Прощание с империей. Поражение России в войне с Украиной — закономерный итог ее исторической траектории

Что определяет траекторию государства?

С крахом СССР в России вошел в моду «антиисторический антиматериализм». Метафизические рассуждения об извечном или о «столкновении цивилизаций», где прошлое господствует роковым образом, к счастью, не выдерживают проверки фактами. Например, почему в Скандинавии 1930-х годов в ответ на Великую депрессию побеждают социал-демократы, а в Германии — нацисты? Менталитеты вроде везде нордические. Еще в 1780 году коэффициент Джинни (то есть неравенства) был самым высоким в Датском королевстве, откуда, кстати, Петр І списал Табель о рангах. Притом не было крепостничества ни на казачьем Дону, ни на поморском Севере, ни в общинах старообрядцев, ни среди мусульман Поволжья, тем паче в Сибири. Зато его пережитки сохранялись в Исландии до начала ХХ века. Тогда же мигрантов в американскую Миннесоту звали «шведской голытьбой» и «финскими лесорубами». В Канаде (где еще в мире?) до 1950-х говорить по-французски считалось не политесом, а признаком многодетных и нищих «белых негров» Квебека. Не говоря уже об ирландцах, поляках, итальянцах, массе простых евреев или корейцах, «неграх Азии», как черным по белому писалось в армейских памятках для американских солдат, отправлявшихся на сдерживание коммунизма в Корее. Сегодня все это звучит дико, потому что во второй половине ХХ века, буквально вчера, эти народы влились в ядро расширяющейся миросистемы капитализма.

Так почему не Россия? Тут нам потребуется карта мира, длительный, телескопический взгляд на историю и серьезный теоретический компас. Макс Вебер верно поставил вопросы, но сильно перегнул с протестантской этикой. Как острил чешско-британский теоретик Эрнест Геллнер, если бы в далеком 732 году н. э. Карл Мартелл с воинством франков не остановили арабских завоевателей в битве при Пуатье и Европа стала мусульманской, ее история, конечно, повернулась бы иначе. Германский социолог Мухаммед ибн Вебер в XIV веке от Хиджры (или 1905 году от Р. Х.) опубликовал бы трактат «Хариджитская этика и дух капитализма». Было такое пуританское течение в исламе, единственной из мировых религий освятившей частную собственность. Сам пророк был купцом, а Мекка — караванным перекрестком, где вокруг священной Каабы возникла зона запрета на насилие (по-арабски харам), прообраз Дубая в море междоусобиц и бедуинского рэкета.

Если все дело в протестантизме, то как быть с католическими Венецией, Флоренцией и прочими торговыми городами-государствами итальянского Ренессанса? Кстати, почему банкиры вроде Медичи щедро оплатили взлет культуры? Если одним словом — то элитный статус под стать королям и Ватикану. Но прежде средневековые банкиры и коммерсанты Северной Италии еще более щедро и на удивление честно друг перед другом скинулись на постройку крепостных стен, флотов и на профессиональные отряды передовых арбалетчиков, то есть коллективно понизили охранные издержки ведения бизнеса. La Serenissima (Светлейшая) Венецианская республика простояла века неприступной для пиратов и баронов-грабителей и сдалась только в 1797 году, да и то самому Наполеону. Вот колыбель капитализма.

Чарльз Тилли называл это капиталоемким путем к современному государству. Существовал и другой путь, основанный на целенаправленном принуждении. Эта стратегия власти еще долго оставалась куда более распространенной, потому что редко у кого из владык водились богатые независимые купцы. А вот дворянство на коне, пехотные армии рекрутов, а затем и пушки были в распоряжении всех удачных империй модерна, в том числе России.

Европе, конечно, исключительно повезло с географией. Степные кочевники доходили от силы до Венгрии, предоставив Западу возможность медленно вариться в котле своей феодальной раздробленности. Макс Вебер обозвал феодализм «хроническим заболеванием», преодолеть которое очень трудно. Требовался сильнейший шок на грани выживания. Вебер прав: протестантская Реформация стала таким шоком, и не только в душах людей. Ереси плодились и в Средневековье. Но как до Мартина Лютера не добралась инквизиция? Кто обеспечил охранные издержки лютеранам, кальвинистам и прочим англиканам?

Как война породила современные государства

Вопрос полезно наложить на шкалу времени. Почему не ранее XVI века, а далее столь бурно? Если бы тогда существовал журнал The Economist, вообразим, какие глобальные тренды обсуждали бы его эксперты в спецномере за январь 1500 года. Наверняка новую военную технологию огнестрельного оружия, покончившего и с набегами степняков, и с феодальным сепаратизмом, бичом Средневековья. Эксперты обсуждали бы геополитику новейших «пороховых империй», быстро заполнявших Евразию. А вот открытие Америки — не уверен.

Порох изобрели китайцы. Они же первыми свергли монгольское иго. Вскоре китайской династии Мин стало не с кем воевать, а новые территории не интересовали, если и так трудится громадная рисосеющая страна. Правивший в Китае мандаринат сознательно проводил стагнацию ради гармонии конфуцианского правления. Купцов и военных терпели лишь по мере необходимости. Это не столько сила традиции, сколько по-своему рациональная и долгоиграющая стратегия власти. В Японии вообще прикажут забыть тэппо, национальный вид огнестрела, поскольку при сёгунах династии Токугава наконец установились внутренний мир и благоденствие.

Пороховые империи раннего модерна жестко наводили свои порядки. После хаоса повсюду начинался рост демографии и экономики — на следующие 100–150 лет, пока не наступало очередное аграрное перенаселение. То же самое наблюдалось в Индии при Великих Моголах (конечно, не монголах, а скорее узбеках), и в сефевидском Иране, и в обширной Османской империи. Так то, скажете, Азия... Однако и в Европе возносилась империя Габсбургов, ревнителей католичества, которые так удачно захватили драгоценности ацтеков и инков, а с присоединением Португалии прибавили также доходы из Африки и Индии. Поглядите на карту мира 1500-х. Глобальные тренды — это пороховые империи, религиозная ортодоксия, расцвет ремесел и рост населения, откуда потоки налогов в имперскую казну.

Да, на северо-западе Европы Габсбургам пока не удалось расправиться с непослушными князьями и голландскими купцами, впавшими в протестантскую ересь. Долго ли это сборище устоит против испанской пехоты, Великой Армады, иезуитов и инквизиции? Оказалось, устоит. Это и есть главная проблематика исследований Чарльза Тилли, Уильяма Макнилла, Иммануила Валлерстайна, Ричарда Лахмана, Джованни Арриги. Моих учителей.

Берем теперь карту мира на 1900 год. Как там Китай, Персия, турки-османы? Индия вообще британская. Испания потеряла колонии и замуровалась от мира за Пиренеями. Конечно, с 1500-х по 1900-е годы в мире победил капитализм, и центр его оставался в основном в протестантских государствах. (Оставшаяся в католицизме Франция прошла через свои гугенотские войны и Фронду.) Причина, повторим, не в духовной этике, а в затяжных войнах и внутренних революциях, в которых формировались современные государства. Сопротивление протестантов (и Франции) империи Габсбургов, грозившей поглотить весь Запад, потребовало напряжения ресурсов и изобретательности для построения флотов, массового литья пушек, снабжения военных, в том числе самыми передовыми приборами тех лет: часами, компасами, картами, таблицами баллистики, подзорными трубами. По-английски телескоп и оптический прицел (scope) — однокоренные слова. Офицеров, этих отныне «обузданных» аристократов, требовалось обучать профессионально. Посмотрите историю университетов Берлина, шведской Уппсалы или французских Grandes écoles. Солдат также пришлось обучать грамоте не только для чтения устава (а прежде Библии в переводе на современные языки), но и для воспитания патриотического духа со школьной скамьи. Как говорили современники о Франко-прусской войне, ее выиграл немецкий учитель.

Все это требовало рациональной организации государства, то есть дееспособной, менее коррумпированной бюрократии — и растущих налогов. Деньги любят счет. Габсбурги стали баснословно богаты благодаря природной ренте, золоту и серебру Мексики и Перу. И что в итоге? Португальский публицист XVII века в отчаянии восклицал: «Лиссабон лишь глотка для богатств из Индий, а оседает все в голландском чреве». Голландцы, как добросовестные купцы, деньги считали и научили этому англичан. Американцы — их общие потомки.

Борьба за бюджет чревата конфликтами, нередко кровавыми. Английскому королю Карлу І отрубили голову по приговору парламента. Как и французскому Людовику XVI. Американцы же от короля Георга отложились под лозунгом «Нет налогам без представительства!» (No taxation without representation).

Плюс то, что Вебер называл «конкуренцией среди государств за мобильный капитал». Не только золото, но и золотые руки утекали от плохих правителей, потому что в Европе было куда уходить. Испанская корона изгнала евреев — и те подались в Голландию. Пусть они не протестанты, но зато купцы и ценные профессионалы.

Демократии модерна возникали для бюджетного контроля со стороны буржуазных элит, потому что им было что терять, как и приобретать на госдолге и контрактах. Более простой народ получал доступ к демократии лишь постепенно и также в основном под воздействием войн. Солдаты не только мужики с ружьем, но потенциальные бунтари. Бисмарк после 12 лет «Исключительного закона против социалистов» вдруг пригласил оказавшихся неистребимыми марксистов избираться в рейхстаг, а сам сверху провел социальные реформы. Фронтовики могли стать и фашистами — все равно угроза для элит.

Женщины вовлекаются в государство еще до феминизма, поскольку матерям и женам солдат требуется социальная защита. В Первой и особенно во Второй мировой войне, в индустриальную эпоху, женщины массово заменяют у станков мобилизованных мужчин.

В самой сжатой форме это и есть военно-фискальная теория модернизации Запада. Так что же с Россией? Переходим ко второй части изложения.

Историческая траектория России

России тоже повезло с географией, но не сразу. Как говорил французский мегаисторик Фернан Бродель, география предполагает, а люди располагают. Восточные славяне столетиями страдали от набегов степняков. Леса давали какую-то защиту, но были бедны почвами и полезными ископаемыми. В сравнении с Венецией и ганзейскими портами сам Великий Новгород выглядел довольно хило. На вывозе пушнины, пеньки и воска, да через тех же ганзейцев, много не наживешь.

Огнестрел и здесь коренным образом изменил баланс сил. В 1480-х годах Иван ІІІ, самый недооцененный из правителей Москвы, заложил основы пороховой империи. Вскоре ее стрельцы и казаки пройдут путями выдвижения степняков, только в обратном направлении (см. классическую картину «Покорение Сибири Ермаком»). Прирастание плодородием степей и уральскими металлами поставило Россию в один ряд с прочими пороховыми империями, хотя все еще сравнительно бедное подражание с мировой окраины. Впрочем, как и шведов, давних свояков по варяжской линии. И как поляков, извечных собратьев-соперников по славянству.

Но далее пути русских, поляков и шведов расходятся. Шведская корона, видя бедность своей суровой окраины и коммерческое процветание голландцев, поддержала протестантизм. Вместо выскребания скудных налогов из разбросанных по хуторам скандинавских крестьян их плотно сбили в одну из лучших армий протестантской лиги, «молот Севера». Военное дело — специализация именно полупериферии. Рачительные голландцы собой особо не рисковали, зато платили хорошо и в срок. Вскоре вынесли в Швецию даже часть своего ВПК — подальше от испанских армий, поближе к строевому лесу и залежам руд. Вот где корни SAAB, Volvo, IKEA. То же самое Пруссия, королевство-наемник, прославленное дисциплиной и муштрой, — товар лицом! Но Швеция со времен Петра І выбывает из высшей лиги геополитики и к ХХ веку делается социал-демократией. Пруссия, напротив, вырастает в кайзеровский и затем гитлеровский Рейх.

Все иначе в Польше, где в изобилии растили хлеб на экспорт в те же протестантские страны. Возникает логистическая цепочка, типичная для современной миросистемы. В центре, на Западе, ремесленники и купцы, солдаты и матросы зарабатывали и вдоволь потребляли хлеба, мяса (и пива). На полях Восточной Европы примитивной сохой пахали крепостные, что снижало производственные издержки. Крепостными владели польские магнаты, которым не по рангу было заморачиваться организацией хозяйства и счетом денег. Для этого есть зависимые от пана евреи. Деньги и так текли к магнатам рекой от голландцев, вывозивших через балтийские порты хлеб и завозивших предметы роскоши — потешить магната и его гостей. В результате Польша — периферия, балтийская страна без флота. Города Краков и Вильно полны костелов и дворцов, но не банков и мануфактур. Аристократия свободна от налогов и даже от королевской власти. Так продолжалось пару счастливейших столетий польской истории (хотя не для крестьян). В итоге оказалось, что шляхта — доблестные кавалеристы и саблисты, но пушек не льют. Некогда крупнейшее государство Европы надолго исчезает с карты, до 1918 года и следующего раунда геополитических потрясений.

У русских свое геополитическое везение. Они осваивали удаленный фланг Евразии практически вне конкуренции. Китаю никогда не было дела до русских, Ирану извечно досаждали с боков турки и афганские племена, а сами гиперактивные турки в расцвете сил и престижа предпочитали осаждать Вену и кошмарить итальянских купцов на Средиземноморье. Отсюда, кстати, смелый план генуэзца Колумба сподвигнуть Мадрид пойти вокруг света в обход вредных турок.

Где здесь голландцы с англичанами? Они максимально реализуют выпавший им шанс на Атлантике, а затем в мировом океане. Глобальные предприниматели под парусами океанских кораблей с пушками, викинги капитализма на новом витке истории — где могли, грабили, а где не удавалось, торговали или расселялись на землях за морем. Только в Россию очень долго приплыть было нельзя, некуда. Неудача Ивана Грозного с выходом на Балтику в Ливонских войнах — скорее неявное везение. Иначе могло быть как в Польше.

Передовые воинства Запада в Россию все-таки пришли. Это поляки и шведы в годы Смуты, чье изгнание празднуется. Но почему они не вернулись? Тридцатилетняя война, апогей взаимного истребления католиков и протестантов, — вроде не наше дело. Но именно тут для России возникла длительная передышка после унизительного знакомства с иностранным модерном. (Так же повезло японской Реставрации Мейдзи в 1860-х годах с Гражданской войной в США.) Весь ход XVII века в России подготовил догоняющие реформы Петра, который почти всё, от Синода до каналов Петербурга и флага, срисовал у голландцев. Кроме, конечно, датской Табели о рангах и шведской рекрутчины.

Был ли у Петра выбор? Купцов кое-каких он мог перевезти. Но колониальные рынки? Хотя и пытался в своем последнем Персидском походе. Оставался путь догоняющего развития на основе принуждения. Это противоположность англо-голландскому капиталоемкому пути, но не аберрация. В книге с ясным названием «Принуждение, капитал и европейские государства, 990-1992 гг.» Чарльз Тилли настаивал, что пути были не выбором правителей, а вариантами прохождения через постоянно возникавшие проблемы геополитики и изъятия налогов внутри стран.

Самое жесткое определение модернизации дает Стивен Коткин, автор эпической биографии Сталина: модернизация есть геополитический императив. Либо у вас будут современные заводы, специалисты и все то, что их обеспечивает (университеты, карьерные возможности, культурный быт); либо к вам приплывут те, у кого это уже есть. В 1850 году Корея и Япония выглядели очень похоже, а к 1910 году Корея стала колонией Японии.

Так все-таки «проклятые вопросы» России — от традиций государственного принуждения? Как иронизировал Валлерстайн, традицией становится все, что хоть пару раз сработало раньше. Закабаление крестьянства сработало в качестве топлива догоняющих рывков XVI, XVIII и XX веков, три цикла по 150–200 лет. Добавьте многократное уничтожение и переформирование правящих элит при Иване Грозном, Петре и Сталине.

И Путине? Он, похоже, пытается запускать сталинскую ракету, в которой давно выгорело топливо, системы управления, да и краска сошла со звезд. Режим, может, и гибридный, только гибрид несуразный — толком ни абсолютизм Людовиков, ни сталинский деспотизм. «Я тебя слепила из того, что было». Модернизационной динамики (в отличие от Украины со всеми ее собственными проблемами) не проявляется даже на второй год тяжелой войны. Ни Шойгу, ни Набиуллина ничуть не напоминают сталинских наркомов, и не грозит им вроде никакой новый Берия.

Крестьянство закончилось, как и в большинстве индустриальных странах, к середине ХХ века. Их потомки в массе прошли через фазу лимитчиц и рабфаковцев в современные горожане, которые по повадкам и быту куда ближе западным обывателям (способным, однако, голосовать за Трампа), нежели своим выносливым до фатализма многодетным бабушкам. Армия, всякие «органы» либо педвузы для женщин в позднем СССР особенно привлекали недавних выходцев из деревень и малых городов. Эти социальные группы во многих странах склонны отстаивать консервативно-державные «скрепы» в компенсацию низкого статуса. Поглядели бы вы, какими слоганами-наклейками украшают бамперы своих подержанных машин многочисленные ветераны в тех же США! Впрочем, может, и не такие многочисленные. Американский социолог Рэндалл Коллинз после терактов 9/11 в 2001 году в течение первых недель регулярно подсчитывал, сколько домов и машин на улицах вывесили звездно-полосатые флаги. Ими, как тогда всем казалось, целиком покрылась Америка. Оказалось, 12–15%. Социальные психологи обнаруживают, что присутствие в толпе более десяти процентов чем-то выделяющихся людей воспринимается как уже «чуть не поголовно». Впрочем, это уже немного другая социология.

Коллинз провел часть детства в сталинской Москве в стенах посольства США. Папа был дипломатом, мама основала в Москве Англо-американскую школу. В далеком 1980 году этот самый Коллинз ошарашил своим докладом советологов Колумбийского университета, предсказав, что объект их экспертного знания исчезнет в течение, осторожно говоря, еще их жизней. Аргументировал это Коллинз моделью геополитики Макса Вебера и историческими картами империй. Вообразите, как фыркали советологи, покидая тот семинар.

СССР распался всего десятилетие спустя. Распался мирно и сверху, как и предсказывал тогда Коллинз. Элиты, особенно губернаторы и наместники, прежде других чувствуют, когда пора бежать, потому что обладают внутренней интуицией и знанием своей среды. Прочих же распад застает врасплох. Применимо ли это сейчас? Хочется надеяться.

Если бы не второе предупреждение Коллинза. Великие державы обычно распадаются не в один, а в два или три удара. Первое поражение — вроде случайность, чье-то головотяпство или невезение. Несколько лет спустя, нередко пройдя через внутренние потрясения, харизматичный вождь поднимает державу с колен и бросает вызов судьбе. Таков был еще карфагенянин Ганнибал, со своими слонами едва не растоптавший Рим. Таковы испанский Филипп ІІ (в честь которого до сих пор немалая страна именуется Филиппины), император Франции Наполеон. Конечно, и Гитлер. Эти вожди не допускают дезертирства элит и воюют до губительного разгрома. Вот почему в 1980 году, когда Рональд Рейган обещал остановить коммунизм, Коллинз призывал избежать атомной войны с СССР и предоставить тому распасться.

В российской истории великим реваншистом на самом деле был Сталин. Он перевернул итоги и Русско-японской войны, и Первой мировой. Но взятие Берлина в долгосрочном плане обернулось эпическим поражением всего сталинского дела — падением Берлинской стены в 1989 году, а вскоре и самого СССР.

Путинская нечаянная (в смысле против всех ожиданий) война в Украине — уже скорее постфинал исторической траектории Российской империи. Стремительно растрачиваются остатки советских ресурсов: оружейных, идеологических, внешнеполитических, экспортных и, увы, людских. Провозглашенная в качестве цели войны демилитаризация скорее может постигнуть саму Россию. При этом не наблюдаем никаких стратегий наращивания государственной мощи, ни капиталоемких, ни принудительных. Путин не Сталин уже тем, что не может пойти на конфликт с собственными элитами.

Да, остается ядерное оружие. Однако и это, похоже, проехали. Чего добиться тактическим ударом, упаси нас, по Киеву или Жешуву? Тем более по Вашингтону. Прикончить старика Байдена и ждать ответа?

Чарльз Тилли показывал, что в Европе различные пути в конечном итоге сливаются. Собственно, что такое Евросоюз, как не клуб распавшихся империй? Таковы Франция с Австрией и Испанией, и Германия с Польшей, даже Бельгия и Нидерланды. Клуб не только с тяжелым прошлым его членов, но с исторической задачей не превратиться в музей, как Венеция и Флоренция. В клубе том должно найтись место Украине уже в силу принципа территориальности власти и экономики. Но также и России с Турцией (учитывая фамилию автора, читатель оценит смелость социологического прогноза). Это не пожелание, а программа, вытекающая из анализа последних пяти столетий. Военные поражения и крушение геополитических амбиций иногда идет на пользу. Помимо usual suspects Японии с Германией, вспомните Швецию и Данию. После аннексии Крыма оставалось утешаться, что все плохо, но еще не катастрофа. Теперь — катастрофа, но уже не все так плохо.