Общество
Главное чувство, которое оставили после себя эти выборы у протестно настроенной части Турции — разочарование. Оно тем тяжелее, что этим выборам предшествовали большие надежды. Всего год назад прошел референдум за принятие поправок в конституцию, где с неуверенным преимуществом победило предложение изменить политическую систему страны так, чтобы президент становился единоличным ее правителем, фактически — султаном. И сами выборы нового президента и парламента должны были пройти в сентябре 2019 года. Полтора месяца назад их решено было стремительно перенести, и казалось, всем было понятно, почему: турецкая лира покатилась вниз и турецкая экономика зависла над пропастью такой глубины, что треск от ее краха решительно заглушит грохот любых политических потрясений. Президенту надо было успеть застолбить себе султанство раньше, чем это произойдет. Потому что успех его предприятия действительно зависел от процентов, а возможно и долей процентов. И в этом первое главное отличие Турции от России — здесь выборы действительно могли бы что-то изменить.
Тем интереснее было наблюдать за этой президентской гонкой на стероидах. В оппозиции — три партии, разные как лёд и пламень, и, очевидно, единственный шанс на победу, который у них был — выдвинуть в президенты единого кандидата. Такой кандидат даже был наготове: рассорившийся с Эрдоганом бывший президент Турции Абдуллах Гюль с улыбкой объевшегося сметаной Джорджа Клуни. Но главная оппозиционная партия, Народно-республиканская, последователи республиканских идей Ататюрка, от кандидатуры Гюля отказались сразу. У них нашелся свой герой: вместо всем порядком надоевшего лидера партии Кемаля Киличдароглу выдвинули Мухаррема Индже, молодого по политическим меркам политика на новых батарейках. Индже обещал всем все и сразу: экономическое процветание, вход в Евросоюз, политическую амнистию, назовите свое. Несмотря на то, что ему почти не дали телевизионного времени, он прокатился по стране с миллионными митингами: последниий, в Стамбуле, ровно накануне выборов собрал, по оценкам оппозиции, пять миллионов человек, даже несмотря на то, что государство ограничило паромы в Азию и многим пришлось добираться на попутках. Цифра, конечно, откуда-то из фантазий — если верить ей, на митинге была треть города, Индже во всем Стамбуле на следующий день столько голосов не набрал. Но я готова свидетельствовать, что в эту субботу в либеральном Джихангире, где я сейчас живу, была закрыта половина кафе и лавок: все ушли на митинг. А ведь, кроме Индже, есть еще и националистка Мераль Акшенер, лидер «Хорошей партии», и Селахаттин Демирташ, лидер курдских демократов, руководивший предвыборным процессом из тюремной камеры — при этих условиях его 8 процентов, и почти 12 для его партии, прошедшей в парламент, — это весьма неплохой результат. То есть целая готовенькая оппозиция, реальная угроза султанской власти.
Эта оппозиция тратила немалые душевные силы на митинги, марши, агитационные песни и пляски на каждой площади, кампании в соцсетях, где буквально миллионы шерили хэштег #tamam, «хватит», после того как Эрдоган заявил: «Если народ скажет мне «хватит», то я уйду». Все это создавало какую-то видимость движения, обещание перемен. Люди настолько были уверены в том, что будет хотя бы второй тур выборов, где возможна победа оппозиционного Индже, что не планировали ничего на 8 июля, предполагаемую дату второго тура. При этом, соцопросы не давали точных прогнозов: по данным оппозиции Эрдоган должен был набрать 45-48 процентов, государственное агентство «Анадолу» обещало ему 52, которые он в итоге и получил. За неделю до выборов Мераль Акшенер обвинила Эрдогана, что результаты выборов заранее прописаны: мол, ей предписали 10 процентов, Индже — 28, а Эрдогану — 52. В итоге, ей досталось даже меньше, и злые языки приговаривали, что нечего было высовываться. Опрашивать людей было тем сложнее, что каждый третий отказывался отвечать, за кого собирается голосовать. Что тоже как будто значило оппозиционные голоса — ведь чего им бояться, если они за Эрдогана?
Изнутри страны выборы в Турции выглядели как хорошо срежиссированное шоу
Результаты, в общем, уже известны, остается главный вопрос — были ли эти выборы честными. Изнутри страны это выглядело как хорошо срежиссированное шоу: первые «результаты», полученные у того же государственного агентства Анадолу, государство разрешило опубликовать за три часа до дедлайна (обычно их объявляют в 21.00, разрешили — в 18.15), и они изображали у Эрдогана аж 58 процентов голосов. В последующие три часа можно было в прямом эфире наблюдать, как цифры постепенно выравниваются. Никакого подсчета бюллетеней в это время, очевидно, не шло — судя по всему, бюллетени сканируются моментально и результаты были известны уже в пять, после закрытия экзит-поллов. Сайт независимой выборной комиссии все воскресенье висел, и даже когда проснулся к утру понедельника, так и не показал «неофициальных» результатов — его руководитель просто признал в утреннем выступлении, что Эрдоган победил «большинством» голосов, не уточнив число большинства. Оппозиционный кандидат Индже еще ночью призывал не уходить с участков, где большинство урн оставалось запечатанными, а утром признал, что хоть гонка и не была честной, победа Эрдогана честна. Приложение «За честные выборы», созданное оппозицией, полдня показывало расходящиеся с официальными результаты, по которым Эрдоган набирал 48% и должен был быть второй тур выборов, чтобы под конец дня резко скакнуть к официальным и уже не разойтись с ними.
Ошибки российская оппозиция совершает те же, что и турецкая
И тем не менее, никто, вроде, не сомневается, что результаты были честными. И теперь надо понять, что с ними делать — и тут, пожалуй, оппозиционный опыт России и Турции оказывается удивительно близок. Да, у нас нет единого кандидата, способного получить на выборах не то, что более тридцати процентов, как Индже, но даже семи, как сидящий в тюрьме Демирташ. Но ошибки российская оппозиция совершает те же, что и турецкая. Во-первых, принимает круг своих друзей в фейсбуке за весь народ. На страницу Мухаррема Индже в фейсбуке подписано 2 миллиона человек, всего за него проголосовало 15 миллионов, традиционно — весь запад Турции, но это меньше четверти немаленькой страны. Вторая ошибка — недооценивать консервативность собственных избирателей. Даже те из них, кому поднадоел Эрдоган и кто не очень верит в его способность спасти Турцию от неминуемого уже экономического краха, с большим опасениям относятся к либеральной повестке, даже на самом внешнем уровне: сохранить свои хиджабы, пятничный официальный перерыв на молитву, дешевые государственные ужины в Рамазан. Программа строительства мостов и мечетей, к которой сводится в последние годы государственная политика Эрдогана, вполне по-русски заменяет собой реальную политическую программу. Все, вроде, помнят, как в Турции сейчас с политикой: режим чрезвычайного положения после июльского переворота 2016-го длится уже почти два года, десятки тысяч человек сидят в тюрьмах без суда по политическим обвинениям, сотни тысяч учителей и госработников уволены с волчьими билетами, последние независимые медиа были месяц назад куплены государством, все органы власти, покорно дрожа, выстраиваются под Эрдоганом в вертикаль. Но как и Россия, Турция призывает мыслить шире, перейдя на геополитическое мышление века так 16-го. И с точки зрения 16 века в Турции сплошные победы — все это так знакомо. У нас Крым, Олимпиада, футбол, у них — военные операции в Сирии, строительство второго моста через Босфор, открытие нового гигантского аэропорта на Черном море, который, по оценкам экспертов, в ближайшие десять лет не сможет окупиться, но наш будущий президент обещает ликующему народу, что в октябре, когда аэропорт Ататюрк закроется, построит на его месте гигантский общественный сад.
Никакой садик и десять новых аэропортов не спасут турецкую экономику от скорого и неминуемого краха
Но никакой садик и десять новых аэропортов, конечно, не спасут турецкую экономику от скорого и неминуемого краха. Лира стремительно девальвируется, внешний долларовый долг стремительно растет, а Эрдоган в ответ обещает еще больший государственный контроль, который еще сильнее пугает инвесторов и ведет к еще более скоростному удешевению лиры. И никакой спасительной нефти, которая остановила бы этот снежный ком, в стране нет — вся ее экономика стоит на анатолийских фермерах, продающих свои помидоры на Запад, и судя по падающему рейтингу Эрдогана, эти фермеры понесли ему голос последней надежды, который вполне мог бы уйти кому-нибудь другому. Этот мандат вручен ему на следующие пять лет, а если повезет на следующих выборах, то и на все десять. Но в Турции не теряют надежду: очень может быть, что все закончится гораздо раньше.