталкивались с общественным осуждением и даже травлей.
The Insider попробовал разобраться, почему в России детям, пережившим сексуальное насилие, не принято верить, что заставляет жертв молчать и кто чаще всего совершает эти чудовищные преступления.
Обыкновенное насилие
Ранним утром 24 апреля 2017 года в Петербурге в двери квартир и учреждений принялись ломиться следователи и оперативники уголовного розыска. По данным следствия, в 2005 году в детском доме Кировского района «неустановленные лица неоднократно совершали насильственные действия сексуального характера» в отношении воспитанника. Проверяли информацию и о других жертвах, которые подверглись насилию. Дело поставили на особый контроль руководства ГСУ Следственного комитета.
История началась с того, что бывший воспитанник детдома № 8 Кировского района Яков Яблочник остался без крыши над головой и обратился в благотворительную организацию помощи бездомным «Ночлежка». Там записали его рассказ о мошенниках и «черных риэлторах», где он между делом сообщил и о системе насилия в детском доме. Яблочник неоднократно рассказывал о пережитом и директору детдома, но она ему поверить не захотела. Зато СМИ зимой 2016-го начали широко освещать историю. Появились даже документальный фильм и спектакль.
Ситуацией заинтересовался аппарат омбудсмена по Петербургу Александра Шишлова. Там говорили, что испытали такой шок от документальной ленты, что были даже не уверены, можно ли «такое» размещать в интернете. Но для Якова это все просто обыденность. «В 2008 году я выпустился из детского дома. Мне было 17 лет. По закону я должен был жить до полного совершеннолетия в социальной гостинице «Юность», но там жили два мальчика, которые когда-то насиловали меня», — походя сообщает он в своем исповедальном письме и переключается на более важные для него темы. Например, о моменте, когда он уже взрослым впервые увидел свою биологическую мать с балкона детдома.
А об эпизодах изнасилований Яблочник говорит довольно кратко, запинается и заикается еще больше обычного. Он понимает, кажется, как звучат его слова и предлагает возможные названия своей биографии: «У меня три мамы», «Половину жизни я провел в детском доме», «Дважды обманули с квартирой», «Как в детском доме процветала педофилия», «Как в 13 лет я попал в порно» или «Как я оказался в приюте для бомжей».
Материалы документального фильма отправили в надзорные ведомства — было возбуждено восемь уголовных дел по ч. 3 ст. 132 УК РФ. К концу апреля 2017-го следствие пришло к выводу, что «группа злоумышленников систематически совершала насильственные действия сексуального характера в отношении четырех воспитанников детского дома 1991–1995 годов рождения». Пятерым жертвам, по версии следствия, на тот момент было от 10 до 14 лет. Из детдома сразу увезли около сорока мальчиков — с ними беседовали психологи.
Сразу были задержаны пятеро. Экс-директор школы № 565 при детдоме, заслуженный учитель России Станислав Виноградов, недавно отметивший 70-летний юбилей, 46-летний старший воспитатель детдома № 8 Михаил Елин, 41-летний сотрудник социальной гостиницы для сирот «Мечта» Кирилл Покалюк и двое выпускников того же детдома Андрей Соловьев и Павел Прикащиков. В тот же день их арестовали и отправили в СИЗО, а спустя полтора года предъявили обвинения. При этом, как позже писал Яблочник, часть более младших задержанных сообщила, что они также одновременно и жертвы более взрослых.
За пожилого Виноградова просили не только адвокаты, но и потерпевшие, но судей это не убедило. Заслуженный учитель не признавался, «заявил о своей полной невиновности». Бывший замдиректора детдома Елин тоже все отрицал. «Оговаривают. Верю, что они подумают и скажут более честно», — говорил он из «аквариума». В суде никто вины не признал. Защита обвиняемых настаивала, что основная цель Яблочника — получить квартиру, ведь из-за «черных риэлторов» ему негде жить, а никаких доказательств изнасилований быть не может. У следствия был другой взгляд: возникло еще одно уголовное дело по ч. 2 ст. 309 УК. Правоохранители были убеждены, что детей запугивали, давили на них и принуждали к даче ложных показаний.
Сложно поверить
Общественность поверила скорее Елину и Виноградову, чем воспитанникам детдома. Яблочника принялись обвинять в пустом пиаре и жажде лавров Дианы Шурыгиной. Как именно набирались дешевой популярности остальные потерпевшие, аргументировать довольно сложно. «Мутный» — это самый мягкий эпитет, который можно встретить по отношению к Якову в соцсетях. Классная руководительница Надежда Фролова заявляла, что у ребенка всегда буйная фантазия, а в 26 лет «срабатывает не только фантазия, а его диагноз». Учителя Кировского района писали письма поддержки в защиту арестованных, в соцсетях появились группы поддержки, которые активны до сих пор, спустя почти три года.
Сработал защитный барьер, поясняет психолог проекта «Тебе поверят» Анжела Пиаже: «В обществе почти отсутствует дискуссия по вопросу детского сексуального насилия, будто бы это какая-то неназываемая проблематика, существующая в далеком параллельном мире неких злодеев и извращенцев. В голове обычного среднестатистического человека это что-то, что не может его коснуться, вызывает шок, отторжение, ужас, вытеснение: «Не хочу об этом думать, применять к себе и к своей жизни. В том числе потому, что я не знаю, что с этим делать, как быть в такой ситуации».
В голове обычного среднестатистического человека это что-то, что не может его коснуться, вызывает шок, отторжение, ужас, вытеснение
Адвокат международной правозащитной группы «Агора» Дмитрий Герасимов, который представляет интересы Яблочника и Станислава Егорова, тоже не видит ничего удивительного в том, что за опытных педагогов вступаются выпускники и коллеги: «Педагогическая деятельность всех подсудимых действительно безупречна, и не вызывает никакого сомнения, что они действительно квалифицированные педагоги, заслуженные, что, в общем-то, с виду они абсолютно приличные люди, и никто бы не мог подумать, что они совершали то, о чем говорят Яков и другие потерпевшие. И поэтому, я думаю, другим выпускникам кажется, что это дико».
Сила в правде?
Сам Яков Яблочник заявил, что лично он обвиняет только Кирилла Покалюка, выпускника детдома из соцгостиницы «Мечта», о чем и рассказывал на видео. «Он снимал сауны, водил меня в парадные. Мне тогда было 13 лет. Продолжалось это до 2008 года, самого моего выпуска», — объяснил он. Впервые, по версии Яблочника, Покалюк подошел к нему в туалете детдома, где 13-летний мальчик стирал носки, и принудил сделать минет. А когда тот заорал, пригрозил психбольницей. Психбольницы Яша за долгие годы в детдоме научился бояться. Его туда и так часто отправляли — за срыв уроков и прочее неудобное поведение. В детстве мальчик, по воспоминаниям воспитателей, был очень милым, артистичным, но часто бунтовал. «Сначала мы смеялись, но потом начали понимать, что это пугающе. И мы его госпитализировали в психиатричку», — призналась одна из сотрудниц интерната, где провел детство Яша.
Против фотографа Александра Брыкова, к кому Яблочника в 13 лет отправила на кастинг воспитательница детдома, тоже возбудили уголовное дело, но Яков на него зла не держит: он помог заработать на помощь больной маме. «Я воспринимал это только как работу, как какое-то актерское мастерство. Пришел, отснялся, деньги получил — ушел. Все. Это не было изнасилованием, как в детском доме. Платили за час 500 рублей. Это были огромные деньги», — рассказывал Яблочник. Следствие же установило, что в 2005–2008 годах фотограф приводил к себе на квартиру несовершеннолетних воспитанников детдома № 8, снимал порно и продавал за границу. В свое оправдание Брыков отмечает, что в сексуальную связь с ним дети вступали добровольно.
Сексуальное насилие над ребёнком — это насилие взрослого человека или старшего подростка над ребёнком с целью сексуальной стимуляции. Под сексуальным насилием подразумевается вовлечение ребёнка в сексуальные действия, направленные на физическое удовлетворение человека, осуществляющего насилие, или на извлечение им прибыли. К формам сексуального насилия над ребёнком относятся предложение или принуждение ребёнка к сексуальным действиям (вне зависимости от результата), демонстрация ребёнку гениталий, демонстрация ребёнку порнографии, сексуальный контакт с ребёнком, физический контакт с гениталиями ребёнка, рассматривание гениталий ребёнка без физического контакта, использование ребёнка для производства детской порнографии
Когда вся история получила огласку, Яков быстро перестал общаться со СМИ из-за «ряда событий и искажения информации», не поехал к Андрею Малахову на «Пусть говорят». Сейчас, когда процесс возобновился, Яблочник четыре часа давал показания, после чего покинул страну — больше заниматься этим делом у него сил нет. Адвокат Герасимов говорит, что его доверители подавлены, а процесс изматывает. Следствие же не устало и настроено решительно: «В Следственном комитете России принципиально подходят к расследованию преступлений, совершенных в отношении социально незащищённых граждан. Следователи делают все возможное, чтобы каждый такой факт был тщательно расследован, и все, кто беспринципно посягнул на права настолько уязвимой категории общества, как дети, тем более подопечные детдомов, не ушли от ответственности».
Просто люди
В России в 2017 году от сексуального насилия пострадали 4245 детей, около 1800 из них были младше 10 лет, такие цифры приводит депутат Ирина Яровая. Она инициировала рассмотрение законопроекта о введении пожизненного наказания за такие преступления в отношении детей младше 14 лет, а также отмену сроков давности: многие решаются рассказать о пережитом только будучи взрослыми. Если агрессор жил вместе с ребенком, воспитывал или обучал его, это следует признавать отягчающим обстоятельством, считают авторы документа.
По данным СК, в 2017 году по факту сексуального насилия в отношении детей возбудили более 7 тысяч дел. Однако реальную картину определить крайне сложно, говорит психолог Анжела Пиаже: «Полноценной качественной аналитики данных, насколько я знаю, нет даже у органов правопорядка». В США, где на законодательном уровне активно борются с насилием против детей, ответственные службы жалуются, что им не хватает ресурсов. Они завалены обращениями, в частности, о распространении снимков и видео сексуального насилия над детьми, но расследовать могут менее 2% таких дел, — пишет NYT. При этом в интернете количество контента с сексуальным насилием над детьми за последние 10 лет выросло в 45 раз.
— По данным американской организации Darkness to light, около 90% детей, подвергшихся насилию, лично знают агрессора
— Примерно 30% жертв подвергаются насилию со стороны членов семьи
— Чем моложе жертва, тем больше вероятность того, что обидчик является членом семьи. В 50% случаев насилие над детьми до 6 лет совершали их родственники
— Около 60% детей подвергаются сексуальному насилию со стороны людей, которым доверяет семья
— Гомосексуалисты менее склонны к педофилии, чем гетеросексуалы
— Примерно каждый десятый ребенок переживает сексуальное насилие до своего 18-летия
— 70% педофилов совершают насилие в среднем над 9 детьми, 20% — от 10 до 40.
Почему так сложно устанавливать факты насилия? Потому что обычно насилуют детей вовсе не незнакомцы в подворотнях, а близкие родственники или люди, приближенные к ребёнку, имеющие над ним власть, авторитетные или даже значимые для него. «Почти всегда дело во власти. Насильник реагирует на то, что человек рядом и он беззащитен. Кто еще может быть более беззащитным, чем ребенок, который находится в твоей власти? Будем объективны, взрослому, как правило, ничего не стоит навешать лапши на уши ребенку, обмануть его или запугать. Детей выбирают не потому, что их будоражит именно детское тело, а потому что он беззащитен и с ним легче ощутить власть», — объясняет психолог. По материалу, накопленному за время своей работы, Пиаже отмечает несколько историй, где авторы насилия, судя по рассказам о проявлениях, имели педофильное расстройство. Остальные, по ее выражению, это «просто люди».
«А что же они молчали?»
С жертвами насилия дело обстоит намного сложнее. Как рассказать о происходящем, детей никто не учит. Зачастую им банально не хватает слов, чтобы описать, что не так. Ведь далеко не все преступники резко и очевидно набрасываются на ребенка и принимаются насиловать. «Нет, насилие зачастую происходит постепенно, поэтапно, с сближения, случайных как будто касаний. И ребенку сложно что-то сказать конкретное, так как неизвестно, что разворачивается в его реальности», — объясняет Анжела Пиаже. Если же ребенок заключен в замкнутую систему воспитательного учреждения, ему приходится еще сложнее.
Вопросы в духе «почему не сказал(а) раньше?» кажутся вполне логичными для невовлеченного человека, но для человека, пережившего насилие, вовсе таковыми не являются. Табуированность темы и сопутствующая стигма не дают людям рассказать о своем опыте. «Люди изо всех сил пытаются забыть, вытеснить эту информацию и жить условно «нормальной» жизнью. Многие, конечно, совершенно очевидно опасаются вопросов и обвинений», — объясняет Пиаже.
Табуированность темы и сопутствующая стигма не дают людям рассказать о своем опыте
Тех, кто решается говорить спустя годы, люди могут обвинить во лжи, в искажении фактов, даже в стремлении получить свою выгоду от публичности воспоминаний. Страшно, что не поверят, страшно, что скажут: сама виновата. Кто-то способен поделиться своим опытом только во взрослом возрасте, пройдя индивидуальную психотерапию, набравшись ресурса поддержки, придя к пониманию, что то, что произошло, — это не норма.
«Людей снедает огромное чувство стыда, вины, которое ложным образом внушается авторами насилия, манипуляторами, которые ребенку косвенно или прямо доносят информацию: «это наша тайна», «ты тоже хотела», «нас посадят в тюрьму», «мама этого не переживет». Для осознания того, что это неправда, что виноват насильник, у человека уходят долгие годы. И во взрослом возрасте, поднабравшись сил и независимости, возможно, ознакомившись с литературой, посетив терапию, а иногда просто невероятно устав от тайны, человек пытается нарушить порочный, замкнутый круг молчания», — поясняет Анжела Пиаже.
Для большинства людей столкновение с насилием в детстве проживается как явный травматический опыт. Некорректным будет сказать, что у 100% жертв последуют строго определённые эффекты, но чаще всего взрослые люди, пережившие насилие, говорят, что им сложно выстраивать отношения и доверять людям, они слишком критичны к себе и склонны к самообвинению.
«У нас так устроена психика, что когда мы переживаем какую-то серьезную травму, многолетнюю, от того, что мы усилием воли стараемся забыть и не замечать ее, она не пропадает. Она есть и как невидимый большой объект влияет на поведение и реакции человека, иногда бессознательно для него», — говорит Пиаже.
Как уточняет психолог, каждый может сам выработать защитные механизмы, позволяющие справляться с травмой, но даже спустя многие годы самый лучший путь — помощь специалиста.
Что делать?
Адвокат Дмитрий Герасимов признает, что подобные дела, особенно спустя столько лет, крайне сложно доказывать: «Очевидцев нет, свидетелей нет. Экспертиз, которые бы подтвердили, нет. По его словам, сложнее было не найти потерпевших, а добиться, чтобы те пять человек, которые сейчас в зале заседаний вспоминают жуткие эпизоды детства, дали показания. Люди живут новой жизнью, обзавелись семьями, вспоминают прошлое как страшный сон и не хотят предавать огласке. Рассказать? Зачем? Ради чего? В наказание для преступника, особенно по прошествии множества лет, мало кто верит, заявляет Пиаже, руководствуясь собственной практикой. А то, что жизнь умножит печали, если начать рассказывать подобные истории — мнение более чем распространенное. И если посмотреть, как себя сейчас чувствуют измотанные показаниями участники процесса, небезосновательное.
Не всем нужна борьба, но всем нужна поддержка и озвучивание базовых постулатов. Насилие — ответственность и вина насильника. Это преступление
«Для многих общественная реакция, реакция семьи, участие в судебных процессах, уголовных делах требует огромного морального ресурса. Нужно вести себя противоположно той стратегии, которой ты придерживался всю предыдущую жизнь — скрыть, замять, забыть. Это риск не получить поддержки, а получить порицание. Не у всех есть силы и желание бороться. Более того, не всем нужна борьба, но всем нужна поддержка и озвучивание базовых постулатов. Насилие — ответственность и вина насильника. Это преступление», — отмечает психолог.
Многие молчат потому, что делали попытку рассказать кому-то из близких, но не нашли поддержки. Именно в этом обвинили директора детдома № 8 Наталью Федорову. Она призналась, что к ней с 2003 года «систематически» подходили воспитанники детдома и говорили, что «кто-то совершает в отношении них насильственные действия сексуального характера». Но она никак не реагировала: ведь они «состоят на учете в психоневрологическом диспансере, отклонены в степени дебильности и в подростковом возрасте имеют гиперсексуальность и могут фантазировать на сексуальные темы». Тем более, что педагоги — вполне себе уважаемые люди. По мнению органов, из-за бездействия Федоровой семеро подростков, включая Яшу Яблочника, продолжали подвергаться насилию, в том числе в самой школе и в детдоме при нем. Срок давности по делу директора истек, наказания за халатность не будет.