Лилибет — удивительный ребенок, ставший монархом. Андрей Остальский — о самых ярких моментах в жизни английской королевы

Осенью 1928 года Уинстон Черчилль посетил замок Балморал — тот самый, в котором королева провела свои последние дни — и самым сильным впечатлением, вынесенным из того визита, стала юная Елизавета. «Ну и характер, — писал он жене, — в ней есть удивительные для двухлетнего ребенка властность и в то же время задумчивость».

Черчилль, конечно, и представить себе не мог в тот момент, насколько пророческими окажутся его слова. Тем более невозможно было вообразить, что 23 с лишним года спустя «удивительный ребенок» станет монархом, при котором он, Черчилль, будет служить премьер-министром. Конечно, он надеялся когда-нибудь достичь вожделенной должности главы правительства, но никакой уверенности в этом у него в тот момент быть не могло.

Через год после этого посещения и первого знакомства Черчилля с Елизаветой консервативная партия проиграет выборы, сам он потеряет место в правительстве, впадет в депрессию, пристрастится к крепким спиртным напиткам и почти потеряет веру в свое блестящее политическое будущее. Этот темный период его жизни продлится около трех лет. Что же касается Елизаветы, то ей, казалось, было уготовано скромное будущее принцессы на периферии королевской семьи — незаметно заниматься благотворительностью и, возможно, надеяться выйти замуж за какого-нибудь захудалого иностранного принца или доморощенного аристократа. Помышлять о наследовании престола ей никак не следовало. Ведь на престоле в тот момент находился ее дед, король Георг V (тот самый, похожий на своего кузена Николая Второго, как брат-близнец). У него было полно детей, в том числе пятеро сыновей.

После смерти Георга престол должен был перейти к старшему сыну, что и произошло в 1936 году — тот взошел на трон под именем Эдуард VIII. Но даже если бы с ним что-то случилось, то следующими в ряду становились его дети. Кто бы мог себе представить, что Эдуард меньше чем через год вынужден будет отречься от престола ради того, чтобы жениться на дважды разведенной американке. А потому королем, совершенно неожиданно для себя, окажется отец Елизаветы Георг VI, который никогда не воображал себя монархом и вовсе не готовился к этой роли. (О его растерянности и попытках адаптироваться к внезапно обрушившейся на него ответственности снят великолепный фильм «Король говорит»). Но и тогда у Елизаветы не было особенных оснований предвидеть царственное будущее, многие рассчитывали, что у Георга и его супруги Элизабет (тоже Элизабет!) родится еще один ребенок — мужского пола, что немедленно сделает его наследником, ведь по закону того времени (относительно недавно отмененному) старшая дочь монарха могла наследовать престол только при отсутствии у нее братьев. И все же это случилось — Британии повезло.

Королева Елизавета II более чем оправдала оценку, данную ей Черчиллем в двухлетнем возрасте. Она научилась мудро обращаться с доставшейся ей по воле случая властью и осталась в истории Великобритании и мира великой, титанической фигурой — не с кем даже сравнивать ее среди современников. Но этого не произошло бы, если бы среди прочих своих талантов она не обладала редкой способностью красиво, элегантно и на первый взгляд почти незаметно адаптироваться к переменам и тем самым помогать меняться и своей стране, бережно храня при этом ощущение преемственности поколений и верности особым британским традициям, избегая в итоге благодаря этому болезненных потрясений.

Когда говорят об исключительно высокой адаптируемости Елизаветы II, вспоминают 2012 год, открытие Лондонской олимпиады и сенсационный видеоролик, с юмором изображавший королеву отправляющейся на стадион вместе с Джеймсом Бондом в исполнении Дэниела Крейга. В сопровождении двух корги королева вместе с Бондом подошла к вертолету, и они якобы отправились в полет над Лондоном, который завершился тем, что каскадер-дублер монарха спрыгнул с парашютом на арену. Несколько секунд спустя настоящая королева, одетая в такое же персиковое платье, что и ее дублер, появилась на трибуне под восторженные аплодисменты. Говорят, королевская семья была изумлена, а некоторые из ее членов даже шокированы тем, что она согласилась на такую роль. Ведь она всегда была против заигрывания с публикой и дешевого популизма.

Но королева рассудила, что первые олимпийские игры XXI века в Лондоне — это все же нечто совсем особенное и они требуют уникального способа напомнить сотням миллионов телезрителей по всему миру о современной монархии, а заодно и об английском чувстве юмора. Потом выяснилось, что авторы сценария сначала надеялись лишь получить разрешение на использование образа монарха и съемки в Букингемском дворце и были поражены, когда Елизавета II заявила, что хотела бы сняться в ролике лично и даже попросила придумать для нее короткую реплику, что и было сделано. Правда, ничего лучше фразы «Good evening, Mr Bond» изобрести не удалось. Это был, конечно, трюк, но все же это лишь мелкий эпизод, ведь за долгие десятилетия можно найти десятки менее эффектных, но куда более значимых примеров сложной эволюции, которую должна была претерпеть монархия, чтобы не превратиться в бессмысленный анахронизм.

70 лет непрерывного «дежурства по стране» — некоторые говорят, что это семь разных эпох. И действительно, каждая декада разительно отличалась от предыдущей — у многих голова кружилась от скорости перемен. Менялось все — и политическая культура, и экономика, межклассовые и межличностные отношения, стереотипы поведения и нравы. И самая, может быть, сложная, болезненная перемена — постепенное превращение величайшей империи в истории в современное, сильное, но все же совсем уже не имперское государство.

Начнем с механизмов государственного управления. Давным-давно монархи в Британии царствуют, а не правят. Последний раз венценосный глава государства накладывал вето на принятый парламентом закон в 1708 году, и с тех пор — ни-ни! По выражению знаменитого конституционного историка Уолтера Бейджота, в одеяниях монархии постепенно проступили очертания республики. Но легендарная Виктория все же позволяла себе острые высказывания на темы текущей политики и иногда влияла-таки на отдельные решения и даже строчки в законах, обычно добиваясь этого не декретами и указами, а убеждением, опираясь на мощь своего авторитета. Однако с начала ХХ века даже такое осторожное вмешательство в управление страной стало считаться неприемлемым.

Все же сегодня кажется совершенно невероятным, как происходило, скажем, в 50-е, да и 60-е годы ХХ века назначение новых премьер-министров. Ничего похожего на нынешнюю изощренную процедуру: когда сначала в результате голосования в парламентской фракции правящей партии из восьми кандидатов осталось двое, а затем рядовые члены партии тайным голосованием выбрали победителя — Лиз Трасс. Последнее, что успела сделать Елизавета Вторая — назначить свою тезку премьер-министром. Но эта процедура, хоть и именуется по вековой традиции «целованием рук», на самом деле сопровождается лишь банальным рукопожатием. И в любом случае это был чисто формальный акт, королева не имела в этом решении права голоса, никак не могла повлиять на выбор главы исполнительной власти.

То ли дело в 1957 году, когда из-за Суэцкого кризиса ушел в отставку Энтони Иден и королева должна была как-то уяснить, кого назначить премьером вместо него. Никакого механизма выбора лидера партии не существовало. Ей сразу объяснили, что есть только два серьезных кандидата: считавшийся «номером два» после Идена его негласный заместитель Ричард Остин (Роб) Батлер и канцлер казначейства Гарольд Макмиллан. Но королеве надо было понять, кто из двоих пользуется большим авторитетом. Она поручила главе палаты лордов маркизу Солсбери провести опросы в кабинете министров — и тот вскоре доложил, что подавляющее большинство за Макмиллана. Соответственно, королева и назначила последнего премьером. Но в стране это решение вызвало удивление: судя по всему, большинство депутатов парламента от правящей партии и общественное мнение в целом были на стороне Батлера, считавшегося сильным политиком и реформатором. Королева задумалась над тем, что система, вынуждающая ее играть слишком активную роль в выборе главы правительства, явно устарела.

Макмиллан старался изображать из себя ментора молодой королевы, перемежая наставительные речи с грубой лестью. Елизавета не подавала виду, что это ее смешит, но, видимо, делилась впечатлениями с членами королевской семьи, и частые визиты премьера стали предметом веселья королевичей. После отъезда Макмиллана домочадцы иногда являлись к ужину с налепленными на верхнюю губу висячими фирменными усами колоритного премьера. Еще более серьезный урок королева получила, когда пришло время выбирать смену самому Макмиллану. Он подал в отставку по состоянию здоровья, она посетила его в больнице и прямо там эту отставку приняла — немыслимая сцена по нынешним временам. Монарх, так сказать, с доставкой на дом (ну или к больничной койке).

Там же Макмиллан убедил королеву, что его должен сменить на посту премьера не кто иной, как министр иностранных дел граф Хьюм (отказавшийся затем от титула и места в Палате лордов, чтобы быть избранным в нижнюю палату, и именовавшийся с тех пор Александром Дуглас-Хьюмом). Макмиллан показал некие подсчеты, доказывающие, что это самый авторитетный консервативный политик — данные эти затем оказались не совсем достоверными. Но королева поверила сказанному, последовала совету и была затем неприятно поражена, увидев резко отрицательную реакцию политического класса на это назначение, повлекшее за собой раскол в правительстве и партии.

И правые, и левые газеты были возмущены. «Это была самая большая политическая ошибка ее жизни», — написал историк Бен Пилмотт. Но королева умела учиться на ошибках и поддержала реформу политической системы, которая означала, что теперь партии сами должны были организовывать выборы своих лидеров, а не перекладывать ответственность на монарха. С тех пор королева чисто автоматически назначала премьером того, кто возглавлял наиболее многочисленную фракцию в Палате общин. И когда в 1964 году победу на выборах одержали лейбористы, она с легким сердцем и без колебаний назначила премьером их лидера Гарольда Вильсона. Тогда многим казалось, что поскольку королева по происхождению принадлежит к самой высшей аристократии и была исторически близка к лидерам консерваторов, ее отношения с «главным социалистом» будут весьма напряженными. Но нет, никакого антагонизма и классовых предрассудков королева не продемонстрировала, у нее быстро сложились вполне доброжелательные и конструктивные отношения с Вильсоном. Впрочем, циники скажут, что в королевской семье простолюдинами считались все за ее пределами: что графы и маркизы, что мелкие буржуа или рабочие.

Королева не допускала никаких внешних открытых разногласий с премьерами. Это было исключено. Но подспудно они, конечно, существовали, и отдельные сведения о них нет-нет, а просачивались на поверхность. В основном это касалось Британского Содружества, к которому королева относилась с исключительным пиететом и которому отдавала много времени и сил. Премьеры же часто считали Содружество чем-то второстепенным, а то и видели в нем раздражающую помеху.

Самый вопиющий случай — «бунт» королевы, которая по негласному, но казавшемуся незыблемым правилу всегда согласовывала все свои зарубежные визиты с правительством. И вот в 1973 году кабинет Эдварда Хита постановил отменить визит королевы на саммит Содружества в Оттаве из-за жесткой критики, которой подвергался в то время Лондон за возобновление поставок оружия ЮАР. Королева пренебрегла этим постановлением и отправилась на саммит. У нее, впрочем, была юридическая «отмазка». Как глава канадского государства она следовала рекомендациям тамошнего премьер-министра Пьера Трюдо. Никаких публичных заявлений относительно разногласий не было, мало того, Хит оказался посрамлен и вынужден был в итоге и сам присоединиться к работе саммита.

Поддерживая солидарную точку зрения Содружества на необходимость принятия жестких санкций против режима апартеида, Елизавета разошлась в этом вопросе с Маргарет Тэтчер. Последнее слово в любом случае оставалось за премьером, но королева не могла скрыть своего недовольства. И это стало причиной некоторого напряжения в отношениях двух великих женщин, опять же тщательно скрываемого от широкой общественности.

А началась эта эпопея еще в 1947 году, когда юная Лилибет (так называли ее в семье) отмечала свое 21-летие в Южной Африке, куда приехала вместе с родителями. В тот апрельский день принцесса записала в Кейптауне радиообращение, в котором торжественно поклялась: «Я заявляю перед всеми вами, что вся моя жизнь, будь она длинной или короткой, будет посвящена служению вам и служению семье нашей великой империи, к которой мы все принадлежим».

Сейчас упоминание слова «империя» в позитивном контексте удивляет и дает некоторым основания считать королеву чуть ли не расистом и сторонником колониального контроля. Но это лишь вопрос историко-лингвистического контекста, слово это должно переводиться на современный язык совсем иначе: королева клялась в глубокой приверженности идее «семьи» наций, которая как раз должна была прийти на смену империи. В 1959 году Елизавета предприняла необычный шаг, вроде бы выходящий за жесткие границы того, что считается дозволенным конституционному монарху. Она отправила поздравительную телеграмму Макмиллану, который, выступая в Южной Африке, произнес свою знаменитую речь «Ветер перемен». Главный месседж был в признании необходимости мирного демонтажа империи и сохранения дружественных отношений, экономических и культурных связей между бывшими колониями и метрополией. Считается широко признанным, что Содружество смогло родиться и десятилетиями успешно функционировать в основном благодаря огромной личной популярности королевы во всех странах-членах организации и ее неустанной заботе о них. Как глава Содружества королева оставалась номинальным главой государства в 17 заморских территориях, включая Канаду и Австралию, и желанным гостем для всех — как монархий, так и республик.

Когда Елизавета Вторая считала необходимым, она использовала свой колоссальный авторитет, чтобы негласно и непублично помогать урегулированию конфликтных ситуаций. Например, она сыграла немалую роль в создании условий для мирных переговоров, которые привели к независимости Зимбабве. В 2000 году она убедила президента Ганы Джерри Ролингса уйти в отставку в конце срока его полномочий, вместо того чтобы «обнулить» конституцию, которая разрешала лишь два срока президентского правления. Королева регулярно проводила индивидуальные аудиенции с лидерами стран Содружества, на которых демонстрировала глубокое знание происходившего в их государствах. По словам генерального секретаря организации Сонни Рамфала, королева «знала, у кого какой политический скандал разгорается». «Она знала о семейных обстоятельствах…. Она знала об экономике, знала о предстоящих выборах… Лидеры чувствовали, что разговаривают с другом, которому небезразлична судьба их страны», — вспоминал Рамфал.

То, что в итоге главная и самая трудная перемена в судьбе Великобритании (трансформация из империи в нормальное современное государство) произошла мирно и цивилизованно — огромная личная заслуга королевы. Она не только добилась сохранения дружественных связей и сотрудничества с бывшими колониями, но и задала тон в британском общественном мнении, сравнительно легко пережившем утрату имперского статуса. Сравните с происходившим в соседней Франции, где потеря колоний, прежде всего Алжира, была воспринята частью населения и военного истеблишмента столь болезненно, что чуть было не обернулась попытками переворота и чуть ли не гражданской войной в самой метрополии.

Но вот в чем Елизавета Вторая никогда не могла играть лидирующей роли, так это в изменениях представлений об общественной морали и нравственности. Хотя то, что она не сопротивлялась этим переменам и смогла к ним в конце концов адаптироваться и адаптировать королевскую семью, — тоже немалое достижение.

Королева была воспитана в весьма строгом пуританском духе. Развод, например, считался несмываемым позорным пятном, провинившиеся подвергались остракизму и вычеркивались из списка потенциальных наследников престола и фактически изгонялись из семьи. Сама-то Елизавета была однолюбкой и оставалась всю жизнь верна и нежно привязана к принцу Филиппу, с которым познакомилась еще до войны и в которого влюбилась девчонкой. Печальной была история любви ее младшей сестры принцессы Маргарет. Бравый офицер-красавец, герой войны Питер Таунсенд появился в Букингемском дворце в 1944 году. Елизавета сказала сестре: «Эх, как жаль, что он женат». Но Маргарет это не остановило. В конце 1951 года Таунсенд развелся, у него было двое детей от распавшегося брака, и год спустя он сделал принцессе предложение. Но по закону от 1772 года любой брак потенциального наследника престола требовал согласия королевы. А та, сколь это ни поразительно, должна была согласовывать решение с правительством. Вот так члены королевской семьи в условиях конституционной монархии и правового государства оказались лишены элементарного права на свободу личной жизни.

И кабинет во главе с Черчиллем принцессе отказал, при том, что сам премьер симпатизировал «бравому летчику» и лично считал его вполне подходящей для принцессы партией. (Важную роль сыграла позиция Англиканской церкви — она была категорически против браков членов королевской семьи с разведенными). Черчилль сообщил королеве, что и его кабинет, и премьер-министры доминионов (а требовалось и их согласие тоже) против заключения этого союза и что парламент не одобрит брак, который не будет признан Англиканской церковью, если Маргарет не откажется от своих прав на престол. Она теоретически готова была это сделать, но и это оказалось не так просто и чревато большими юридическими и финансовыми осложнениями. Главным противником брака в королевской семье считался принц Филипп, в то время как мать и сестра Маргарет хотели, чтобы она была счастлива, но оказались бессильны ей помочь. В октябре 1955 года Маргарет сдалась и сделала официальное заявление, что отказывается от брака с Таунсендом. По ее собственному признанию, она была «полностью истощена и глубоко деморализована».

Необходимость следовать замшелым нормам и представлениям сыграла еще более роковую роль в истории жизни наследника престола принца Чарльза (ныне король Карл III). Он пошел в мать — тоже оказался однолюбом. И всегда мечтал соединить свою жизнь только с одним человеком — Камиллой Шанд (ныне королева-консорт), в которую влюбился еще в начале 70-х. Но в тот момент ему было всего двадцать с небольшим, считалось, что ему еще рано жениться, и принц, не отличавшийся решительностью и поддававшийся давлению внешней среды, не посмел пойти против воли семьи. Тогда Камилла вышла замуж за офицера Эндрю Паркер-Боулза и взяла его фамилию. Судя по всему, брак не был счастливым. Муж изменял ей, а она сама вскоре вступила в интимные отношения с Чарльзом, которые с перерывами продолжались десятилетиями. Конечно, принц хотел бы жениться на Камилле, и та готова была ради этого развестись. Но королевская семья и слышать не хотела о возможности брака наследника престола с разведенной женщиной. Ему подобрали «подходящую невесту» — наивную юную красавицу Диану и фактически заставили его жениться не ней. Искусственный брак сделал их обоих глубоко несчастными. Дальнейшая трагическая история хорошо известна, она закончилась скандалом, разводом и в конце концов гибелью Дианы.

Думаю, что сама того не подозревая, и вовсе не ставя такую цель, Диана стала для августейшей семьи великим раздражителем, но в то же время катализатором, инструментом перемен. «С самого начала нас в семье было трое», — сказала Диана в одном из самых скандальных по своей откровенности интервью. От отчаяния Диана решилась на то, что невозможно было раньше даже себе представить — бросить вызов королевскому дворцу, объявить ему чуть ли не войну, психологическую и медийную. Тут-то и выяснилось, что Диана — одаренный, харизматический коммуникатор. Страна раскололась, и большая, или, по крайней мере, наиболее активная часть общественного мнения встала на ее сторону. Это был опаснейший для монархии момент, но бог в итоге, как всегда, сохранил и королеву, и династию. И в значительной мере благодаря мудрости и гибкости королевы, которая смогла постепенно примирить непримиримое, страсти постепенно улеглись. Благодаря популярности Елизаветы II общественное мнение в конце концов смирилось с возможностью женитьбы овдовевшего Чарльза на Камилле. Получается, что ценой своей жизни Диана невольно освободила и своего мужа, и всю королевскую семью от оков устаревших, замшелых правил и представлений.

После всех этих событий женитьба принца Гарри на разведенной американской актрисе Меган Маркл уже не показалась чем-то шокирующим. Правда, появление в королевской семье мулатки выявило наличие расистских настроений среди части британцев. И это при том, что сама королева всегда глубоко презирала любые проявления расизма, хотя и терпела неполиткорректные шуточки своего супруга, иногда не задумывавшегося о последствиях сказанного. Но это воспринималось как проявления его оригинального чувства юмора. Меган, правда, пришлась не ко двору — в буквальном и переносном смысле. Она, видимо, совсем не понимала, на что соглашалась, выходя замуж за принца, искусственная жизнь королевской семьи с ее строгим регламентом и правилами показалась ей невыносимой. Гарри встал на сторону жены и вместе с ней уехал в Северную Америку, отказавшись от официальных обязанностей. Королева, как всегда, выступила в роли арбитра и примирителя, но вернуть внука в лоно семьи не смогла. Вспоминая трагедии и своей сестры, и своего сына, она наверняка считала случившееся не такой уж страшной бедой. Страна и монархия неузнаваемо изменились за 70 лет царствования Елизаветы II.

Эволюция в одежде — это, конечно, отдельная тема. Со временем наряды королевы становились чуть менее консервативными, добавлялись яркие цвета. Миллионы любителей жанра с нетерпением ждали ее появления в очередной новинке. Многочисленные поклонники по всему миру считали ее образцом безупречного вкуса и элегантности.

Но что на протяжении всех этих десятилетий совершенно не менялось, так это преданность Елизаветы II идее общественного служения. С ранних лет она, будто по системе Станиславского, вжилась в труднейшую роль символа национального единства и цементирующего страну, преодолевающего разногласия искреннего оптимизма. Вжилась в эту роль настолько глубоко, что она стала ее натурой и сущностью. Незабываем эпизод 1981 года, когда во время парада Trooping the Colour семнадцатилетний подросток произвел шесть выстрелов в направлении королевы, восседавшей на ее любимой лошади. Как потом оказалось, патроны были холостыми, но откуда это было знать королеве и ее окружению? Однако ни один мускул не дрогнул на ее лице. И даже поднявшуюся на дыбы от выстрелов лошадь ей удалось довольно быстро успокоить.

В том же году новозеландский псих выстрелил в нее уже по-настоящему, из ружья. Но он стрелял через туалетное окно и промахнулся. Выходившая из машины в этот момент королева даже ухом не повела. Было наглядно показано: случись что, королева и умрет так же невозмутимо и достойно, как держала себя во всех ситуациях всю свою долгую жизнь. Пугаться не будет, да она этого просто не умеет — национальный символ не может проявлять унизительного страха, иначе он перестает быть символом. После этого исключительное хладнокровие, проявленное ею год спустя, когда психически неуравновешенный Майкл Фейган проник в ее спальню в Букингемском дворце, уже никого не должно было особенно удивлять. Они светски побеседовали и все. Королева даже проявила сочувствие по поводу неприятных обстоятельств его жизни.

До последнего дня жизни Елизавета II держалась так же достойно и спокойно, хотя, наверное, подозревала, что жить ей осталось совсем немного. Дождалась, успела назначить нового, 15-го за свою жизнь премьер-министра. Сумела подняться из постели и невозмутимо выполнила свой долг в очередной раз. На ногах она держалась с видимым трудом, кисть правой руки была сплошным темным синяком от бесчисленных внутривенных вливаний и капельниц. Но обаятельная, доброжелательная улыбка по-прежнему сияла на ее лице точно так же, как это было десятилетия назад. Что-то все же не меняется и не должно меняться в этой жизни.