Фильтруй и властвуй. Как устроена российская система похищений и пыток на оккупированных территориях Украины

В январе 2025 года сотрудники Центра защиты прав человека «Мемориал» в рамках миссии посетили Украину впервые с начала полномасштабной войны. Они побывали в Киевской, Харьковской, Черниговской, Николаевской и Херсонской областях, включая все областные центры, кроме Чернигова. Правозащитники опрашивали людей, переживших оккупацию и плен, а также осматривали и фиксировали результаты обстрелов городов российскими войсками. По итогам поездки участники миссии подготовили доклад: первая его часть посвящена системе фильтрации, вторая — неизбирательным обстрелам населенных пунктов, третья — обращению с военнопленными.

Правозащитники пришли к выводу, что Россия проводит заранее подготовленную политику государственного террора в отношении украинских граждан, попавших под ее контроль, — так называемой фильтрации. Не все преступления, совершаемые российскими военными в Украине, — следствие этой политики. Убийства мирных жителей Киевской и Черниговской областей, пытавшихся покинуть оккупированные территории, зачастую представляли собой инициативу на местах, а не происходили по указанию командования. Однако собранная информация указывает на системный характер репрессий против украинских граждан.

От НКВД до Чечни: как придумали фильтрацию

Под термином «фильтрация» можно понимать процедуры проверки на блокпостах или в стационарных лагерях людей, которые перемещались по оккупированной территории или пытались ее покинуть. Фильтрационной также называют сложившуюся за гранью законности систему задержаний, помещения в нелегальные секретные тюрьмы, пыток и фабрикации обвинений на оккупированных или затронутых войной территориях.

Понятие фильтрации возникло в годы Второй мировой, когда советские спецслужбы создали лагеря для «проверки благонадежности» военных, побывавших в плену или в окружении, и гражданских, оказавшихся на оккупированных территориях или перемещенных в страны Европы, а также узников нацистских лагерей и эмигрантов.

Через фильтрационные лагеря прошли миллионы людей, примерно каждый шестой подвергся дальнейшим репрессиям. Даже освобожденные впоследствии были поражены в правах. На некоторые категории узников оперативные подразделения НКВД-МГБ заранее заводили розыскные дела. Официально их фигурантов объявляли «фашистами» и «нацистами», на практике же это были представители политических элит оккупированных стран, советские оппозиционеры, эмигранты и перебежчики.

Cистема фильтрации, зачисток и секретных тюрем широко применялась и в ходе войны в Афганистане. Именно там стали нормой пытки. Они вошли в практику офицеров вооруженных сил, внутренних войск, МВД и ГУИН (сейчас — ФСИН). «Афганцы», заняв со временем высокие посты в силовых структурах новой России, принесли туда и «пыточный» опыт и не стремились преследовать подчиненных, которые его применяли.

По-настоящему массовой фильтрация в современной России стала во время Первой и Второй чеченских войн. Главной чертой чеченской системы была неизбирательность: российские военные не имели достоверной информации о боевиках и их сообщниках, поэтому подозревали практически всех.

При захвате того или иного населенного пункта местных мужчин и подростков увозили в фильтрационные пункты — либо стационарные, либо специально организованные временные. Там их допрашивали, подвергая избиениям и пыткам. Большинство впоследствии отпускали, часть увозили в импровизированные тюрьмы в пунктах дислокации военных. В дальнейшем похищенных могли «легализовать», сфабриковав формальные обвинения, либо обменять, либо они «исчезали» — то есть их просто убивали.

Из задержанных пытками выбивали признания в участии в боевых действиях и сведения о боевиках. Достоверность информации значения не имела — главное было добиться показаний на кого-нибудь из соседей жертвы и таким образом заставить пойти на сотрудничество. Человека, на которого дали показания, могли похитить или убить, после чего «агенту» под страхом разоблачения приходилось работать со спецслужбами дальше. Так в Чечне создавалась российская агентурная сеть.

Точно неизвестно, сколько именно людей прошли через фильтрации в ходе двух чеченских войн, но речь о сотнях тысяч, из которых от пяти до семи тысяч «исчезли» — убиты. Впоследствии чеченский опыт фильтрации пригодился во время полномасштабного вторжения в Украину.

Особенности украинской фильтрации

«Мемориал» поговорил с жителями пяти областей Украины, оккупированных Россией на ранних этапах войны, — Киевской, Черниговской, Харьковской, Николаевской и Херсонской. Как признаются правозащитники, им удалось ознакомиться «даже не с верхушкой айсберга, а с верхушкой верхушки» — столь многих людей затронула война. Тем не менее даже по тем ограниченным данным, которые удалось собрать, правозащитники пришли к следующему выводу:

«Российские власти еще до полномасштабного вторжения в Украину на основе предыдущего опыта разработали систему фильтрации гражданского населения на оккупированных территориях, заранее предприняли ряд необходимых подготовительных мер, а затем развернули ее с первых же дней войны».

Буквально с первых дней оккупации российские силы организовали множество мест лишения свободы, как «легальных» (например, в зданиях бывших отделений полиции, ИВС и СИЗО), так и «нелегальных» (в подвалах бизнес-центров и домов культуры, на элеваторах и лесопилках).

Все, кто оказывался в таких импровизированных тюрьмах, «исчезали»: близкие не знали ни причин их задержания, ни местонахождения жертв. В это время захваченных допрашивали, почти в каждом случае — с применением насилия и пыток.

Некоторых из задержанных спустя какое-то время отпускали. Других казнили без суда и следствия. Третьи умирали под пытками, и их тела с признаками насильственной смерти находили только после освобождения территорий.

Задержанных, которые по каким-то причинам привлекали внимание российских спецслужб, вывозили на территорию России или в аннексированный Крым, против них возбуждали уголовные дела. Некоторые исчезли бесследно: до сих пор неизвестно, находится ли человек в заключении в режиме инкоммуникадо или же убит силовиками.

Главное отличие украинской системы фильтрации от обеих чеченских войн — она стала избирательной. Российские силовики в первую очередь интересовались конкретными категориями людей — действующими и бывшими военнослужащими (особенно ветеранами АТО), участниками теробороны, представителями органов местной власти, сотрудниками силовых структур, политическими и общественными активистами, особенно проукраинских взглядов.

Сведения об этих людях получали разными способами. Это могли быть данные агентурной разведки, сообщения местных жителей, по тем или иным причинам готовых к сотрудничеству с оккупантами, информация из открытых источников. Еще один источник — документы, захваченные в ходе боевых действий: картотеки и базы данных военкоматов, местных администраций и других подобных учреждений.

Показания на нужных людей могли выбивать из других задержанных пытками или угрозами. Наконец, украинцев захватывали, просто остановив на улице для проверки и обнаружив у них в телефоне или среди вещей что-то компрометирующее с точки зрения силовиков.

То, как были организованы сбор и использование таких данных, предполагает высокий уровень предварительной подготовки и системность подхода к фильтрации. Во-первых, требовалось создать агентуру на местах, собрать сведения, а затем довести их до исполнителей в конкретных подразделениях и регионах. Во-вторых, нужно было организовать немедленное изучение захваченных документов на предмет имен местных жителей, которые входят в интересующие оккупантов категории, и, опять же, сообщить о них тем, кто отвечает непосредственно за задержания. В-третьих, требовалось организовать на оккупированных территориях блокпосты для проверки местных жителей и обрабатывать полученные сведения на местах.

Как это было

В марте 2022 года российские войска вошли в Бучу. Как рассказал «Мемориалу» сотрудник городского совета Дмитрий Гапченко, в первые же дни военные пришли с обыском к его соседу, который на тот момент успел эвакуироваться. Впоследствии выяснилось, что сосед был инструктором по стрельбе спецподразделения «Альфа». Примечательно, что чиновник об этом не знал, а россияне — знали. Самого Гапченко задержали возле здания горсовета, когда он помогал распределять гуманитарную помощь. Российские военные решили, что он, другие сотрудники администрации и волонтеры — бойцы теробороны, схватили их и отправили в свое расположение. Там их целый день держали во дворе со связанными руками, не давая ни еды, ни воды. Между собой солдаты обсуждали судьбу задержанных. Один из охранников сказал, что их передадут ФСБ для допроса, а потом вывезут в лес и расстреляют. Но приказов относительно Гапченко и его коллег солдаты в тот день не получили. На ночь захваченных отправили в подвал, но охранявшие их военные ушли, и те смогли выбраться на свободу. Опасаясь нового задержания, Гапченко не жил дома до окончания оккупации.

Дмитрия Гапченко спасла неразбериха, царившая в первые дни вторжения. Но так повезло не всем. Восемь бойцов украинской теробороны и хозяин дома, в котором они прятались, были задержаны и доставлены в здание на улице Яблунская, где располагались российский штаб и фильтрационный пункт. Там их в течение нескольких часов избивали и пытали, а затем расстреляли. Выжил только один боец, Иван Скиба: он был ранен в живот, притворился мертвым, а дождавшись темноты, скрылся.

Похожее происходило и в Черниговской области. В марте 2022 года в селе Должик Черниговской области российскую военную колонну атаковал украинский дрон. Военные окружили село и стали искать среди жителей предполагаемого оператора беспилотника. Задержанный ими парень лет 15–16, испугавшись пыток, указал на дом, где жили три брата Куличенко. Один из них, Евгений, ранее служил в ВСУ и участвовал в АТО. Военные схватили всех троих братьев и отвезли на фильтрационный пункт в село Вишневое в 40 км от Должика. Там их держали в подвале на пилораме. Кроме них в помещении находились еще около 50 человек — и военных, и гражданских. Братьев пытали два дня.

По словам отца похищенных, особенно жесток был «кадыровец по кличке Чикатило». Он засовывал в рот заключенным ствол оружия и говорил: «Я сейчас тебя расстреляю, ты будешь у меня восемьдесят восьмой».

Через два дня братьев вывезли в лес и расстреляли над заранее подготовленной могилой. Одному из них, Николаю, повезло — он лишь получил ранение, смог выбраться из ямы и добраться до села.

Аналогичные истории рассказывали очевидцы из села Новопетровка Николаевской области. В первые дни после оккупации группы сотрудников Росгвардии по имеющимся у них спискам обходили адреса, где жили бывшие военные, участники АТО, охотники. Некоторых увозили в фильтрационный пункт в поселке Чернобаевка Херсонской области. Там их пытали, выбивая сведения о других потенциально нелояльных России местных жителях. Через несколько дней освободили всех задержанных, кроме одного — Андрея Олейника, судьба которого неизвестна.

После ухода росгвардейцев в Чернобаевке дислоцировались российские военные, которые продолжали похищать местных жителей. Их держали в специально вырытых ямах (так называемых «зинданах», которые также массово применялись в Чечне), пытали и допрашивали о хранении оружия или помощи ВСУ. Одного человека похитили, узнав, что он учился на военной кафедре и получил звание лейтенанта. Большинство захваченных отпустили, но после освобождения села нашли тела трех местных жителей со следами пыток.

Херсон: «новая нормальность»

Захватив 4 марта 2022 года Херсон без боя, российские власти сначала пытались создать в городе видимость мирной жизни. Однако с первых же дней оккупации заработали фильтрационные пункты: в здании областной администрации, в бывшем ИВС МВД Украины, в Главном управлении МВД по Херсонской области, в подвале одного из офисных зданий. Правозащитники из организации Human Rights Watch зафиксировали в Херсоне и пригородах не менее 20 мест, где оккупанты держали гражданских.

Сотрудники «Мемориала» опросили десять жителей Херсона, прошедших фильтрацию. Один из опрошенных, Иван <имя изменено — The Insider> переехал в Херсон в 2014 году из Крыма и работал на станции техобслуживания. После оккупации с марта 2022 года стал волонтером и доставлял херсонцам гуманитарную помощь.

В середине июля 2022 года Ивана задержали росгвардейцы — из-за найденной в телефоне переписки с другом, служившим в ВСУ. Его отвезли в штаб на территории промышленного предприятия. Больше часа около десяти человек избивали волонтера ногами, руками, дубинками, пытали электрошокером.

Ивана отвезли в ИВС, где он провел четыре дня, его допрашивали, но не пытали. Отпустили его с условием негласного сотрудничества с ФСБ, предложив раздавать гуманитарную помощь от имени «Единой России» и агитировать за оккупантов.

Вечером 29 сентября Ивана снова задержали вместе с двумя девушками-волонтерами, когда они паковали продукты для очередной раздачи гуманитарной помощи. На допросе выяснилось, что причиной задержания стал донос одной из пожилых женщин, которой он привозил продукты: та сообщила оккупационным властям, что волонтеры поддерживают Украину.

Примечательно, что во второй раз Ивана и девушек задерживали силовики в масках, которые сразу же надели им на головы мешки. Это еще одна деталь, характерная для системы фильтрации, организованной еще в период чеченских войн. Практически все опрошенные, включая Дмитрия Гапченко из Бучи, рассказали «Мемориалу», что российские военные принимают очень серьезные меры против возможного опознания. Во время задержаний они закрывали свои лица, а жертвам немедленно надевали на головы шапки или пакеты и заматывали их скотчем.

В крайнем случае захваченных просто держали лицом в пол или в стену. На допросах силовики были в масках. Заходя в камеры, они сначала приказывали всем заключенным надеть на глаза мешки или шапки, которые перед этим специально закидывали в помещения. Силовики избегали имен, используя позывные. Цель всех этих мер, по мнению правозащитников, — максимально затруднить опознание оккупантов и сделать невозможным привлечение к ответственности.

В тюрьме Ивана и одну из волонтерок держали две недели. Вторую девушку отпустили только перед освобождением Херсона. Захваченные находились в соседних камерах, пытали их там же — по их словам, они хорошо слышали крики друг друга. Четыре дня Ивана водили на допросы, но ни о чем не спрашивали, просто избивали и пытали током, подключая провода к телу и пропуская по ним электричество из полевого телефона.

На одном из допросов Ивана присутствовал «куратор из ФСБ». Местные силовики рассказали ему, что провели у волонтера обыск и нашли его дневник.

«А там я однажды написал, что „наши работали по Херсону, ночь была неспокойная, но зато хорошая — много русских погибло“. Они ему этот дневник показали. Он на меня посмотрел, посмеялся. Говорит: „Ну, ты бессмертный“», — вспоминал Иван впоследствии.

Куратору Ивана не отдали, но пытки прекратились. 12 октября херсонца отпустили при условии продолжения «сотрудничества». С ним дважды связывался куратор, просил найти информацию о конкретных людях, но Иван, по его словам, не торопился с выполнением просьб и смог дотянуть время до освобождения Херсона.

Жителей Херсона похищали под самыми разными предлогами. Человек мог привлечь внимание как проукраинский активист или волонтер, а при проверке у него обнаруживали «компрометирующие» материалы. Могли донести пророссийски настроенные местные жители, как это случилось с Иваном. Оговорить жертв могли просто случайные люди, чтобы избежать проблем, — например, на одного из опрошенных «Мемориалом» пострадавших дал показания его сосед, задержанный российским патрулем пьяным во время комендантского часа. Могли арестовать из-за профессии — так, внимание российских силовиков привлек лесник, владеющий оружием. Его под пытками вынудили сознаться в участии в диверсионной группе, якобы созданной его начальником — заместителем директора биосферного заповедника.

Условия освобождения также разнились. Большинство задержанных просто отпускали, когда российские силовики решали, что те не представляют для них интереса.

Двое опрошенных «Мемориалом» херсонцев, Николай Мегеря и Сергей Лобачук, были освобождены в экстренном порядке из-за отступления российских войск с правого берега Днепра осенью 2022 года. Их и еще более 20 задержанных вывезли за линию фронта. Там им сначала дали в руки плакаты «Херсон — это Россия», затем заставили сказать на камеру, что они «не имеют претензий» и «пытки, физическое и психологическое насилие к ним не применялись». Потом, сымитировав расстрел задержанных, тюремщики уехали, просто бросив их на месте.

Другой житель Херсона, Александр Дьяков, который тайно помогал ВСУ, оказался на свободе по случайности. Из-за пыток у него развился некроз тканей на ноге. Дьякова положили в больницу и прооперировали. По его словам, врачи всячески оттягивали его выписку. В конце октября 2022 года поступил приказ о подготовке больниц Херсона к эвакуации, согласно которому всех ходячих пациентов требовалось выписать. В списке оказался и Дьяков. В условиях спешного отступления оккупантов на это не обратили внимания, и он смог скрываться вплоть до освобождения города.

Зачем нужна фильтрация?

Несмотря на ограниченную выборку данных и свидетельства о большом количестве «эксцессов исполнителя» (преступлений, совершаемых военнослужащими по собственной воле, без прямого указания командования), правозащитники пришли к выводу, что на оккупированных территориях четко вырисовываются контуры масштабной организованной системы прямого государственного террора. Однако какие задачи должна решать эта система?

Основная из них — нейтрализация реальных или потенциальных участников сопротивления. Как уже говорилось, фильтрации подвергаются бывшие военные, участники АТО, сотрудники силовых структур — то есть люди, которые умеют обращаться с оружием. Также оккупантов интересовали представители местных органов власти, у которых есть авторитет среди сограждан и управленческий опыт.

Еще одна уязвимая группа — волонтеры и проукраинские активисты, готовые по собственной инициативе взяться за решение очень сложных задач, а также имеющие опыт организации и координации горизонтальных действий. Именно добровольцы и волонтеры в 2014 году сыграли огромную роль в отражении гибридной российской агрессии. Наконец, в группе риска оказались охотники, лесничие, егеря — люди, которые законно владеют оружием, умеют им пользоваться и в своей повседневной работе привыкли к независимому мышлению и принятию решений.

Другая задача — психологический террор, запугивание, демонстрация силы. Система фильтрации должна создать впечатление, что проявления независимости, неоляльности оккупационной администрации и симпатии Украине станут известны силовикам и повлекут соответствующие последствия. Любого человека могут задержать в любой момент и по любой причине, никто из родственников не узнает, где он, а дальше оккупанты могут делать с ним что угодно: пытать, вывезти в Россию, сфабриковать уголовное дело и посадить на долгий срок или просто убить. И местные жители в такой системе должны просто смириться: против лома нет приема.

Еще одна цель фильтрационной системы — создание агентурной сети, как в случае с Иваном. Он, разумеется, был не единственным завербованным. Практически во всех населенных пунктах, где побывали сотрудники «Мемориала», им рассказывали о местных жителях, с радостью встретивших россиян и сотрудничавших с ними. Но вербовка жертв фильтрационной системы позволяет создать агентуру в проукраинских кругах, по определению нелояльных. И даже если подавляющее большинство агентов откажется работать после освобождения — кто-то останется. Всех освобожденных необходимо будет проверить на предмет сотрудничества с ФСБ, что требует от украинских спецслужб значительных ресурсов и способствует росту взаимного недоверия в проукраинских кругах.