Недобрые самаритяне. Как живут потомки тех, кто стоял у истоков арабо-израильского конфликта

EN

Разборки в маленьком Иерусалиме

В 66 году н. э. у римского прокуратора Иудеи Гессия Флора закончились деньги. Скорее всего, он спустил все на грандиозные пиры, роскошные наряды и мраморные дворцы. Чиновник вообще привык жить на широкую ногу, и, по воспоминаниям его современника, историка Иосифа Флавия, «целые округа обезлюдели вследствие его алчности; многие покидали свои родовые жилища и бежали в чужие провинции».

Пополнить свою казну Флор решил из едва ли не единственного тогда еще не разоренного им источника — за счет серебра из сокровищницы Иерусалимского храма, главной святыни этой земли, странного, по меркам многобожников-римлян, обиталища бога, которого местные жители считали не просто главным, а единственным.

Отправленные чиновником гонцы забрали из храма 17 талантов серебра. Даже для не самой богатой провинции империи, коей являлась Иудея, это не было заоблачной суммой. В пересчете на современные деньги выходит около $500 тысяч. Но иудеев возмутил сам факт того, что язычник разграбил то, что принадлежит богу, забрал сокровища, распоряжаться которыми могут лишь священники, избранные из их числа самим всевышним.

По Иерусалиму прокатился пока еще мирный протест. Иудеи начали собирать мелкую медную монету в глиняные плошки, объявив, что все деньги пойдут прокуратору. И плошки, и медь в них были неотъемлемыми атрибутами городских нищих, то есть иудеи недвусмысленно намекали чиновнику, что считают его попрошайкой и бедняком, который способен жить лишь подаянием. Медяки кидали во двор резиденции прокуратора и даже под ноги членам его семьи. Берите, мол, вы же этого хотели, наших грошей.

Гордец-аристократ страшно оскорбился. По его приказу большой отряд солдат был отправлен в Иерусалим, чтобы навести там порядок. Если бы солдаты были римлянами, то, возможно, все обошлось бы малой кровью — кого-то высекли бы, кого-то бы бросили в тюрьму, и на этом конец протесту. Но Флор, то ли умышленно, то ли потому, что собственно римских легионов под рукой на тот момент не оказалось, отправил в город служивших империи солдат-самаритян — злейших врагов иудеев.

Они сразу же обнажили мечи и начали убивать иерусалимцев направо и налево. Иудеи тоже взялись за оружие, и мирный протест очень быстро перерос в войну, вошедшую в историю как Первая Иудейская. Первая — потому что за ней последовала целая серия других, которые привели к уничтожению Храма, полному разорению Иерусалима, гибели сотен тысяч людей и, в конце концов, к изгнанию евреев из Святой земли.

Возвращение иудеев на родину предков и возрождение сначала подчиненного, а затем и уничтоженного римлянами еврейского государства привело уже в XX и XXI веках к новой волне насилия и войн. На этот раз уже арабо-израильских.

Если древние историки не ошибаются и начало противостоянию на Святой земле действительно положил отданный в горячке приказ оскорбленного Гессия Флора, то первую кровь в этой бесконечной войне пролили именно самаритяне — народ так похожий на иудеев и так враждебный им.

Чей Храм?

«Мы всем тут рады. В любое время к нам приезжайте. В любой день. Ну, кроме субботы, конечно. В субботу мы только молимся. Шабат! Мы чтим его всю нашу историю», — прощается с гостями седобородый улыбчивый старик в очках и странной шапке, похожей на крошечный тюрбан.

Это первосвященник самаритян, который случайно наткнулся на группу туристов, когда шел из синагоги домой. Туристы бы так и прошли мимо, если бы экскурсовод не остановил их и не представил им пожилого прохожего. Первосвященник произносит несколько добрых напутственных слов, прощается с каждым за руку и приглашает приезжать снова. Потом продолжает путь домой. В прихожей снимает свой маленький тюрбан — символ принадлежности к сословию священнослужителей — и усаживается вместе с родственниками в столовой комнате, ожидая, когда жена принесет ему ужин. На стенах комнаты развешаны пожелтевшие от старости фотографии священников в праздничных облачениях, чье-то свадебное фото и вышитая золотой нитью на черной ткани фраза по-арабски: «Да будет благословен Аллахом дом сей». Жена с кухни что-то кричит первосвященнику тоже по-арабски, он извиняется и идет к ней.

Фамилия первосвященника — Коэн. Ее носят все представители священнического сословия самаритян. Еврейские Коэны тоже потомки священников, но с момента разрушения римлянами Иерусалимского храма у иудеев исчез сам институт священства, а избранных богом Коэнов заменили ученые-раввины. У самаритян же священники сохранились.

«Наш Храм тоже разрушен, его нет уже много сотен лет, но мы знаем, что он может быть восстановлен в любой момент. Мессия придет и поднимет его из руин, и наши священники тут же начнут там службы, — объясняет внук старика Абдулла Коэн. — Мы ждем Мессию, знаем, что он придет, и готовимся к этому».

Как и у большинства самаритян, у внука первосвященника арабское имя и еврейская фамилия. Самаритяне так долго жили среди арабов, что многое переняли у них. В их домах готовят арабские блюда и слушают арабские песни, в быту они говорят почти исключительно по-арабски, а их древний язык, похожий на иврит библейских времен, сохранился только в священных книгах и молитвах.

Сам Абдулла, его дед и все остальные самаритянские Коэны — потомки Аарона, брата Моисея. Именно Аарон привел народ Израилев в Святую землю из египетского рабства после смерти своего брата. Моисею, как гласит Библия, всевышний указал место для строительства алтаря, вокруг которого позднее был возведен храм, но сам алтарь построил уже его брат.

«Пусть станут на горе Геризим когда произносится благословение народа», — приводит Тора слова Моисея, передающего наказ бога вырвавшемуся из плена народу.

Гору Геризим, расположенную в регионе, который палестинцы называют Западный берег реки Иордан, а израильтяне — Иудея и Самария, видно с террасы дома Коэнов. На ней давно уже нет ни храма, ни алтаря, только руины построенной много веков назад на их месте византийской церкви и маленькая сторожевая башня османских времен.

Самаритяне верят, что именно они — народ Израилев, именно им бог отдал Святую землю, что именно гора Геризим — самое близкое к небесам место на земле. Иудеи же веками воспринимались самаритянами как самозванцы, как выскочки, присвоившие себе и испортившие своими нововведениями священное писание — Тору.

Согласно самаритянской легенде, иудейский царь Давид был так впечатлен красотой и блеском храма на горе Геризим, что приказал своим архитекторам возвести его точную копию в своей столице. Построенный уже сыном Давида, царем Соломоном, Иерусалимский храм в глазах самаритян был подделкой, начисто лишенной божественного присутствия. Иудеи, в свою очередь, считали самозванцами уже самаритян и обвиняли их в присвоении и искажении священных текстов.

Святая земля камениста и пустынна, ресурсы ее скудны, засухи и неурожаи в старину были обычными явлениями, поэтому населяющие эти края народы пребывали едва ли не в постоянных конфликтах из-за пастбищ, полей и источников пресной воды. Религиозные разногласия не просто добавляли этим конфликтам остроты, а выводили их на новый, уже экзистенциальный уровень.

Иудеи и самаритяне воевали друг против друга не только за доступ к ручью или за лучший луг для выпаса скота, но и за право именоваться богоизбранным народом, требуя от противника отказаться от этого звания. Именно поэтому самаритяне с таким энтузиазмом принялись уничтожать жителей Иерусалима, как только прокуратор позволил им это. Они убивали не просто врагов, а еретиков.

Представить себе, что самаритяне и иудеи могут относиться друг к другу как-то иначе, кроме как с ненавистью, мог только блаженный или святой. Не зря же в евангельской притче обессиленному умирающему еврею помогает именно самаритянин, то есть заклятый и страшный враг, от которого можно было ожидать чего угодно, но только не жертвенной готовности помочь еврею. На то это и притча, чтобы демонстрировать верующим, что для бога нет ничего невозможного и что он способен вдохнуть сострадание в сердце даже самого непримиримого противника.

Последние из самаритян

В честь этого безымянного библейского персонажа назван магазин на въезде в деревню самаритян. Под вывеской «Добрый самаритянин» собран удивительный набор товаров: украинское мороженое, белорусская водка, кошерная колбаса, клеенчатые иконы, китайские пластиковые игрушки и томики Торы на древнем языке самаритян. Кроме этого магазина, в деревне есть еще буквально пара маленьких лавочек. Больше и не надо. Тут живут всего четыреста с небольшим человек. Примерно половина из всех оставшихся на свете самаритян.

Когда-то это был один из самых многочисленных на Ближнем востоке народов, но сейчас его почти не осталось. Этому способствовали и бесконечные войны, бушевавшие в регионе, и эпидемии, и арабское, а затем и османское владычество, во время которых исламский закон был основным источником права.

Исламский закон хотя и накладывает существенные ограничения на иудеев и христиан, все же позволяет им жить среди мусульман, строить карьеру на госслужбе и владеть собственностью, а также позволяет мусульманам торговать с ними, работать на них или нанимать к себе на работу. А вот про самаритян он не говорит ничего, они исключены из перечня иноверцев, наделенных правами. Единственным способом эти права получить в течение нескольких веков оставался переход в иную веру. В первую очередь в господствующий ислам. И самаритяне массово к этому способу прибегали.

Настолько массово, что вскоре стали практически незаметны. Сохранившие же верность вере дедов и прадедов были буквально выкинуты на обочину экономической жизни. Им приходилось довольствоваться самой грязной, низкооплачиваемой работой, за которую отказывались браться другие, или нищенствовать. Самаритяне быстро пропали из фокуса внимания летописцев и путешественников — мало кому было интересно выяснять, чем там занимаются немногочисленные поденщики и попрошайки, живущие где-то на задворках бедняцких районов.

На Западе их долгое время вообще считали вымершим, а то и вымышленным народом и открыли для себя самаритян только на рубеже XIX и XX веков, когда в уже трещавшую по швам Османскую империю, частью которой в те времена была и Святая земля, массово поехали европейские и американские учителя и религиозные миссионеры.

С удивлением и ужасом обнаружили они, что библейский народ все еще существует, но пребывает в жалком, нищенском состоянии. Появление европейцев и американцев было одновременно и спасением, и проклятием для самаритян. Спасением — потому что иностранцы привезли с собой деньги, благодаря которым почти исчезнувший народ смог выбраться из нищеты. Проклятием — потому что в обмен на доллары, франки, фунты и рубли иностранцы забирали древние манускрипты самаритян.

Значительная часть накапливаемого столетиями литературного наследия оказалась распылена по музеям, библиотекам и частным коллекциям. Самаритяне отказывались продавать только самые ценные из книг — свитки Торы. С ними древний народ по своей воле не расстанется ни за что.

Главные из этих свитков хранятся в синагоге в той самой деревне самаритян у подножия горы Геризим. Деревня эта совсем не похожа на другие ближневосточные поселки. Тут почти сплошь новые дома европейской или американской планировки, отличная асфальтовая дорога на единственной большой улице, во дворах припаркованы дорогие автомобили. Все красиво, функционально и современно.

О том, что деревня расположена не в Бельгии и не в Пенсильвании, напоминают только указатели на въезде в нее, на нескольких языках предупреждающие о том, что нахождение здесь израильских граждан строго запрещено. И это — не отголосок вражды ветхозаветных времен, это требование палестинской администрации, на подконтрольной которой территории и расположена деревня.

С холмов, на которых сейчас живут самаритяне, открывается чудесный вид на Наблус — город, который во времена библейских пророков носил имя Шхем, при римлянах был переименован во Флавия Неаполис, а в годы владычества крестоносцев был известен как Неаполь. Долгое время Наблус был едва ли не единственным местом на Земле, где жили самаритяне.

Когда-то они были расселены по множеству городов и даже в Газе у них была своя относительно процветающая община. Но из Газы самаритяне бежали в конце XVIII века, перепуганные наступлением наполеоновских армий. В других городах их общины приходили в упадок и исчезали. И лишь Наблус оставался домом для самаритян. У них в городе был свой квартал, свои синагоги и бани, свои школы и больницы.

Пространство их присутствия постоянно сокращалось вслед за сокращением численности самаритян: опустевшие синагоги перестраивались в мечети, в дома, хозяева которых умерли, не оставив наследников, въезжали христиане и мусульмане. Но в городе — как бы он ни назывался, кто бы им ни правил — всегда жили самаритяне. Самаритянская история Наблуса закончилась уже в наше время.

Чужие среди своих

Самаритяне покинули Наблус в 1990-х годах. Часть общины перебралась в израильский Холон, где уже жили несколько самаритянских семей, часть — в ту самую деревню на склоне Геризим. Самаритяне рассказывают, что причиной столь массового отъезда стал конфликт с местной мафией. Бандиты похитили из синагоги древний свиток Торы и грозились отобрать и другие ценные артефакты, если самаритяне не заплатят им миллион долларов.

Для того чтобы спасти реликвии, объясняют самаритяне, они и решили перебраться туда, где эти реликвии будут в безопасности. Однако, вероятно, конфликт с мафиози был лишь одной из причин эвакуации целой общины. В конце 1980-х палестинские группировки начали восстание против Израиля, известное сейчас как Первая интифада.

Самаритянам (с их фамилиями и очень близкими к еврейским традициями) было просто небезопасно оставаться на палестинских территориях, охваченных антиизраильскими выступлениями. Тем более в Наблусе, где всегда были сильны позиции мусульманских радикалов. Не исключено, что давление со стороны этих радикалов стало еще одной причиной, из-за которой самаритяне эвакуировались из Наблуса. Эвакуировались, но взяли с собой часть привычной наблусской жизни.

В школьном дворе в их деревне висит палестинский флаг, в дом первосвященника время от времени приезжают с официальными визитами палестинские чиновники, палестинское телевидение приезжает снимать все религиозные праздники самаритян, особо подчеркивая в сюжетах, что и священники, и верующие — палестинские граждане. Это действительно так, но лишь отчасти.

У каждого самаритянина есть не только палестинский, но еще и израильский и даже иорданский паспорт. Последний — это подарок иорданских монархов, которые взяли на себя покровительство над древним народом. Израильтяне же, отбросив многовековую вражду, признают самаритян частью еврейского народа и именно на этом основании предоставляют им гражданство Израиля.

У самаритян всегда была особая, ни на что не похожая идентичность, и так продолжается и сейчас. Арабоязычные и до недавнего времени укорененные в палестинской среде, они тем не менее исповедуют религию, близкую к иудаизму, у них нет коренных разногласий ни с евреями, ни с арабами, их малая численность (сейчас самаритян на свете около 900 человек, тогда как сто лет назад перепись обнаружила всего 141 представителя этого народа) исключает возможность даже обсуждения собственной государственности. То есть они не враги никому из соседей.

В недавнем прошлом отдельные амбициозные самаритяне пытались использовать этот свой особый статус для того, чтобы попытаться стать посредниками при урегулировании палестино-израильского конфликта. Но эти попытки ни к чему не привели и сейчас упоминаются лишь в сносках книг о современном Ближнем Востоке как пример исторического курьеза.

Самаритяне слишком малочисленны и слишком чужи для того, чтобы влиять на соседей. Их община даже не смогла сформулировать свое однозначное отношение к идущей сейчас в секторе Газа войне. Этому мешает, с одной стороны, зависимость от израильских работодателей и иностранных туристов, большинство из которых — это паломники-евангелисты, полностью поддерживающие Израиль и обеспечивающие стабильный приток денег в самаритянскую деревню, а с другой стороны — близкое соседство с палестинцами, в том числе и с довольно радикальными.

Поэтому самаритяне по большей части хранят молчание, не вставая ни на чью сторону и стараясь держаться подальше от конфликта двух не чужих им народов. В конце концов, времена, когда они были достаточно сильны и влиятельны для того, чтобы заставить всегда неспокойный Ближний Восток считаться с собой, давным-давно прошли.