От вечной войны к интеграции: почему сейчас всем стоит вспомнить опыт примирения Франции и Германии

После смерти «отца Европы» Карла Великого его империя распалась: на западе образовалось Франкское королевство, будущая Франция, а на востоке — Восточно-Франкское, будущая Германия. Между ними находились Лотарингия с Эльзасом, богатые и стратегически важные земли. Во многом именно из-за этих территорий Франция и Германия столетиями спорили и воевали.

В Новое время страны не раз сходились в крупных войнах: Тридцатилетней, войнах за испанское и австрийское наследство, Семилетней войне, а затем в революционных и наполеоновских войнах конца XVIII — начала XIX века. Наполеон на десятилетие подчинил себе значительную часть западногерманских земель, что вызвало рост национального самосознания немцев и освободительные войны 1813–1815 годов.

В течение XIX века противостояние усилилось. Кульминацией стала Франко-прусская война 1870–1871 годов, завершившаяся поражением Франции, провозглашением Германской империи в зеркальном зале Версальского дворца и передачей Эльзаса и Лотарингии Германии. Этот акт унижения породил во Франции мощное движение реваншизма, которое десятилетиями определяло ее внешнюю политику.

В начале XX века противостояние воплотилось в системе блоков — Тройственном союзе и Антанте, — что напрямую привело к Первой мировой войне. На ее Западном фронте, в том числе под Верденом, миллионы французов и немцев погибли в ожесточенных позиционных боях.

Во Второй мировой войне Франция потерпела стремительное поражение и оказалась под нацистской оккупацией. В стране установился коллаборационистский режим Виши, которому противостояло движение Сопротивления, боровшееся против немцев и их союзников. Французские евреи стали жертвами Холокоста: десятки тысяч были депортированы в лагеря смерти. Эти события еще сильнее обострили вражду между двумя странами.

Есть контакт: встреча в Ко

Сразу после Второй мировой, когда Европа еще лежала в руинах, первые шаги к франко-германскому примирению делали не правительства, а общественные организации. Одним из таких движений было Moral Re-Armament (MRA), «Моральное перевооружение». Создал его американский пастор Фрэнк Бухман еще в 1930-е годы. Он считал, что для настоящего мира нужны не только новые политические институты, но и нравственное обновление людей.

После 1945 года сторонники MRA решили, что Европа не сможет встать на ноги без диалога между бывшими врагами — французами и немцами. Для этого они купили бывший отель в швейцарской деревне Ко (Caux) и сделали его международным центром встреч.

Летом 1946-го там собрались первые делегации из Франции и Германии. С французской стороны приехали бывшие участники Сопротивления, политики и общественные деятели. Среди них выделялась Ирен Лор, социалистка и депутат, чей сын был замучен нацистами. Ее ненависть к немцам была настолько сильной, что при виде немецкой делегации она хотела уехать. Но на встрече она познакомилась с Кларой фон Тротт, вдовой немецкого дипломата Адама фон Тротта, который участвовал в заговоре против Гитлера и был казнен в 1944 году. В разговоре Лор неожиданно для себя призналась в собственной ненависти и открыто попросила прощения, а ее собеседница признала вину за преступления Германии.

С немецкой стороны в Ко приехали молодые интеллектуалы, студенты и будущие политики, которых американцы и швейцарские организаторы считали «новым поколением» — теми, кто мог показать, что Германия изменилась. Позже Ирен Лор не раз ездила по Германии с лекциями о примирении, а через движение MRA начались культурные обмены, подготовившие почву для официального диалога. Но первые шаги не могли сразу изменить государственный курс. Франции и Германии предстоял долгий и сложный путь к взаимному пониманию.

Как бывшие известные враги придумали европейскую интеграцию

За первые десять лет после окончания Второй мировой политика Франции в отношении Германии прошла путь от стремления ослабить и контролировать бывшего врага до готовности сотрудничать с ним в европейских и атлантических структурах. Поражение Третьего Рейха, демонтаж нацистского режима и суд над военными преступниками сами по себе не могли привести к примирению. Скорее, это была точка старта, с которой франко-немецкие отношения развивались во второй половине XX века.

В 1945 году Германию разделили на четыре оккупационные зоны. Франция, контролировавшая зону в юго-западной части страны, исходила из идеи, что Германия должна быть разоружена в военном, экономическом и финансовом отношении. Французская администрация, однако, действовала и прагматично: во многих случаях она закрывала глаза на прошлое отдельных немецких чиновников, если они могли быть полезны в управлении или восстановлении хозяйства. (Подробнее об этом The Insider писал в статье «Нацист в предполагаемых обстоятельствах. Почему ФРГ удалось стать демократией несмотря на то, что госаппарат не смогли зачистить от бывших членов НСДАП».)

Экономическая политика в отношении побежденного врага была максимально жесткой. Франция старалась ограничить развитие тяжелой промышленности в Германии и одновременно закрепить контроль над углем и сталью Рура. Особое внимание Париж уделял Саару: этот регион удалось фактически вывести из германской экономики и подчинить французскому влиянию.

Уже к 1946–1947 году стало ясно, что союзники расходятся в видении будущего Германии. США и Великобритания все больше делали ставку не на наказание, а на восстановление немецкой экономики, без которой не могла ожить вся Европа. Они объединили свои зоны в так называемую Бизонию, начали сокращать демонтаж заводов и наращивать внутреннее потребление угля в Германии.

Франция поначалу сопротивлялась этому курсу, но американский «план Маршалла» и создание в 1948 году Организации европейского экономического сотрудничества втянули и Западную Германию в западноевропейскую экономическую систему. Париж оказался перед выбором: либо продолжать ставку на репарации и контроль, либо участвовать в новой интеграции.

С обострением холодной войны, блокадой Берлина и созданием Федеративной Республики Германия в 1949 году французская политика начала меняться. Петерсбергское соглашение того же года сохранило международный контроль над Руром, но уже было видно: удержать Германию «внизу» не получится, ее скорее нужно встроить в западные институты.

В этом контексте в 1950 году возник «план Шумана» — инициатива, предложившая объединить уголь и сталь Франции, Германии, Италии и стран Бенилюкса в общий рынок. Подписанное в 1951 году соглашение о создании Европейского объединения угля и стали стало для Франции началом новой стратегии: контролировать Германию не извне, а через совместные наднациональные институты.

Вопрос обороны оказался самым сложным. Корейская война в 1950 году показала, что без немецких солдат оборона Запада будет затруднительна. Франция категорически не хотела возрождения немецкой национальной армии и предложила компромисс в виде создания Европейского оборонительного сообщества, где немецкие контингенты подчинялись бы наднациональному командованию. Аденауэр согласился, но настаивал на равноправии. Договор подписали в 1952 году, однако во Франции проект вызвал сильное сопротивление, и в 1954 году Национальное собрание отказалось его ратифицировать. Это был крупный провал идеи «европейской армии».

Решение нашлось в другом формате: Парижские соглашения 1954 года предоставили ФРГ почти полный суверенитет, ввели ее в Западноевропейский союз и открыли путь к вступлению в НАТО. В мае 1955 года Федеративная Республика Германия стала полноправным членом Североатлантического альянса. Для Франции это было признанием реальности: Германия вернулась в западное сообщество, но уже в институциональной форме, которая позволяла Парижу быть не сторонним наблюдателем, а равноправным партнером.

За одно десятилетие французская политика в отношении Германии прошла эволюцию от жесткой линии наказания и контроля к интеграции и сотрудничеству. Если в 1945 году в Париже еще надеялись отделить Рур и Саар, то к 1955-му Франция вместе с Германией уже строила наднациональные европейские структуры и допускала ее участие в НАТО. Это был не только разворот внешней политики, но и важный шаг к тому, что позже назовут франко-германским примирением.

Однако в середине 1950-х годов этот процесс не был ни простым, ни однозначным. После смерти Сталина и провала Европейского оборонительного сообщества надежды на глубокую военную интеграцию пошатнулись, а французская политика вновь стала колебаться между атлантизмом и стремлением к собственной роли в Европе.

Суэцкий кризис 1956 года показал ограниченность французских возможностей действовать самостоятельно и усилил ощущение, что Парижу нужен союз с ФРГ не только для контроля, но и для укрепления своих позиций в Европе. На этом фоне во Франции разразился внутриполитический кризис: Алжирская война, частая смена кабинетов и нестабильность Четвертой республики подорвали доверие к существующему режиму.

Дипломатия лидеров: тандем Аденауэра и де Голля

Именно в этой ситуации в 1958 году к власти вернулся генерал Шарль де Голль, обещавший навести порядок в стране и дать Франции более самостоятельную и влиятельную внешнюю политику. Для реализации этой цели он считал необходимым опереться на партнерство с ФРГ. Лидеры двух стран встретились в Коломбе-ле-Дез-Эглиз осенью 1958 года, где де Голль предложил организовать постоянные межправительственные консультации, а Аденауэр поддержал идею того, чтобы европейская политика не была продолжением линии США. С этого момента они начали созваниваться, обмениваться посланиями и подталкивать свои правительства к поиску общих решений по Берлину, Европе и НАТО.

Личная дипломатия сработала: во время берлинского кризиса де Голль отказался от компромиссов с Москвой и тем самым укрепил доверие Аденауэра к Парижу. Так они сконструировали основу будущего тандема: политическую близость и привычку советоваться перед тем, как действовать.

В 1962-м лидеры перевели дружбу на межгосударственный уровень. Аденауэр приехал во Францию, где оба приняли участие в совместной мессе в Реймском соборе — месте коронаций французских королей и символе разрушений Первой мировой. Этим жестом они пригласили общество к примирению и закрепили идею, что память о войнах можно превратить в политический союз.

В ответном визите де Голль в сентябре 1962 года произнес речи по-немецки в Бонне и Кельне и тем самым подчеркнул уважение к немецкой публике; одновременно обе стороны договорились «мобилизовать человеческий капитал» — наладить школьные обмены, побратимства, молодежные лагеря — и поднять их на уровень государственной политики. Эти шаги укрепили личное доверие между де Голлем и Аденауэром и заложили основу для будущего договора о дружбе между ФРГ и Францией.

В январе 1963 года де Голль и Аденауэр подписали в Париже Елисейский договор. Этот документ был коротким, всего на шесть страниц, но он закрепил на бумаге то, что раньше держалось на личном доверии двух лидеров.

Договор ввел правило регулярных контактов: два саммита глав государств в год, несколько встреч министров иностранных дел и обороны, а также постоянные консультации военных штабов. Такой график обязал правительства двух стран заранее согласовывать свои позиции по важнейшим вопросам: от НАТО и отношений с США до европейской интеграции.

Особое внимание в договоре уделялось культуре и молодежи. Было создано Франко-немецкое молодежное бюро, получившее двустороннее руководство и государственное финансирование. Благодаря этому школьные и студенческие обмены стали массовыми и регулярными: за десятилетия в них приняли участие миллионы молодых французов и немцев. Позднее к этим механизмам добавили должности координаторов сотрудничества и немецкого уполномоченного по культурным делам. Все это помогало удерживать курс на сближение не только в дипломатии, но и в повседневной жизни граждан.

Таким образом, личная дружба и взаимное доверие де Голля и Аденауэра стали основой для устойчивой системы отношений между странами.

Елисейский договор не только закрепил движение Франции и Германии к примирению, но и сделал их главным двигателем европейской интеграции.

От валютного союза к рукопожатию в Вердене

После ухода де Голля в 1969 году политика Парижа стала менее национальной и более открытой к сотрудничеству в Европе. В то же время канцлер ФРГ Вилли Брандт начал «новую восточную политику» (Ostpolitik): заключал договоры с СССР и Польшей, налаживал отношения с ГДР. В Париже поначалу опасались, что Германия станет слишком самостоятельной, но президент Жорж Помпиду в итоге поддержал Брандта. Он говорил, что политика разрядки окажется успешной, только если Европа будет сильной и единой.

В 1970-е годы сближению Франции и Германии помогли президент Валери Жискар д’Эстен и канцлер Гельмут Шмидт. Они были ровесниками, оба раньше занимались финансами и быстро нашли общий язык. Их личная дружба помогла продвинуть проекты, которые выходили за рамки Елисейского договора. Так, именно д’Эстен и Шмидт в конце 1970-х разработали идею европейской валютной системы. Она начала работать в 1979 году и стала важным шагом на пути к введению евро как единой валюты.

В это же время мир переживал нефтяные кризисы. Франция и Германия старались вместе искать решения и не уходить в изоляцию. В 1975 году по их инициативе прошла первая встреча «Большой семерки» в Рамбуйе, где обсуждались мировые финансовые проблемы. Хотя между государствами оставались расхождения в вопросах экономики, обе стороны старались показать пример совместных действий.

В 1980-е годы на первый план вышли усилия президента Франции Франсуа Миттерана и канцлера Германии Гельмута Коля. Их сотрудничество касалось не только экономики и вопросов безопасности, но и преодоления травм общего прошлого. В 1984 году они вместе приехали в Верден, место страшных боев периода Первой мировой войны. Миттеран и Коль встали рядом и взялись за руки перед могилами павших солдат. Этот жест стал символом примирения: бывшие враги показывали, что теперь они союзники и несут общую ответственность за будущее Европы.

Объединение Германии и немецкие танки в Париже

После падения Берлинской стены в ноябре 1989-го тема объединения Германии вызвала у европейских лидеров не только радость, но и тревогу. На специальном саммите в Париже 18 ноября президент Франции Франсуа Миттеран собрал глав правительств Европейского сообщества. Британский премьер Маргарет Тэтчер открыто настаивала на сохранении статус-кво и говорила о рисках возвращения «немецкого вопроса».

Подобные опасения звучали и от представителей других стран, например Нидерландов и Италии. Канцлер Гельмут Коль позже вспоминал:

«Недоверие к нам, немцам, вернулось. Теперь немцы снова говорят о [собственном] единстве, теперь они больше не заинтересованы в Европе. Старые опасения, что Германия становится слишком сильной, появились вновь».

Миттеран тоже не сразу принял идею быстрого объединения. Его беспокоило, что сильная Германия может отодвинуть Францию на второй план в Европе. Однако он понимал: процесс уже не остановить. Постепенно французская позиция сместилась от сдержанности к поддержке, но при условии, что объединение будет идти рука об руку с углублением европейской интеграции. Именно поэтому в начале 1990-х Германия и Франция стали активно продвигать идею политического и валютного союза, что позже привело к созданию Европейского союза и введению евро.

На фоне этих перемен важную роль играли символы. В 1984 году Миттеран и Коль уже подали миру сильный сигнал дружбы в Вердене, и теперь эту линию продолжили их преемники. В 1990-е годы франко-германская бригада стала основой для создания общего корпуса Eurocorps, а культурные проекты, вроде телеканала ARTE, укрепляли представление о двух странах как о «моторе Европы».

Высшей точкой символического примирения стало 14 июля 1994 года, когда солдаты немецкого Бундесвера впервые прошли по Елисейским полям в Париже во время парада по случаю Дня взятия Бастилии. Для французской публики это был беспрецедентный момент: армия страны, которая дважды в XX веке вторгалась во Францию, теперь шла по главной улице Парижа как союзник. Этот парад стал мощным подтверждением того, что страхи прошлого окончательно уступили место взаимному доверию и партнерству.

Культурные связи: от перевоспитания к побратимству

После 1945 года одними из главных инструментов примирения стали культурные и образовательные связи между Францией и Германией. Сначала это выглядело как часть французской оккупационной политики: через школы, университеты и культурные центры Париж стремился перевоспитать немецкую молодежь, показать ей демократические ценности и уберечь от возврата к милитаризму. Уже в 1945 году французская военная администрация начала поддерживать молодежные обмены и встречи, а также создавать культурные институты и новые университетские структуры.

С конца 1940-х годов все больше инициатив появлялось снизу. Учителя, священники, общественные деятели, такие как Жозеф Рован или Альфред Гроссер, организовывали дискуссионные клубы, ассоциации и лагеря для школьников, где немцы и французы учились общаться без вражды. В 1950-е к этому процессу подключились целые города: началась практика побратимских связей. К 1980 году существовало около 140 таких партнерств, а к 1990-му их число превысило 200.

Важным шагом стало подписание в 1954 году культурного соглашения, а затем, в 1963-м, Елисейского договора. Он прямо предусматривал развитие молодежных обменов и создание особого органа — Франко-германского молодежного бюро (OFAJ/DFJW). Оно получило совместный бюджет и право планировать программы: лагеря, школьные и университетские обмены, волонтерские проекты. С 1963-го по начало 1990-х годов в программах молодежного бюро приняли участие более четырех миллионов подростков и студентов.

Это поколение росло без воспоминаний о войне и воспринимало соседей как друзей, а школьную поездку в соседнюю страну — как часть образовательного процесса. На фоне европейской интеграции стали появляться новые проекты: совместные учебные программы университетов, франко-германские лицеи, а также телеканал ARTE, запущенный в 1991 году.

Кто враг теперь. Социология отношений

В первые годы после Второй мировой войны французское общество видело в Германии своего главного противника. В опросе 1948 года 34% французов называли немцев «врагом № 1», тогда как СССР (22%) занимал второе место. К 1954 году ситуация изменилась: 57% респондентов считали главной угрозой Советский Союз, и только 10% — Германию. В то же время, по данным опросов 1956 года, почти половина опрошенных французов (49%) поддерживала сближение с ФРГ, но 36% утверждали, что «немецкая ментальность осталась такой же, как при Гитлере».

В Германии же настроения определяли тяжелые воспоминания о послевоенной французской оккупации. Опрос Института Алленсбаха 1950 года показал, что 65% жителей Рейнланда и Саара оценивали опыт взаимодействия с французскими войсками как «плохой», и только 8% — как «хороший». При этом восприятие угрозы у немцев было иным: в 1948 году 79% называли «главным врагом» СССР, тогда как Францию упомянули лишь 2%.

Это означает, что антагонизм после войны был сильнее выражен во Франции, а в Германии он быстро сместился на восток. На рубеже 1950–1960-х годов доверие начало расти. В серии опросов 1958–1965 годов доля французов с положительным отношением к Германии выросла с 32% до 47%.

Переломным моментом стало подписание в 1963 году Елисейского договора. Если первоначально лишь 28% опрошенных французов считали, что де Голль зашел слишком далеко в сближении с Германией, то уже через полгода 61% признал договор «желательным». Более половины респондентов (54%) одобрили политику де Голля в отношении Германии, а в опросе 1964 года 41% назвали ФРГ «лучшим союзником Франции в Европе» (против 37%, назвавших Великобританию).

К 1970-м годам страх перед возрождением германской угрозы начал заметно ослабевать. В 1971 году 41% французов полагал, что Германия может снова представлять для их страны опасность, но к 1973 году эта доля упала до 27% (57% отвергали такую возможность в принципе). Одновременно большинство французов признавали, что Германия экономически сильнее Франции (72%), а почти половина — что она играет более весомую политическую роль. 52% респондентов были убеждены, что немцы прежде всего стремятся к объединению своей страны, что рассматривалось скорее как реалистичная, чем угрожающая перспектива.

В 1980-е ФРГ уже прочно закрепилась в восприятии французов в роли привилегированного партнера. В 1983 году 48% опрошенных называли Германию главным союзником Франции, тогда как США — 33%, а Великобританию — лишь 16%. При этом 63% французов тогда поддерживали идею общей обороны с ФРГ.

В 1988 году 54% французов видели в Германии «лучшего друга» своей страны, а 67% опрошенных немцев назвали Францию главным другом ФРГ (против 53% в 1983-м). Падение Берлинской стены в 1989 году французы в целом восприняли позитивно: 66% сочли объединение Германии вероятным, хотя почти половина (45%) предпочла бы, чтобы этот процесс шел постепенно.

За четыре десятилетия французское общество прошло путь от глубокой подозрительности и стереотипов о немецкой ментальности к устойчивому признанию ФРГ в качестве своего главного союзника и партнера в Европе.

История франко-германского примирения показывает, что оно не было одномоментным актом. От первых личных встреч и смелых жестов прощения в послевоенные годы до создания совместных институтов, культурных обменов и символических жестов дружбы прошли десятилетия. Этот процесс оказался трудным и противоречивым: его сопровождали сомнения, страхи и политические кризисы. Но именно благодаря последовательному соединению дипломатии лидеров и инициатив снизу удалось превратить вражду в партнерство.

Франция и Германия не просто преодолели прошлое, они сделали примирение основой новой Европы. Их союз стал драйвером европейской интеграции, а опыт постепенного сближения показал, что даже самые тяжелые исторические раны можно исцелить, если общество и политика работают вместе.