Злокачественное образование. Борис Грозовский о том, как и зачем Кремль расправился с российскими университетами

Желание «отрегулировать» образование ощутимо росло у правительства на протяжении 2010-х годов. Политические лидеры, Владимир Путин и его друзья, постепенно старели, вместе с тем уровень поддержки режима в когорте 18-25-летних молодых людей «околостуденческого» возраста ощутимо снижался. Речь даже не об активных участниках или организаторах протеста. Самое неприятное для режима, что оппозиционная политическая повестка созвучна настроениям 20-летних этически и эстетически. Она современна и звучит на их языке в отличие от архаичной смысловой повестки Кремля, которая апеллирует к идеям, ценностям и ментальным навыкам скорее намного более старшего поколения. Ощутимо стареющий, все более замкнутый авторитарный политический режим не может предложить «детям и внукам» ни внятной стратегии социальной мобильности, ни позитивного и мирного образа будущего.

Однако устойчивость и стабильность стареющей автократии в среднесрочной перспективе критически зависит от настроений именно 20-летних, а вовсе не пенсионеров. Поэтому превратить университеты из «рассадника вольнодумства» в подконтрольные «бюджетные учреждения» стало для власти важным стратегическим приоритетом. Тем более, что «рассадников» было не слишком много, пересчитать их хватит пальцев двух рук.

В 1990-е власти были намного более свободными, чем сейчас. Сложно себе представить, но еще в 1998 году Съезд Российского союза ректоров вузов угрожал правительству массовыми протестами студентов и преподавателей из-за задержек выплаты зарплат и стипендий, а РГГУ под руководством историка и политика Юрия Афанасьева пересматривал представления о том, что произошло с Россией в XIX-XX веках. Удаление «крамолы» из образования и установление контроля за настроениями студентов требовало множество усилий и проводилось постепенно.

Завершился этот процесс к 2022 году – теперь система высшего образования тщательно отрегулирована: руководители вузов фактически стали госчиновниками; в университетах восстановлены и получили расширенные права отделы, занимающиеся госбезопасностью. Как отмечает Наталья Форрат, исследователь Weiser Center for Emerging Democracies Мичиганского университета, увеличив с 2005 года финансирование вузов и всей бюджетной сферы, государство подчинило себе университеты, подорвало их политическую солидарность и автономию.

Ректоры вузов действительно встроились в систему. Это подкреплено большими деньгами: разрыв в доходах между университетским начальством и профессорско-преподавательским составом достигает 20 раз: на оплату лояльности государство тратит существенные средства. Уже с 2005 года доля госфинансирования в доходах вузов превысила поступления от платного образования. Первоначально госконтроль пришел в вузы для «оценки эффективности траты госсредств», но постепенно затронул и содержание образования и исследовательской деятельности: государство как «заказчик музыки» вошло во вкус.

Получив деньги, университеты утратили остатки самоуправления. Уже с начала 2000-х годов практически были отменены выборы деканов и завкафедр, а с 2015-го в большинстве вузов выборы ректора заменили назначениями. В более богатых университетах ректоры чаще назначены, чем выбраны. Роль ученых советов в университетах снижается, а попадают туда теперь в основном назначаемые ректором руководители подразделений. В вузах сформирована та же вертикаль власти, что и в остальных бюджетных учреждениях, а «академические свободы» стали пустым звуком.

Все больше ученых вовлекается в идеологическое обслуживание авторитарного государства. Они пишут экспертизы для судов, находя экстремизм в произведениях искусства, в литературе и в научных работах, участвуют в создании всевозможных доктрин безопасности и стратегий патриотического воспитания, выискивают духовные основы суверенитета, обосновывают необходимость защиты государства от внешних угроз, включая информационные, сочиняют концепции «духовной безопасности»

Региональные университеты были полностью «отрегулированы» еще в первой половине 2010-х годов. Образцом может считаться СПбГУ, alma mater нынешней политической элиты, который еще в 2013-м запретил преподавателям давать комментарии и экспертные заключения без санкции ректората, обязал их уведомлять ректорат обо всех публикациях и работах по совместительству, а затем и вовсе запретил совместительство, а также избавился от политически неблагонадежных ученых. С 2018 года университет начал штрафовать, а потом и отчислять студентов за участие в протестных акциях (в 2021 году это стало обычной практикой и для других вузов).

После «зачистки» созданного историком Юрием Афанасьевым РГГУ и ужесточения контроля в региональных вузах число российских университетов, имеющих хотя бы небольшую степень свободы, сократилось до считанных единиц: НИУ ВШЭ, Европейский университет СПб, Шанинка (и отдельные подразделения РАНХиГС) и Смольный институт свободных наук и искусств. Каждый из этих проектов, за исключением ЕУ был своего рода «карманом», или «очагом эффективности», «островком успеха» (pocket of effectiveness), то есть приоритетно финансируемым и поддерживаемым проектом, который реализуется на особых условиях и правилах, часто с использованием преференций и обладает значительно большим уровнем автономии. Практику создания таких институтов — «историй успеха» — описывал профессор ЕУ СПб Владимир Гельман.

За последние годы государство практически полностью взяло ситуацию в университетах под контроль. Пожалуй, лишь ЕУ еще не пережил атаки со стороны госорганов, хотя его и пытались закрыть еще в 2008-м и 2016–2017 годах (см. здесь и здесь). Крайне травматичной оказалась попытка патронируемого Алексеем Кудриным Смольного института свободных наук и искусств отделиться от СПбГУ, вызвавшая недовольство его ректора Николая Кропачева. В результате закончилось многолетнее сотрудничество с нью-йоркским Бард-колледжем, совместно с которым Смольный развивал одну из немногих в России программ liberal arts and sciences. Генпрокуратура признала максимально далекую от политики образовательную и научную организацию нежелательной, а Смольному пришлось отказаться от намерения отделиться от СПбГУ. В мае Кудрин покинул пост декана факультета свободных наук и искусств, а в июле совсем уволился из СПбГУ. Фактически силовики закрыли этот образовательный проект, сочтя его идеологически враждебным.

НИУ ВШЭ была фактически приведена к «общему знаменателю» в 2014–2019 годах. «Вышка» очень упорно сопротивлялась, в ней было очень много очагов свободы и в научных подразделениях, и на факультетах и кафедрах, и в студенческих организациях. Уход вызывавших наибольшее раздражение у власти преподавателей и исследователей (Евгения Альбац, Александр Кынев, Николай Петров, Елена Панфилова, Сергей Алексашенко, Владислав Иноземцев, Сергей Медведев, Гасан Гусейнов, Элла Панеях, Кирилл Мартынов, Виктор Горбатов, Сергей Ерофеев, Роман Бевзенко, Сергей Савельев, Артем Карапетов, Елена Лукьянова, Ирина Алебастрова, Татьяна Левина, Элла Россман, Дарья Серенко, Илья Гурьянов, Сергей Пашин, Геннадий Есаков и др.), фактический отказ принять в магистратуру фигуранта «московского дела» Егора Жукова, лишение Doxa статуса студенческой организации, – эти и многие другие истории трансформировали ситуацию в ВШЭ. В ВШЭ еще остались несколько исследователей, но их кафедры расформированы. Ситуация в ВШЭ теперь как у всех, как везде — с редкими, увы, исключениями. Параллельно ВШЭ стала активно брать на работу политологов, имеющий большой опыт сотрудничества с администрацией президента.

«Вишенкой на торте» стала замена ректора Ярослава Кузьминова на «технократа» Никиту Анисимова и последовавшая за этим перетряска проректоров и руководителей структурных подразделений. Кузьминов сделал практически все, что у него просили кураторы. Но и этого оказалось недостаточным, чтобы сохранить пост. Можно предположить, что поданный как добровольный уход Кузьминова был платой за отсутствие уголовных дел — примерно таких, какие уже несколько месяцев сотрясают Шанинку и РАНХиГС.

Большая группа исследователей и преподавателей ведущих университетов покинула Россию после начала войны.

Одновременно на работу остающихся накладываются все более жесткие ограничения. Требуются молчаливые профессора и студенты. Они не должны критиковать власть и тем более выражать свою позицию на политических акциях. «Как только содержится какая-то критика в правовом анализе — так ты уже пытаешься влиять на государственные решения, — говорила в декабре 2021 судья Конституционного суда в отставке, профессор НИУ ВШЭ Тамара Морщакова, комментируя уход из ВШЭ известного юриста, федерального судьи в отставке Сергея Пашина. — Это у нас, как известно, объявлено политической деятельностью».

Продолжающие работать в ВШЭ, ЕУ, Шанинке, РАНХиГС исследователи вынуждены прибегать ко все большим мерам предосторожности, чтобы не спровоцировать атаку внимательных наблюдателей изнутри и извне. Теперь они трижды подумают, прежде чем заключить соглашение с иностранной организацией. Затруднена и научная, и аналитическая кооперация. Исследовательские центры, в 2000-х и 2010-х активно планировавшие реформы отдельных секторов социально-экономической жизни страны, теперь работают приглушенно, высказываются вполголоса: слишком громкие доклады или аналитические записки могут вызвать начальственный гнев. Да и спрос на такие исследования со стороны лиц, принимающих решения, упал едва ли не до нуля.

Еще одной плохой новостью для исследователей в социально-экономических науках в 2021 году стало объединение двух фондов, выдающих гранты на исследования, — Российского научного фонда и Российского фонда фундаментальных исследований. В результате слияния пострадали социогуманитарные науки: они получили в десятки раз меньше одобренных грантов, чем естественно-научные коллективы. РФФИ специализировался на небольших грантах в социальных и гуманитарных науках, а РНФ — на крупных грантах естественно-научным проектам. Теперь первым, особенно молодым ученым, получить финансирование будет еще сложнее.

Резко затруднилась кооперация российских ученых с иностранными. Одним исследователям, работавшим в России, теперь не дают визы. Другие, чувствуя враждебность обстановки, сами опасаются приезжать. А, например, социологу Карин Клеман, автору книги «Патриотизм снизу», был вовсе запрещен въезд в Россию. «Сегодня ты читаешь структуралистов, завтра запишешь ролик на Youtube, а послезавтра выйдешь на улицу, чтобы доказать, что ты существуешь и все еще можешь действовать, — писал тогда социолог Константин Гаазе. — Настоящий враг — это не профессиональный оппозиционер, а девочка с томом Бурдьё или мальчик с томом Арендт под мышкой. Кому нужна такая опасная для состояния умов наука?»

Может быть, репрессии угрожают только социальным и гуманитарным наукам, а в математике и естественно-научных дисциплинах можно работать, как ни в чем ни бывало? Можно, если есть согласие на кляп во рту. В июле 2022 в Санкт-Петербурге должен был состояться Международный математический конгресс. Более сотни российских математиков призвали отложить конгресс до освобождения Азата Мифтахова, получившего приговор за участие в уличной акции. Но в итоге конгресс отменила война в Украине. Все больше российских ученых преследуют по надуманным делам об измене — такие дела заводятся в первую очередь против представителей естественных наук. В июне 2022 ФСБ арестовало новосибирского ученого-физика Дмитрия Колкера по обвинению в госизмене. Сразу после транспортировки в Москву Колкер умер – у него была четвертая стадия рака.

Цель кураторов образования и науки не в том, чтобы не пустить конкретных ученых или разгромить конкретный университет. Им нужно, чтобы профессора и студенты «не мутили воду», «не создавали проблем», не производили противников режима. Единственный вариант, при котором это возможно, — отказ от встраивания России в мировую науку и укрепление «туземной». Той самой, что исследует «духовные основы суверенитета», а философов и социологов читает не в оригинале, а по учебникам российских авторов. Ровно так были выстроены социально-гуманитарные науки в СССР, и ничто не мешает сделать это еще раз. Отстоять автономию знания среди царства террора не получилось ни в СССР, ни сейчас: российская власть слишком неравнодушна к образованию и науке.

И к студентам. Скоро будет год делу против DOXA: редакторов журнала об университетской жизни и науке обвиняют в вовлечении несовершеннолетних в митинговую активность. Удаленный впоследствии минутный видеоролик, 212 томов уголовного дела, отсутствие потерпевших — это демонстративное и циничное дело призвано показать лишь одно: в отличие от 2010-х, в 2020-х никакой уличной активности власть терпеть не будет.

Именно поэтому университеты, еще несколько лет назад достаточно лояльно относившиеся к участию студентов в протестной активности, в 2021-м стремились поскорее отчислить неблагонадежных студентов.

Похожим образом реагировали российские власти на революционные настроения студентов и 120 лет назад. Лишь радикализация политической обстановки перед 1905 годом вынудила власти вернуть университетам частичную автономию. Может быть, так работает генетическая память политических режимов? Ведь именно многолетние студенческие волнения стали прологом к русской революции.

И именно этим был первоначально мотивирован приход силовиков в РАНХиГС. Еще осенью 2020 года Никулинская прокуратура стала искать в университете неблагонадежных студентов и преподавателей — тех, кто «формирует мнение о необходимости смены власти», участвует в подготовке по заказам иностранных НКО исследований, направленных «на подрыв экономических основ РФ под предлогом защиты окружающей среды», не признает присоединение Крыма и поддерживает санкции против России, критикует «социально-экономическую ситуацию и образовательную систему нашей страны», фальсифицирует историю, участвует в отборе перспективных студентов для приглашения на учебу в зарубежные университеты, разрушает «традиционные российские духовно-нравственные ценности» и так далее. Параллельно следственное управление ФСБ возбудило и расследовало дело о мошенничестве за махинации с зарплатами.

Возможно, именно окрыленность этим успехом открыла силовикам возможность для атаки на Шанинку: в последние годы она работает как подразделение РАНХиГС. С точки зрения силовиков, ее ректор, экономист Владимир Мау, соратник Егора Гайдара и Алексея Улюкаева, часто консультирующий правительство, «пригрел» в РАНХиГС и Шанинке внушительное число исследователей, враждебно настроенных по отношению к политическому режиму. Думаю, именно этим, а не финансовыми соображениями мотивирована жесткость «наезда» на ректора Шанинки Сергея Зуева, которого фактически убивают в СИЗО. Шанинка под козырек брать не готова. Когда в феврале 2022 сотрудник деканата помог задержать студентку Марию Тиллерт, руководство университета принесло ей извинения и начало внутреннее разбирательство против добровольного помощника МВД.

Арест ректора РАНХиГС Владимира Мау может быть связан с его неготовностью, подобно Кузьминову и Кудрину, «закрыть проект» и полностью начать играть по правилам, которые навязываются кураторами из ФСБ. Мягкий и вкрадчивый, Мау делал очень многое, о чем его просили. Даже слишком многое. Но он старался «не сдавать своих» — до сих пор в РАХиГС и Шанинке работает довольно много преподавателей и исследователей, которых из-за антивоенных и антидиктаторских взглядов ФСБ предпочитала бы там не видеть. Бесчисленное количество консультационных услуг, оказанных Мау правительству, перестали перевешивать вред, который, как считают силовики, наносят политическому режиму нелояльные преподаватели и студенты. Политический режим вошел в стадию, когда «лояльность с фигой в кармане» перестала его устраивать – нужно полное слияние с госполитикой.

Очевидно, это сулит университетам годы несвободы и железобетонный занавес между «туземной» и мировой наукой. Не может быть свободных университетов в несвободной стране. А для мужественных ученых, остающихся в России, но отстаивающих свое право на позицию, ближайшие годы будут очень тяжелыми.