История
Фигура адмирала Колчака до сих пор вызывает ожесточенные споры. Сто лет назад, 18 ноября 1918 года, он был объявлен Верховным правителем России. О том, как это произошло и к чему привело, рассказывает, на основе малоизвестных свидетельств и документов, историк Ярослав Леонтьев. В частности, впервые звучит голос человека, на много лет потерянного историками: при этом, бывший колчаковский генерал, а до этого командующий Народной армией Комуча, – Николай Галкин жил в Москве и в 1936 году поделился своими воспоминаниями с сотрудниками Секретариата редакции «Истории Гражданской войны», так и не состоявшегося многотомного издания.
События, происшедшие в Омске 18 ноября 1918 года, стали поворотным пунктом в истории Гражданской войны. Провозглашение адмирала Колчака Верховным правителем России и его последующие действия привели к расколу единого антибольшевистского фронта. Хотя нынешние историки – апологеты белого дела – не считают, что приход Колчака к власти можно называть переворотом, для современников событий такая квалификация была нормой. Участник и историограф белого движения в Сибири генерал-лейтенант Филатьев даже отметил историческую аналогию: «Дата 18 ноября явилась счастливым историческим совпадением: 18 же ноября 1799 года, по революционному календарю 18 брюмера, Наполеон сверг Совет пятисот и с этого дня начал править Францией единолично».
Ночной переворот
В воскресенье, 17 ноября, эсеры Николай Авксентьев и Владимир Зензинов, члены омской Директории, провозглашенной к тому времени верховной властью в России, ужинали у главы Государственной охраны Директории, тоже эсера, Евгения Роговского. Около полуночи за дверью послышался страшный шум и в комнату ворвалась группа пьяных офицеров с револьверами в руках. Как вспоминал Авксентьев, «они заявили, что действуют от имени Сибирской армии и что хотя они не имеют приказа о нашем аресте, но возьмут нас силою».
Двух членов Директории и Роговского посадили в грузовик и увезли в штаб белоказачьего партизанского отряда Красильникова. Остальных гостей, среди которых были два члена эсеровского ЦК – Гендельман и Раков, – под конвоем пеших и конных красильниковцев отвели в район под названием Загородная роща. Задержанные ожидали расправы: 23 сентября здесь уже произошел самосуд над министром внутренних дел Сибирского правительства эсером Новоселовым, которого казачьи офицеры заподозрили в эсеровском заговоре.
Однако инструкций по ликвидации «директоров» не было. Устроители переворота хотели сохранить лицо перед британской и французской миссиями и дружившим с эсерами Чехословацким национальным советом.
Эсеровский батальон Государственной охраны был разоружен обманным путем: прибывшие сообщили начальнику караула, будто из-за вероятного нападения присланы «сменить охрану».
Давние разногласия
События назревали давно. Директория была плодом хрупкого компромисса между белогвардейским Временным Сибирским правительством и «розовым», эсеровским Комучем на Уфимском государственном совещании, завершившемся 23 сентября 1918 года. После прибытия с Дальнего Востока главы Сибирского правительства Петра Вологодского «временное Всероссийское правительство», которого критики иронически именовали «уфимской керенщиной», составилось из правого эсера Николая Авксентьева, эсера Зензинова, примыкавшего к «Союзу возрождения России», генерала Болдырева, кадета Виноградова и представлявшего Сибирь Вологодского. В случае с Директорией не обошлось без подражания Французской революции. И большевики, и их демократические оппоненты пользовались ее терминологией – комиссары, трибуналы, декреты и т.д., не хватало разве что Конвента.
При этом, как вспоминал командующий Народной армией Комитета членов Учредительного собрания Николай Галкин, «настолько была велика ненависть к Комучу, особенно сибирских офицеров, что однажды группа анненковских офицеров (подчиненных известного белого партизана Бориса Анненкова. – Я.Л.) явилась в Самару в своих диких костюмах со скелетами смерти на голове и рукаве и устроила дебош сначала в ресторане, а потом в здании Комуча, сорвав красный флаг, который висел на Учредительном собрании».
Главным застрельщиком создания Директории считался Авксентьев, экс-министр внутренних дел и глава Предпарламента в 1917 году. Галкину запомнилось фраза, брошенная Авксентьевым по приезде в Самару: «Я не желаю отвечать за этот Комуч». Будучи сам депутатом Учредительного собрания, он демонстративно не вступил в Комуч.
Николай Дмитриевич Авксентьев
Начали с арестов
Несмотря на, казалось бы, бескровный характер переворота, таковым его назвать нельзя, учитывая продолжение событий. Из Омска в Екатеринбург 19 ноября поступило предписание «принять меры к немедленному аресту Чернова и других активных членов Учредительного собрания». В гостиницу «Пале-Рояль», где жило большинство членов съезда Учредительного собрания, прибыли горные стрелки 25-го Екатеринбургского полка и арестовали «учредителей». (Взятого под стражу председателя Учредительного собрания Виктора Чернова от неминуемой расправы спасло чудо в лице расположенных к нему чехов, освободивших его днями позже в Челябинске). Потом аресты произошли в Уфе и Челябинске. Приехавший в Омск секретарь съезда Борис Моисеенко был зверски убит красильниковцами 24 ноября.
Но вернемся в ночной Омск на момент смены власти. На допросе в Иркутске в феврале 1920 года Колчак утверждал, что в ту историческую ночь крепко спал и узнал «о совершившемся перевороте» в 4 часа утра, после того как его разбудил дежурный ординарец. Ему позвонил не спавший Вологодский, от которого адмирал и узнал об арестах и о немедленном созыве Совета министров. На экстренном заседании в качестве кандидатов на роль «диктатора» рассматривались трое: главнокомандующий войсками Директории генерал Болдырев, управляющий КВЖД генерал Хорват и вице-адмирал Колчак. Выборы были произведены тайным голосованием. Согласно записи в дневнике Вологодского, два голоса были поданы за Хорвата, а все остальные – за Колчака.
Колчак был произведен в полные адмиралы, ему передавалась высшая государственная власть и присваивалось звание Верховного правителя. В этом качестве он наделялся полномочиями принимать любые меры, вплоть до чрезвычайных, по обеспечению вооруженных сил, а также по установлению гражданского порядка и законности. Адмирал заявил о своем согласии на избрание и первым же своим приказом по армии объявил о принятии на себя звания Верховного главнокомандующего.
"Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности"
В приказе были такие слова: «Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях Гражданской войны и полного расстройства государственных дел и жизни, объявляю, что я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной целью я ставлю создание боеспособной армии, победу над большевиками и установление законности и порядка».
Кто готовил переворот?
Хотя со времени событий прошло сто лет, некоторые детали прихода Колчака к власти до сих пор уточняются.
Поскольку в первые два месяца осени 1918 года фронт трещал по швам, – Народная армия уже оставила Казань, Симбирск и Самару, а наиболее боеспособные чехословаки начали эвакуацию вглубь Сибири, – «учредители» были вынуждены согласиться с идеей Директории, надеясь сделать ее ответственной перед Комучем. Но не тут-то было. Галкину было поручено реорганизовать упраздняемую как самостоятельную единицу Народную армию, в основном и державшую фронт, а Комуч просто «слили». На бумаге, правда, с некоторыми условиями декларировалось, что Всероссийское Учредительное собрание возобновит свои заседания 1 января 1919 года. Не дожидаясь падения Самары, «учредители» перебрались в Екатеринбург, тогда как Директория обосновалась в Омске.
Как выяснилось, в Омске «демократам» были не очень рады. Когда Директория добралась до Омска, она попала в глупейшее положение. «Директорам» и аппарату долго не давали помещения, и они принуждены были остаться в вагонах. «С ними поступили не как с всероссийским правительством, а как с гостями, и весьма непочетными», – свидетельствовал Галкин.
13 октября 1918 года в Омске появился прибывший из Японии через Владивосток бывший командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак. Позднее приехал глава Восточного отдела ЦК кадетов Виктор Пепеляев, оставивший в дневнике следующую запись о своей встрече с Колчаком 3 ноября.
«Долгая и интересная беседа <…> По его мнению, в настоящее время нужно оказать поддержку власти. В дальнейшем все дело в том, будут ли Авксентьев и Зензинов связаны своей партией. Если да, с ними невозможно. Если нет, все бы пошло спокойнее. <…> Дальше адмирал изложил свой взгляд на диктатуру: диктатор должен иметь два основания: победу и огромные личные достоинства. У Алексеева (генерал Михаил Алексеев, руководитель Добровольческой армии. – Ред.) пока нет первого, но есть второе. У меня нет ни того, ни другого, но, если будет нужно, я готов принести эту жертву. Однако форсировать события не надо. Власти нужно оказать поддержку».
4 ноября на базе министерств и центральных управлений Временного Сибирского правительства был сформирован исполнительный орган Директории – Всероссийский Совет министров во главе с Вологодским. Преимущественно право ориентированный Совмин резко отличался по политической окраске от гораздо более «левой» Директории. Неформальным лидером Совмина, решительно отстаивавшим правый курс, был министр финансов Иван Михайлов по прозвищу «Ванька Каин». Политическую роль в заговоре, таким образом, выполняли бывший депутат Государственной Думы, правый кадет Пепеляев и Михайлов. В заговор также были вовлечены часть министров, как, например, министр юстиции Сергей Старынкевич (прежде управляющий министерством внутренних дел Сибирского правительства), офицеры Ставки и казачьи круги.
Когда 4 ноября вышел указ Директории о назначении состава Совета министров, то в его списке, сразу же вслед за председателем Вологодским, первым был назван военный и морской министр Александр Колчак. Советский историк Генрих Иоффе справедливо подметил, что хотя и переворот 18 ноября называют «колчаковским», но лишь потому, что Колчак «пожал плод переворота», тогда как «посеял его зерно, в дальнейшем оставшись в его тени» именно Пепеляев.
Сегодня читатели смогут впервые познакомиться с точкой зрения Николая Галкина, стенограмму воспоминаний которого, недавно обнаруженную в Российском госархиве социально-политической истории, подготовил к печати историк-архивист Евгений Григорьев:
«Я в колчаковском перевороте не участвовал. Для меня он был совершенно неожиданным. Эсеры тоже не ждали. Разговор шел о том, что правительство ненадежное, но откуда будет удар этому правительству, кто возглавит этот удар, не знали. По этой линии вели работу Сыромятников, там участвовал генерал Нокс, который был представителем англичан. Англичане весьма поддерживали Колчака. Генерал Нокс снабжал Колчака деньгами. В числе основных заговорщиков был еще полковник Лебедев и генерал Хорошхин. Использовали для переворота они атамановцев, Красильникова, Катанаева, Волкова и их иррегулярные части. Они хотели представить, что это произошло само по себе, по воле народа. Я лично сидел и ждал ареста, но мне ничего не сделали».
На ночном заседании Совмина Вологодский, сохранивший пост премьера, заявил, что непременным условием пребывания его на посту является личная неприкосновенность арестованных членов Директории. О том же просили Колчака представитель французов Реньо и британский полковник Уорд. Адмирал выполнил эту просьбу, и в ночь на 21 ноября Авксентьев и прочие были отправлены в сторону китайской границы. До этого Колчак вызвал к себе полковника Волкова и объявил о предании его и остальных исполнителей переворота суду для успокоения общественного мнения (суд оказался бутафорским, и участники переворота были оправданы).
Во время допроса Колчака 4 февраля 1920 года на заседании Чрезвычайной следственной комиссии в Иркутске профессиональный юрист, меньшевик Всеволод Денике спросил:
– Прежде чем перейти к дальнейшему, разрешите предложить вам такой вопрос: были ли указания о том, каким образом подготовлялся этот переворот?.. Кто из политических деятелей и военных кругов принимал в нем участие?
Колчак ответил:
– …Это были три лица. Я знаю, и мне говорил Лебедев, что в этом принимала участие почти вся ставка, часть офицеров гарнизона, штаб главнокомандующего и некоторые члены правительства. Он говорил, что несколько раз во время моего отсутствия были заседания по этому поводу в ставке. Я ему на это сказал одно: «Вы не должны мне сообщать фамилии тех лиц, которые в этом участвовали, потому что мое положение в отношении этих лиц становится тогда совершенно невозможным, так как когда эти лица будут мне известны, они станут в отношении меня в чрезвычайно ложное положение и будут считать возможным тем или иным путем влиять на меня. Виновники этого переворота, выдвинувшего меня, будут постоянно оказывать на меня какое-нибудь давление, между тем как я считаю для меня совершенно безразличным это, и я не считаю возможным давать или не давать те или иные преимущества».
Теперь, благодаря воспоминаниям Галкина, мы знаем имя не названного третьего – члена Войскового правительства Уральского казачьего войска и товарища военного министра в правительстве Директории, генерал-майора с августа 1918 г. Бориса Хорошхина. Герой-артиллерист Первой мировой войны, он потом эмигрирует в Югославию, затем переедет во Францию, где возглавит Союз чинов Сибирских войск в Париже, и умрет в 1940 году.
Русский Вашингтон
На Атаманской улице в резиденции Верховного правителя один за другим шли торжественные приемы представителей «общественности», на которых адмирал разъяснял свою политическую программу и обещал противопоставить «партийности» национальную власть для восстановления «великой России». На одном из таких приемов бывший народоволец Анатолий Сазонов, прозванный «дедушкой сибирской контрреволюции», пафосно воскликнул, указывая на адмирала: «Да здравствует русский Вашингтон!». Присутствующие поддержали его и дружно прокричали: «Верховному правителю Колчаку – русскому Вашингтону, ура!».
Бывший в тот день на приеме кадет Жардецкий описал этот эпизод в письме к другому кадету – Астрову, находившемуся тогда в Екатеринодаре у Деникина. Фраза о «русском Вашингтоне» была подхвачена прессой. 28 ноября 1918 года на встрече с отечественными и иностранными корреспондентами адмирал заявил: «Меня называют диктатором. Пусть так – я не боюсь этого слова и помню, что диктатура с древнейших времен была учреждением республиканским. Как Сенат древнего Рима в тяжкие минуты государства назначал диктатора, так Совет министров Российского государства в тягчайшую из тяжких минут нашей государственной жизни, идя навстречу общественным настроениям, назначил меня Верховным правителем».
Спустя два дня, 30 ноября, он приказал предать бывших членов Учредительного собрания военному суду «за попытку поднять восстание и вести разрушительную агитацию среди войск». 2 декабря специальным отрядом под командованием полковника Круглевского часть членов съезда Учредительного собрания в товарных вагонах была доставлена в Омск и заключена в тюрьму.
"Меня называют диктатором. Пусть так – я не боюсь этого слова."
Когда 22 декабря в пригороде Омска Куломзине вспыхнуло рабочее восстание, повстанцам удалось освободить арестованных. Но наутро, после подавления скоротечного восстания, часть освобожденных на свою голову вернулась обратно, поверив в «правосудие», и в следующую ночь подверглась кровавой расправе. Среди погибших были депутат Учредительного собрания, бывший уполномоченный Сибирского правительства на Дальнем Востоке и в Иркутске эсер Нил Фомин, не признавший переход власти к Колчаку челябинский окружной комиссар, меньшевик Иван Кириенко, в прошлом депутат II Государственной Думы. Некоторые из убитых были не расстреляны, а зарублены. Обезображенные трупы побросали в снег на берегу Иртыша. Вместе с политиками были убиты несколько десятков рабочих, главный редактор челябинской газеты «Власть труда» меньшевик Маевский (Гутовский) и даже два члена савинковского «Союза защиты Родины и свободы» – прапорщик Набатов и студент-вольноопределяющийся Бестужев. Официально Колчак осудил эти самосуды и прислал на похороны популярного в Сибири Фомина своего адъютанта. По делу об убийствах было открыто следствие, однако офицеры-палачи так и не были преданы суду.
Едва ли, конечно, Колчак хотел таким образом отметить первый месяц своего пребывания у власти. Но всем хорошо был известен параграф из приказа Верховного правителя за №56 от 30 ноября насчет сторонников «Учредилки», несогласных с переворотом: «Всем русским военным начальникам самым решительным образом пресекать преступную работу вышеуказанных лиц, не стесняясь применять оружие».
После этих событий чешский генерал Стефанек в ультимативном порядке потребовал освобождения всех остававшихся в застенках депутатов Учредительного собрания, а объявленные вне закона эсеры отказались от вооруженной борьбы с большевиками и призвали к борьбе с Колчаком.
Единый антибольшевистский фронт был расколот.