Национализм, часто рядящийся в религиозные одежды, — ключевой организующий принцип внешней политики Дональда Трампа, пишет в The Atlantic Эмма Грин. The Insider предлагает полный перевод статьи.
Один из величайших парадоксов Дональда Трампа в том, что один из наименее благочестивых за недавнюю историю президентов часто смотрит на мир сквозь призму религии. На этом строится его неистовая риторика: он говорит о грядущем «плацдарме безбожия» в США, о террористах, которые «поклоняются не богу, а смерти», об Америке как о «нации истинных верующих». Это продемонстрировала и его первая после инаугурации международная поездка: маршрут Иерусалим — Эр-Рияд — Рим был откровенно оформлен как мировой тур по центрам авраамических религий. Религия была и в центре внимания вице-президента Майка Пенса, посетившего «Всемирный саммит в защиту преследуемых христиан», организованный евангелистом Франклином Грэмом, и ежегодную встречу «Объединения христиан за Израиль». С религиозными группами был связан и один из его самых значительных за год внешнеполитических шагов — решение о признании Иерусалима столицей Израиля и переносе туда американского посольства.
Первый год Трампа в Белом доме однозначно дает понять, что главный организующий принцип в его понимании международных отношений — это национализм, часто смешанный с религиозной идентичностью. Это резкий поворот после администрации Обамы, которая считала основными движущими силами мировой политики другие факторы. Но до сих пор непонятно, какую стратегию и конкретную политику породит мировоззрение Трампа, и в результате это может повредить даже тем религиозным группам, которые он намеревается поддерживать.
Закулисные механизмы дипломатии и религии — дело темное. Отдел религии и глобальных отношений в Госдепартаменте, созданный при госсекретаре Джоне Керри для работы с международными религиозными группами, был в конце концов закрыт. Президент произносил страстные речи о преследуемых христианах на Ближнем Востоке, но до сих пор непонятно, получат ли они расширенную помощь или систематические визовые льготы. Администрация укрепила связи с такими странами как Саудовская Аравия, которую Комиссия США по международным религиозным свободам продолжает называть «страной, вызывающей особое беспокойство» по причине преследования и тюремного заключения «частных лиц за инакомыслие, отступничество и богохульство».
«Если есть какая-то одна черта, характеризующая внешнюю политику этой администрации, то это внутренняя напряженность, противоречия, внезапные развороты и прочие сюрпризы», — говорит приглашенный доцент университета Тафтс Элизабет Продрому.
[divider style=«single» border=«small»]
Мировоззрение, согласно которому весь мир — это битва между добром и злом, где ясно, кто на какой стороне, может дать эффект, противоположный желаемому.
[divider style=«single» border=«small»]
Самое сильное свидетельство того, как важна для Трампа религия, — это его язык. «У этой администрации определенно есть оттенки политического дискурса, которые заставляют вспомнить знаменитую статью Сэмюэла Хантингтона 1993 года и последовавшую за ней книгу „Столкновение цивилизаций“», — говорит профессор Университета Джорджа Мейсона Питер Мандавилл, который при Хиллари Клинтон служил в отделе политического планирования Госдепа. Президент снова и снова прибегает к религии, объясняя крупные события и роль Америки в мире. В этих речах нередки эффектные метафоры с не вполне ясным значением: терроризм — «битва между добром и злом», враги страны «топят людей в стальных клетках», ислам «ненавидит нас». Для его администрации религия — «фактор, вносящий более значительный вклад в формирование вооруженного экстремизма, чем, скажем, структурные причины, такие как политика, экономика, коррупция, локальные конфликты, на которых делала акцент администрация Обамы», — считает Мандавилл.
Администрация Трампа посвящает глобальным религиозным проблемам и немалое время в эфире. Президент часто дает интервью христианским изданиям, которые больше всего беспокоит положение христиан на Ближнем Востоке. Время от времени из-за религии возникает дипломатическая напряженность: этой весной, когда Трамп встречался с президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом, он настаивал на освобождении пастора из Северной Каролины Эндрю Брансога, который уже год находился в турецкой тюрьме. А вице-президент Пенс в начале этого года на одной из устроенных христианскими организациями конференций, которые он посещает регулярно, заявил, что «защита религиозных свобод — внешнеполитический приоритет администрации Трампа».
«Эта администрация относится к свободе вероисповедания как к неотъемлемому, универсальному и независимому праву человека, — говорит вице-президент Комиссии США по международным религиозным свободам Кристина Арриага, в прошлом исполнительный директор вашингтонской юридической фирмы Becket, поддерживающей свободы веры. — При администрации Обамы такого не было. И я думаю, что это дает глоток свежего воздуха международному сообществу и тем из нас, кто стремится к тому, чтобы свободе вероисповедания было возвращено то место, которого она заслуживает».
Возможно, у приверженцев религиозных свобод есть и другое основание для удовлетворенности администрацией Трампа: насколько увеличивается интерес Вашингтона к глобальным религиозным проблемам, настолько увеличивается и их влияние. В частности, советники президента, принадлежащие к евангелической церкви, с успехом настояли на некоторых значительных внешнеполитических шагах Трампа, в том числе на переносе посольства в Иерусалим и перенаправлении помощи христианам Ближнего Востока (раньше это делалось по линии ООН, а теперь через USAID). Возможно, эти решения мотивированы внутренней политикой в той же степени, что и внешнеполитической стратегией. «Он пытается выполнять политические обещания, которые дал во время избирательной кампании христианам-евангелистам», — говорит директор Центра Беркли по религии, миру и глобальным отношениям при Джорджтаунском университете Шон Кейси, бывший глава отдела религии и глобальных отношений в Госдепартаменте.
При Обаме консервативных поборников религиозных свобод раздражало то, что они считали признаками нежелания сделать одним из приоритетов борьбу с гонениями на верующих во всем мире. Критики администрации были возмущены тем, что должность спецпосланника США по глобальной свободе веры долгое время оставалась вакантной, а госсекретаря Джона Керри критиковали за то, что он не торопился официально признать занятия ИГИЛ геноцидом христиан и других религиозных меньшинств. «Мы потеряли огромное количество времени, и из-за этого пострадало множество людей, — заявила Арриага, говоря скорее от своего имени, чем от имени своей организации. — Существуют конфликтные ситуации, и мир ждет от США лидерства».
Администрация Обамы все же делала некоторые шаги в сторону увеличения роли религии в ее дипломатии. Пока Керри не создал отдел религии и глобальных отношений, в Госдепартаменте не было структуры, посвященной анализу событий и субъектов политики сквозь призму религии, не было систематизированной сети контактов с религиозными общинами и НКО.
«Изначально была тенденция недооценивать, если не полностью игнорировать, культуру и религию, так как основой мировоззрения тех, кто занимался международными отношениями, была реальная политика», — говорит Мандавилл, работавший в отделе в 2015–2016 годах. Целью создания отдела отчасти было изменение политической культуры, которая рассматривала религию исключительно как проблему, с которой приходится иметь дело в контексте терроризма. «Мы, во всяком случае, пытались обратить внимание на то, что нескольких строчек в твиттере, написанных транснациональными глобальными шейхами, недостаточно для решения проблемы вооруженного экстремизма, — рассказывает он. — Думать что можно обратиться к каирскому университету Аль-Азхар, чтобы были выпущены какие-то фетвы, которые покончат с ИГИЛ, — это фундаментальное непонимание сущности религиозного авторитета в современном мире».
Но сейчас большая часть этой работы свернута, а в некоторых отношениях и обращена вспять. Госсекретарь Рекс Тиллерсон заявил, что отдел должен быть преобразован в новый отдел, занимающийся мониторингом религиозных свобод во всем мире, что фактически покончит с работой, начатой Керри. «Только взгляните, какие таланты от нас утекают, — говорит Кейси. — Трамп лишился нескольких человек, потрясающе одаренных и обладающих огромным опытом и знанием внешней политики в целом и пониманием религии в различных регионах мира в частности». Когда дело доходит до практических политических решений, Трамп, похоже, предпочитает прислушиваться к неструктурированной группе неформальных советников, а не к карьерным бюрократам; среди дипломатов царит унылое настроение в ожидании урезания бюджета и увольнений. Кейси скептически относится к возможностям групп с религиозными интересами, включая христианских советников Трампа, заменить собой формальную политическую инфраструктуру. «Трудно разглядеть какой-то реальный прогресс во внешней политике, достигнутый этим кругом евангелических лидеров», — считает он.
Это фундаментальное противоречие внешней политики Трампа, глобальной или сосредоточенной на отдельных регионах: громкая риторика совершенно не обязательно соответствует имеющимся ресурсам, штатному расписанию или структурам, позволяющим поддерживать крупные инициативы. Даже в отношении христиан Ближнего Востока, к которым евангелисты и конгрессмены-республиканцы относятся с особой страстью, политическая стратегия до сих пор остается неясной. «На словах он в некоторых речах делает им щедрые подарки, но если вы — преследуемая христианская семья в иракской провинции Ниневия, вы этими словами сыты не будете, — говорит Кейси. — Из них вы не построите дом, они не защитят вас от злых соседей, которые, как вы считаете, окружают вас. Что касается реального выполнения обещаний — сейчас царит больший беспорядок, чем когда-либо прежде».
Иногда риторика Трампа активно работает против дипломатических целей США. Его мировоззрение, согласно которому весь мир — это битва между добром и злом, где ясно, кто на какой стороне, может дать эффект, противоположный желаемому — там, где умеренные группы пытаются противостоять экстремистской идеологии. «Это дает силу и приводит в движение религиозные общины и лидеров, отвергающих идею плюрализма, и ослабляет любые группы или частных лиц, приверженных идее сосуществования», — говорит Продрому. Правоту этих слов, возможно, подчеркнет введенный Трампом запрет на въезд в США граждан определенных стран, который, по общему мнению, направлен против иммигрантов-мусульман и беженцев.
Вот модель политики Трампа: много слов, меньше действий и еще меньше ясности в отношении рабочей стратегии. «Определенно есть впечатление, что религия играет в политике этой администрации значительно большую роль, чем у ее предшественников со времен холодной войны, — говорит Продрому. — Но пока еще слишком рано для того, чтобы понять разницу между впечатлениями и реальностью».