США не впервые сталкиваются с проявлениями расизма и неонацизма, но впервые власти относятся к этому так терпимо, пишет обозреватель The New Yorker Джелани Кобб. The Insider предлагает полный перевод статьи.
В августе 1966-го, 51 год назад, основатель партии американских нацистов Джордж Линкольн Рокуэлл выступил перед тремя тысячами своих сторонников в Маркетт-парке в Чикаго. Это было тогда, когда Мартин Лютер Кинг развернул свою кампанию в северных штатах, стремясь показать, что сегрегация и дискриминация — обычаи не только белых южан. Нацисты увидели в этом шанс выступить в роли защитников белого населения, спасителей от насилия в отношении белых, которое якобы неизбежно принесет интеграция. Перед этим митингом The New York Times писала о нацистской партии: «Многих, кто все еще помнит концлагеря, которые символизировала свастика, озадачивает то, какой прием они (нацисты) получают». Количество белых чикагцев, которые одобряли расистскую и антисемитскую риторику Рокуэлла, ошеломляло. Это было похоже на то, как примерно за три десятилетия до этого двадцать тысяч человек собрались в нью-йоркском Madison Square Garden, чтобы послушать речь лидера пронацистского «Германо-американского союза» Фрица Куна в защиту Адольфа Гитлера. Устроенный Куном митинг оказался высшей точкой недолговечного движения — как и собрание сторонников Рокуэлла в Маркетт-парке. То, что случилось в прошедший уикенд в Шарлоттсвилле, — не первая массовая мобилизация нацистов, которую увидела страна. Но впервые мы увидели такой вялый ответ на это со стороны высших эшелонов американской власти.
Нынешний обитатель Белого дома никогда не отличался высокими моральными инстинктами, но это редко было так заметно, как в точке надира, которая была достигнута в воскресенье в Шарлоттсвилле. Не сумев сказать ничего определенного о террористической атаке против мечети в Миннесоте на прошлой неделе, Трамп ограничился примирительными заявлениями в связи с волной расовой нетерпимости, которая привела к насилию в Шарлоттсвилле. Говоря о кризисе, он осудил фанатизм и насилие «с обеих сторон» в заявлении, причудливо затесавшемся между призывами к реформе торговых отношений и к созданию лучших условий для ветеранов. В последние два года мы видели множество случаев подмены тезиса, ими были отмечены и последние президентские выборы. Но когда Трамп делает заявления, подразумевающие, что нацисты и многонациональная группа демонстрантов, собравшаяся, чтобы противостоять им, в сущности, в равной степени неправы, это поразительно.
Наивно было бы ожидать от президента однозначного осуждения неоконфедератов («наследие, а не ненависть», и все такое), но нацисты? По причинам, которые нетрудно понять, свастика, по меньшей мере в США, всегда более определенно, чем флаг Конфедерации (южных штатов), воспринималась как символ расового фанатизма. Америка снисходительно относилась к бесчисленному количеству сборищ сторонников идеи о превосходстве белых, но отношение к нацизму, как правило, было совершенно нетерпимым — потому что американцы не считают себя причастными к его худшим преступлениям. Мэр Чикаго Ричард Дейли после митинга Рокуэлла назвал группу его сторонников «бандитами и головорезами». После собрания, устроенного Фрицем Куном в Madison Square Garden, мэр Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардия приказал проверить «Германо-американский союз» на соответствие налоговому законодательству; в результате вскрылось хищение, оказавшееся для организации фатальным. В этом контексте февральское решение Трампа исключить белых расистов из федеральной программы по противодействию экстремистскому насилию, сосредоточившись на исламских террористах, говорит о многом. Это произвело такой эффект, как будто президент одобрил легионы реакционеров. Появление коалиции презирающих остальной мир сторонников Ричарда Спенсера <лидер «альтернативных правых», завершивший однажды во время избирательной кампании свое выступление фразой «Хайль Трамп!». — The Insider> было вполне предсказуемо. Рокуэлл всегда был всего лишь маргинальной фигурой, но Спенсер все более отчетливо становится вектором чудовищного гнева — такого, что ему надо противостоять разными способами, не только косвенно. Когда заходит речь об обоснованиях беспристрастности Трампа, Белый дом объясняет, что и протестующие (в Шарлоттсвилле), и их противники прибегали к насилию. Это примечательно: когда-то США были страной, которая не считала морально равными нацистов и тех, кто с ними сражался. Кроме того, заметим, не было случаев, чтобы антифашисты врезались в толпу реакционеров на автомобилях.
Трамп одержим Бараком Обамой, уничтожение его наследия превратилось для президента в смысл существования. И теперь Трамп еще раз продемонстрировал, что сравнение с предшественником — не в его пользу. Обама постоянно обращался к стране в критические моменты — после массовых убийств в кинотеатре в пригороде Денвера, в начальной школе в Коннектикуте, в церкви в Чарлстоне, после убийства пяти полицейских в Далласе. Он проявлял подлинное сочувствие и готовность бороться с моральными последствиями неудачных решений, которые мы, общество, приняли. Трамп же в своих последних комментариях ограничивается банальностями, он ищет «серые зоны» там, где их нет. В его мышлении нет места нюансам, поэтому он и может демонстрировать верность своим идеям в твитах, объем которых ограничен 140 знаками. В случае с Шарлоттсвиллом неточность и отсутствие нюансов отдают попыткой ухода от ответа.
После 11 сентября 2001 года было по меньшей мере тридцать атак белых террористов; их жертвы составляют большинство погибших от терроризма на американской земле. Два года назад, когда Диланн Руф убил девять человек в Африканской методистской епископальной церкви в Чарлстоне, он называл себя своего рода разгневанным пророком, чьи поступки должны пробудить белых людей и открыть им глаза на опасность, которую представляют для них цветные в США. Эти силы восприняли Трампа как человека со сходными взглядами; в его нежелании осудить во время избирательной кампании Дэвида Дюка <публицист, известный расистскими и антисемитскими взглядами и призывавший голосовать за Трампа. — The Insider>, в том, как он повторяет за белыми расистами их мифическую статистику черной преступности, они увидели знак того, что их время настало.
Отвратительные картины, которые мы увидели в Шарлоттсвилле, возвещают о том, что в каком-то смысле их время действительно настало. Это время неопределенных нравственных принципов, когда центробежные силы высокомерия, чувства обиды и расового превосходства сталкиваются с идеалами всеобщей человечности и возможности гражданского общества. Мы вошли в новую фазу эры Трампа. Разрушения, которые он причинил с момента своего первого появления в общественной жизни, стали очевидными, они все неумолимее, а их «архитекторы» чувствуют все большую поддержку. То, что случилось в Вирджинии, — не кульминационная битва в этом конфликте. Скорее, это трагический пролог к таким же, но более масштабным событиям.