«У меня отнимают будущее!» Как выпускники и абитуриенты российских журфаков видят свои перспективы

«Если я откликнусь на вакансию МИА «Россия сегодня» или RT, то совершу сделку с совестью»

Мария, выпускница МГУ

О журналистике я мечтала с детства, мне нравилось писать, и казалось, что у этой профессии есть важная социальная миссия. Когда я поступала, думала, что буду заниматься общественно-политической тематикой в каком-нибудь онлайн-издании. Но на первом курсе попала на стажировку на федеральный телеканал, и меня это очень увлекло. Я снимала синхроны, брала интервью, мне очень нравилось общаться с людьми. Однако потом я начала анализировать политику этого канала и ему подобных и поняла, что она не соответствует моим убеждениям, что, останься я там, мне пришлось бы идти на разного рода уступки. Единственный телеканал, на котором я могла бы работать, сейчас сами знаете в каком состоянии <речь о телеканале «Дождь» — The Insider>.

Не могу сказать, что на факультете о ситуации в журналистике говорили в том объеме, в котором следовало бы говорить. Конечно, есть преподаватели, которые открыто высказывают свою позицию, и на их пары хочется ходить. Но официальная позиция журфака — в том, чтобы избегать возможных конфликтов.

В феврале опасения за мое профессиональное будущее, конечно, обострились, появилось много тревожных мыслей. Я работаю в небольшом онлайн-издании о музыке и культуре, но даже мы стали опасаться за каждое высказанное слово. После того как я защитила диплом и первая эйфория прошла, я поняла, что мне страшно за то, что будет дальше, — со мной и с профессией в целом.

Несмотря на это, какие-то ростки надежды еще остались. В России еще есть журналисты, на которых хочется равняться, которые вдохновляют тем, что не боятся говорить правду. Поэтому пока я не готова отказаться от идеи работать в журналистике. Но, видя среди вакансий МИА «Россия сегодня» или RT, каждый раз отвожу руку, понимая, что если нажму на кнопку «откликнуться», то совершу сделку с совестью.

«Не хочу стать «иноагентом», но и отступать не собираюсь»

Анастасия, абитуриентка

Журналистикой я заинтересовалась еще в начальной школе, а год назад поступила в Школу юного журналиста при МГУ (ШЮЖ) и окончательно решила поступать на журфак. Сейчас я веду Telegram-канал, время от времени снимаю интервью и репортажи, пишу лонгриды. Отсутствие рутины и возможность каждый день проводить по-особенному и знакомиться с интересными людьми привлекают меня в профессии журналиста. Кроме того, она дает возможность доносить до людей информацию, с помощью нее влиять на их решения и мнения.

Я родилась и живу на Урале, где технические профессии ценятся гораздо больше гуманитарных и тем более творческих. Моя мама — домохозяйка, папа — строитель, большинство родственников не имеют высшего образования. По этой причине мое решение стать журналистом в семье было встречено не очень радостно. Отец к журналистам всегда относился негативно, но напрямую мне ничего не говорил. В глубине души, вероятно, он до сих пор надеется, что я передумаю. Мама же предпринимала активные попытки меня отговорить. Она всегда хотела, чтобы я была юристом — зарплата выше и работа надежнее. Однако в этом году мама увидела мои материалы и поняла, что меня не отговорить. На Урале я не вижу перспектив для журналиста, поэтому планирую поступать в московский вуз, где влияние родственников на меня будет гораздо меньше.

Первым СМИ, которое я начала читать, была «Медуза». Признание этого издания «иностранным агентом» стало для меня неприятным потрясением. А после того как закрыли «Дождь», «Эхо Москвы», «Новую газету», я практически перестала читать новости, только иногда захожу в Telegram-канал «Медузы». Я считаю, что закрытие независимых СМИ неприемлемо, это нарушает права граждан демократического государства.

Сегодня у журналистов в России не так много возможностей для работы: остается или заниматься пропагандой, что я считаю нарушением всех этических кодексов, или идти на откровенный риск, а я не настолько смелый человек. Еще около года назад я хотела работать в политической журналистике, однако известные события изменили мои планы. Сейчас я думаю, что моей основной сферой деятельности будет культура. Я коллекционирую «Искусство кино» и «Дилетант», читаю «Постнауку», «Кота Шредингера». Мне бы хотелось открыть собственное медиа об искусстве, в котором я могла бы заниматься просвещением общества.

Несколько недель после начала войны я сомневалась в правильности выбора профессии. В ШЮЖе нам говорили, что, если есть возможность, лучше выбрать что-то другое. Однако за последние месяцы я поняла, что в другой профессии себя не вижу. Меня совсем не прельщает возможность стать «иноагентом», но и отступать я не хочу.

«Часть однокурсников в общем чате выступает в поддержку войны и защищает цензуру»

Борис, выпускник Высшей школы экономики

В первые месяцы после поступления наш департамент медиа казался мне царством победившего либерализма. Было ощущение, что абсолютно все — и однокурсники, и преподаватели — разделяют либеральные идеалы. У нас была церемония посвящения в студенты, в финальной части которой мы все вместе сжигали огромный плакат с надписью «Цензура». Это было очень символично — такой триумф свободы слова. Но потом все начало меняться.

Усиление давления на СМИ стало проявляться и в работе нашего факультета. На первом курсе мы делали учебное ток-шоу «В Точку! Персона», куда приходили разные деятели, в том числе оппозиционные. Я был одним из его ведущих. В мае 2019 года у нас должен был быть эфир с участием Любови Соболь. Мы уже начали писать сценарий, но внезапно куратор этого проекта и по совместительству руководитель образовательной программы «Журналистика» Сергей Корзун <основатель и первый главред «Эха Москвы» — The Insider> сообщил нам, что шоу уходит в отпуск. Позже он честно рассказал, что руководство вуза потребовало, чтобы никакой Соболь в стенах нашего университета не было. В ответ на это Корзун решил закрыть проект. Не могу сказать, что это было первым столкновением с реальностью — про преследование СМИ и оппозиции я узнал еще в старших классах школы, когда волонтерил в штабе Навального и ходил на митинги. Но когда цензура вмешивается буквально в твой учебный процесс, это очень отрезвляет и показывает реальное состояние вещей.

Не могу сказать, что преподаватели обсуждали с нами преследование журналистов. Принято было считать, что Вышка вне политики, поэтому в основном все отмалчивались, и даже те, кто спокойно писал о таких вещах в Facebook, на парах предпочитали не высказываться. А вот после начала войны, 27 февраля, два очень уважаемых преподавателя провели для нашего курса онлайн-лекцию о том, как жить в новой реальности, не поддаваться пропаганде, реагировать на разные манипулятивные вещи в онлайн-пространстве. Обо всем очень достойно рассказали, ответили на наши вопросы. Помню, что я смотрел эту лекцию буквально по пути на антивоенный митинг.

И на контрасте — некоторые мои однокурсники в общем чате выступают в поддержку войны, воспроизводят самые оголтелые пропагандистские тезисы и про Донбасс, и про НАТО, и про «нацбатальоны». Они же защищают цензуру, пишут, например, что правильно на Невзорова уголовное дело завели. И это не сарказм и не троллинг, они правда так считают. К счастью, пока их меньшинство, но неизвестно, что будет дальше. Просто хочется в ответ на их «где вы были восемь лет?» спросить: «А где вы были эти четыре года, когда нас учили противодействовать манипуляциям и пропаганде?» И разумеется, все эти люди очень обрадовались назначению ведущего ВГТРК Эрнеста Мацкявичюса руководителем департамента медиа ВШЭ. Большинству это, правда, не понравилось, один первокурсник начал сбор подписей против его назначения.

Мне кажется, в такие тяжелые времена работать даже интереснее, ведь значимость независимой журналистики повышается. Я сам сотрудничаю с независимым изданием и нисколько не жалею, что выбрал эту профессию. Недавно мы с другом обсуждали годы учебы и сошлись на том, что если бы при поступлении мы выбрали другие гуманитарные программы, то сейчас кусали бы локти и сетовали, что тут такое происходит, а мы в этом не участвуем.

«Меня абсолютно не смущает то, что происходит в российской журналистике»

Ева, абитуриентка

Поступать на журфак я решила еще в восьмом классе. Профессия журналиста заинтересовала меня тем, что в ней много разных сфер и каждая увлекательна по-своему: можно быть телеведущей, интервьюером, писать статьи, профессионально вести блоги и многое другое. Кроме того, в работе журналиста много спонтанности и активности. Родители приняли мой выбор сразу, они понимают, что чтобы быть счастливым, нужно заниматься тем, что нравится. На данный момент мне хотелось бы реализоваться или в качестве телеведущей, которая освещает новости, или как travel-журналист — можно путешествовать и одновременно с этим зарабатывать.

Мне нравятся два издания: ТАСС и РБК. Когда я сомневаюсь в какой-либо информации, я всегда проверяю эти источники, потому что уверена, что ошибок там быть не может. Мой любимый журналист — Владимир Познер, как бы банально это ни звучало. Я обожаю смотреть его интервью и вникать в вопросы, которые он задает. Прочитав много статей о том, как правильно задавать вопросы на интервью, я поняла, что он это делает максимально профессионально: Познер раскрывает характер своих гостей и может говорить с ними о личных переживаниях, не задевая их чувств.

Меня абсолютно не смущает то, что в последние годы происходит в российской журналистике. Во-первых, я уверена, что ситуация в ближайшее время улучшится и независимые СМИ и журналисты смогут развиваться и дальше. Во-вторых, сейчас любой профессионал может найти себя в другой сфере журналистики, которая окажется более доступной.

«Зачем мы получали диплом, если работать по профессии в России почти никто не может?»

Юлия, выпускница СПбГУ

Мне повезло: преподаватели попадались адекватные, откровенных путинистов, которые бы давили нас государственной пропагандой, не было. Иногда кто-то из них приходил на пару и начинал с того, что очередное СМИ «иноагентом» признали, некоторые прямо говорили, что какой-то бред происходит. Но открытых дискуссий о давлении на СМИ у нас никогда не было, в том числе и после 24 февраля. Зато одна из преподавательниц написала открытое письмо в поддержку «спецоперации» и стала собирать подписи — говорили, что туда вписывали людей, которые уже не учатся или вообще умерли.

Мои однокурсники, конечно, в шоке от того, что происходит. Многие разочарованы и ощущают бесполезность: зачем мы учились и получали диплом, если работать по профессии в России почти никто не может? Кстати, одну девочку из нашей группы в прошлом году признали «иноагентом» за активистскую деятельность, она сейчас находится в эмиграции <бывший SMM-редактор «Команды 29» Елена Скворцова — The Insider>. Я тоже поддерживаю все эти активистские штуки, но сама к ним пока не очень готова.

В ближайшие годы я планирую заниматься графическим дизайном и, возможно, развивать медиа для подростков. Сейчас я преподаю подросткам основы журналистики и хочу создать для них среду, где они могли бы высказывать свои собственные мысли, а не то, что им закладывают в мозги в школе. На занятиях в нашей студии мы пытаемся обсуждать происходящее, насколько это позволяет внутренняя цензура: с одной стороны, ты считаешь важным о чем-то поговорить, а с другой — не знаешь, как на это отреагируют родители подростков. Например, мамам некоторых учеников не понравилось, что мы разбираем тексты «Медузы» и интервью Юрия Дудя. Видимо, они представляют себе журналистику как-то иначе.

«Есть ощущение, что у меня отнимают будущее»

Полина, выпускница МГУ

Поступая в 2018 году на журфак, я думала, что было бы круто работать в какой-нибудь «Медузе» или «Новой газете», хотя в то время не очень была погружена в повестку и СМИ особо не читала. На первом же курсе я разочаровалась, даже думала отчисляться: профильных предметов было мало, плюс мне не очень повезло с преподавателями. В итоге я решила, что буду работать в рекламе или маркетинге, но потом поступила на модуль политической журналистики — и все изменилось <в марте этого года стало известно, что администрация факультета приняла решение «для оптимизации» объединить образовательные модули «Политическая журналистика» и «Социальная журналистика» — The Insider>. Там мы активно занимались, учились работать с источниками и обсуждали то, что происходило в журналистике и с журналистами, например обыск у Романа Анина. Так что на третьем курсе я поняла, что действительно хочу быть журналистом, а потом устроилась на стажировку в «Новую газету».

Когда началась война, наши преподавательницы очень старались нас поддержать. Но, по моим ощущениям, это все же единичные случаи — большинство отмалчивается и старается не высказываться на эту тему. Правда, есть и преподаватели, которые на своих страницах «ВКонтакте» выкладывают видео в поддержку войны.

Конечно, ситуация в российской журналистике печальная, и есть ощущение, что у меня отнимают будущее. Однако мыслей, что в России все запретили и поэтому я не буду заниматься своим делом, не возникает. Наоборот, я становлюсь злее, мне еще больше хочется что-то говорить и делать. Я понимаю, что это мое место, и готова брать на себя риски. Многие издания работают на русскоязычную аудиторию, физически находясь не в России, — возможно, это мой вариант.