Слежка, манипуляции, угрозы: как устроена система возвращения российских дезертиров на фронт

Имена героев изменены

«Трое мужчин надели на мужа наручники, загрузили в машину и увезли. При этом никто не знал, где мы прятались. Это было новое место — мы там никогда не жили. Но кто-то сообщил, куда он устроился на работу, сообщил наш адрес. Оказывается, люди видели, как он в магазин заходил», — так Евгения рассказывает о своем 30-летнем муже Александре, который пытался сбежать с фронта несколько раз, но каждый раз неудачно. Система по поиску и возвращению дезертиров становится всё более развитой, но всё равно не справляется с бурным потоком бегущих.

За три с половиной года полномасштабной войны в Украине гарнизонные военные суды России вынесли не менее 18 тысяч приговоров по делам о дезертирстве и оставлении части, подсчитал аналитический центр Кирилла Парубца. Центр учитывал только те приговоры, которые удалось обнаружить в базах, реальное же число бежавших из армии может быть в несколько раз больше. По подсчетам «Важных историй», еще год назад в розыске находилось почти 50 тысяч солдат, сейчас их число, очевидно, существенно больше.

Статистика проекта «Идите лесом» показывает, что процент тех, кто решился на побег, увеличивается с каждым годом: в 2023-м году число обращений в проект от дезертиров составляло 8,8% от общего числа заявок, в 2024-м — 19%, в июне 2025-го — уже 22%. С октября 2022-го по октябрь 2025-го года проект помог уехать из страны 1001 дезертиру, еще 1501 человек скрывается на территории России.

Дезертирство карается тюремным сроком до 15 лет (по статье 338 УК РФ), но армейские командиры часто предпочитают не отдавать беглецов под суд, а любыми способами заполнять «дыры» в личном составе и возвращать солдат в строй. В ход идут и угрозы, и избиения, и давление на жалость.

«Орали, что муж всех подводит, и грозили судом»

Евгения вспоминает, что первый раз ее муж Александр попытался сбежать с фронта после тяжелого ранения, — он понял, что в следующий раз может уже не вернуться домой живым.

«Муж говорил, что они прятались в заброшенном доме, а туда прилетел снаряд, и очень мало выживших осталось, — вспоминает Евгения. — Его контузило, задело челюсть. Врачи сказали, что нужно ее разрезать, чтобы вытащить осколок. Но не стали, было слишком рискованно».

Оказавшись в отпуске по ранению, Александр попробовал остаться на гражданке на законных основаниях. Он собирал справки у врачей, проходил обследования, но, по словам Евгении, ему начали угрожать: «Писали, звонили, орали, что он, тварь и сука такая, всех подводит, что его кинут на штурм, что уже в суд подали на него из-за того, что он не хочет возвращаться».

Испугавшись угроз командира, Александр вернулся в часть. «Там его посадили с СОЧинцами, водили на допросы. Несколько месяцев он ждал — или суда, или отправки в Украину».

По словам Евгении, они с мужем держали связь по возможности, она несколько раз к нему приезжала. Казалось, что мужа ждет либо смерть, либо тюрьма.

Но внезапно Александр вернулся домой: «Я спросила у него, что случилось, но он только отмахнулся. Потом уже сказал, что договорился с кем-то из части, что вернется, когда будет погрузка». Однако возвращаться Александр не собирался, и они с женой стали спешно придумывать, где можно спрятаться.

Они уехали жить в деревню, сменили телефонные номера, казалось бы, всё продумали, соблюдали меры предосторожности, но спустя несколько месяцев за Александром всё же пришла военная полиция.

После содержания в части Александра отправили обратно на передовую — на территорию «ДНР». Единственное, что муж успел сообщить Евгении, — что «их пакуют». Он сказал: «Будет возможность, я обязательно тебе напишу. И с тех пор — тишина», — переживает Евгения.

Комментируя историю Александра, представитель проекта «Идите лесом» Иван Чувиляев отмечает, что одной проверкой поиск дезертира не ограничивается. Мониторинг идет на постоянной основе, поэтому нужно всегда быть настороже. Схема поиска довольно предсказуема: биллинг, проверка жилья по месту прописки, засады у знакомых и родственников. «Мы советуем не пользоваться банковскими картами, — говорит Чувиляев. — И не “палить” паспорт: не покупать симку, не снимать квартиру на свое имя».

По словам Чувиляева, в большинстве случаев дезертиры плохо соблюдают меры безопасности, а военная полиция только и ждет «прокола». Не жить по месту прописки, не пользоваться картами, не включать телефон — это базовые рекомендации.

Но даже соблюдая их, нужно стараться обезопасить себя дополнительно. Например, полностью изменить образ жизни и место проживания — сменить не улицу, а регион. Также важно ввести новые правила коммуникации с родными и близкими. «Не созваниваться с близкими напрямую, а только через кого-то, — советует Чувиляев. — И, конечно, не пользоваться машиной, потому что ДПС может остановить и проверить».

«Я заплатил больше полумиллиона, а они меня нашли»

Сергею около 40 лет. До отправки на войну он работал водителем трамвая: только начал выходить в рейсы, как Путин объявил о мобилизации.

«Я сам виноват: особо не суетился, не спрашивал про бронь, а когда начальник депо уже с повесткой в руках стоял, я у него спросил: “Может, какая-то бронь есть?” Но он вручил мне повестку и промямлил: “Надеюсь, не заберут”», — рассказывает Сергей.

На следующий день Сергей отправился в военкомат. «Мне сказали, что всё это ненадолго — на полгода максимум. Забрали паспорт, не дали толком собраться, а вечером уже посадили в автобус, и я поехал». В итоге Сергей, как и многие другие, «застрял» на войне на три года. Сначала проходил «учебку» в парке «Патриот», потом копал окопы, переезжая из одного населенного пункта Запорожской области в другой.

Пока Сергей был на фронте, он едва не погиб — был ранен, даже почти попал в плен. Всё это время в нем зрела мысль о побеге — в отпуске, в госпитале, в санатории. «Я думал о том, чтобы не возвращаться обратно. Но испугался — не знал, что делать, куда мне идти и где я окажусь. И я вернулся».

Решиться на побег Сергею помогло осознание, что для него эта война никогда не кончится: «Я увидел, что демобилизации не будет, что я там до конца. К тому же к этому моменту я окончательно понял, что мы не должны были это начинать», — объясняет он.

По словам Сергея, еще и командир полка подливал масла в огонь: «Он говорил нам, что мы все сдохнем. Или так: “Здесь я буду решать, кому жить, а кому умирать”. А еще он не всегда давал отпуск. Как будто намеренно затягивал, чтобы не отправлять никого. А в моей роте уже больше половины не было в живых».

Первый раз Сергей осмелился бежать, когда был в госпитале. Ему долго не давали направление на ВВК, и он решил воспользоваться этой задержкой и сбежать: «Я добежал до следующего населенного пункта, и там меня поймала военная полиция. Меня вернули, но не били, а через два дня выдали мне предписание и отправили в отпуск — не знаю, что на них повлияло».

В отпуске Сергей пытался комиссоваться по состоянию здоровья, но у него ничего не вышло, и он вернулся. Однако через семь месяцев после возвращения в строй окончательно решил дезертировать. «Я ушел в очередной отпуск и понял, что больше не вернусь. Знакомый из роты посоветовал мне юриста, который мог помочь с документами. Я заплатил ему больше 500 тысяч, чтобы продолжать нормально жить в России, а в итоге меня нашли».

По словам Сергея, он хотел сбежать, но «легально» — оформить липовые документы о непригодности к службе, чтобы его списали. Но юрист оказался мошенником. «Ко мне пришли <из военной полиции — The Insider> туда, где я жил. Я прятался от них, но не помогло. Но сопротивляться не стал. Еще надеялся, что документы прокатят, но они сказали, что всё это липа. И меня посадили к СОЧинцам».

Сергея определили в военную часть 61899 в поселке Мосрентген, куда часто помещают тех, кто находится в статусе СОЧ, а также тех, кого недавно вернули в ходе обменов.

«Я пробыл там три месяца. Эта часть вместо СИЗО. Нас постоянно пытались сломить. Отбирали телефоны, говорили, какие мы плохие, что не поехали обратно. Приезжали представители из других частей — из Луганской и Донецкой, предлагали контракт. На деле это была вербовка в штурмовики. Нам угрожали, говорили, что мы сгнием в тюрьме», — вспоминает Сергей.

В итоге Сергей решился сбежать в третий раз. «За это время я пару раз выходил из части за деньги. Договаривался с человеком, и вместе с ним мы проходили через ворота. И я решил так рискнуть в последний раз. По уговору я должен был вернуться утром, но я нашел человека через Blablacar и уехал — сначала в Беларусь, потом в Армению».

Сергей думает, что ему повезло, а о времени на передовой — под Работино — до сих пор вспоминает с ужасом. По его словам, тогда их группу отправили в качестве эвакуационной — забрать «трехсотых» и «двухсотых» <убитых — The Insider>, а по факту — кинули на зачистку вместо погибших.

«Нас обманули: когда мы туда приехали, то почти сразу попали под стрелковый бой — на позициях уже ходила разведывательная группа ВСУ. Наш пулеметчик начал отстреливаться. Ему передавали гранаты, он их кидал. А я только стрелял — в небо, по деревьям, потому что я никого не видел и ничего не понимал», — говорит Сергей.

Вытащить раненых тоже не удалось: «Все окопы были завалены деревьями — неудобно, да и они по пояс, никак в них не спрятаться. Там среди раненых был один очень тяжелый по массе, и его не получилось вытащить. Тогда же я получил осколочное ранение от миномета».

Ранение оказалось нетяжелым, но и помощи ждать не приходилось: «Через доски в окопе осколок мне в ногу попал. Мне турникет наложили и убежали. Сказали, что заберут в шесть вечера. Но в итоге я и еще четыре человека, которые со мной были, пробыли в окопе четыре дня».

Украинские военные нашли их, прячущихся в окопе: «Я не сопротивлялся, был готов сдаться, но по ним начали стрелять, и они убежали. Эвакуационная машина нас тоже оставила — не поехала из-за обстрела. И мы решили, что нужно выбираться самим. Все нас бросили — и свои, и враги».

В конечном счете Сергей добирался до своего подразделения два дня. Оттуда его отправили в госпиталь. Как рассказывает дезертир, потерянные в ходе перестрелки и скитаний документы ему так и не восстановили, пока он оставался на передовой.

«Я думал, что армия меня изменит как человека, что там я стану более уверенным в себе и более сильным морально. Хотел, чтобы у родителей гордость за меня была. Хотел кредит выплатить, но в итоге понял, что эта война — полный бред», — резюмирует он.

«Испугался и за себя, и за родителей, и вернулся»

Михаил пошел на войну добровольно — подписал контракт в сентябре 2024 года. «Я не знаю, зачем я это сделал, — рассказывает он. — У меня был тяжелый жизненный период, и на фоне плохих мыслей мне пришла в голову такая идея. Это была одна из самых главных ошибок в моей жизни».

Ошибка обернулась подготовкой в штурмовики. «Обучение было более или менее адекватное, но когда я оказался в зоне боевых действий, то понял, что его недостаточно. Самая большая опасность — это беспилотники, а как им противодействовать, нам никто не говорил», — делится Михаил.

На тот момент Украина уже зашла в Курскую область, и контрактники понимали, что, вероятно, их отправят именно туда. Однако, как говорит Михаил, его спасла случайность: «Было несколько КАМАЗов, которые должны были отвезти нас в Курск, но меня с этого рейса сняли. Я сидел, полностью экипированный, и тут прибежал начальник отдела кадров, сказал: “Бери вещи, ты никуда не едешь. Тебя забирают в центр подготовки пилотов БПЛА”».

В отличие от его товарищей, Михаилу и правда повезло: он служил при части — помогал командиру подразделения в оформлении служебных документов: «Командир мне сразу сказал: “Обучать тебя, конечно, никто ничему не будет”. У него как раз исчез человек, который помогал ему с бумагами, — то ли его перевели, то ли убили, и я занял его место».

Новый командир постоянно требовал от Михаила что-то купить, причем за свой счет: «Сначала я не хотел отказываться, потому что боялся, что он мне что-то сделает. А потом попытался ему об этом сказать, а тот в ответ: “Ты давай не выпендривайся, делай, как я говорю”».

Тогда Михаил впервые подумал о побеге — решил, что лучше быть подальше от армии, коррупции и войны. «Сейчас, если взвесить все “за” и “против”, я считаю, что это было неправильное решение, — рассуждает он. — Я не участвовал в боевых действиях, но мне всё равно казалось, что свалить будет правильнее».

Перед одними из выходных он покинул часть. Добрался до Туниса, там планировал купить билет в Стамбул с пересадкой во Франции. Надеялся, что получится попросить убежище. Однако, как рассказывает дезертир, всё пошло не по плану: деньги кончились, а командир начал давить на жалость.

«В части подняли кипиш, командир названивал мне через Telegram. Я подумал — поговорю с ним, узнаю, чего он хочет. Он сказал, что мои родители при смерти, что их довел мой поступок и что, если я не вернусь, им будет хуже. Потом сказал, что меня или посадят, или убьют. Я испугался — и за себя, и за родителей».

Михаил рассказывает, что в случае возвращения к нему обещали не применять никаких санкций, кроме дисциплинарного взыскания. Командир говорил с ним спокойно и убедительно.

«Я еще уточнил: “Вы даете мне слово, что если я сейчас вернусь, то со мной ничего не будет?” Он дал мне слово, сказал, что встретит меня в аэропорту. Я вернулся, а он сразу: “Надо поехать в часть”, — и тут я понял, что он меня обманул и со мной будут происходить страшные вещи».

Когда Михаил приехал в часть, его поместили вместе со срочниками — ожидать своей участи. В течение двух недель к нему приходил замполит — кричал, угрожал отправкой в зону боевых действий. В итоге, как рассказывает дезертир, его вернули на прежнее место службы.

«Командир штаба меня пожалел, попросил одного из сопровождающих передать: “Он нормальный парень — всякое бывает, вы его на войну не отправляйте, пусть в части служит”. Но сопровождающий об этом, конечно, никому не сказал, и когда я приехал, меня сразу отправили в Курскую область».

За несколько месяцев пребывания в Курской области Михаил насмотрелся на горы трупов, набегался от FPV-дронов и едва не погиб.

«Мы останавливались в одной точке, а штурмовики шли вперед и погибали, — рассказывает он. — Их трупы выглядели так, будто они там год пролежали, — кости в одежде. Где-то лежали и свежие трупы. Запах ужасный, его невозможно описать. Если почувствуешь один раз, не забудешь никогда».

По словам Михаила, ему было жаль людей, но он старался не рефлексировать, пока был вынужден собирать останки: «Части тел тоже собирали, но скажем так, самые большие части. Например, у человека, которому ноги оторвало, только туловище забрали — ноги не искали».

Второй раз Михаил задумался о побеге после того, как месяц побыл помощником оператора БПЛА.

«Самое сложное и неприятное — это на позицию выходить и заходить, — рассказывает он. — Особенно тяжело, когда туда идешь, потому что ты сильно нагружен — 20 литров бензина для дрона и 20 килограммов еды, а вокруг куча дронов летает и миномет постоянно работает».

Дрон засек группу Михаила, когда они шли по так называемой «дороге смерти» — открытой трассе, обочины которой заминированы.

«Кое-где есть деревья, но проблема в том, что и под деревьями куча мин. Идти четыре километра под открытым небом, где негде спрятаться, — страшно, — вспоминает Михаил. — Мы услышали дрон и попытались нырнуть в кусты на обочине — насколько возможно, чтобы не подорваться на минах. Проход в кусты был узкий, и мне уже места не хватило. Дрон сначала мимо пролетел, а потом вернулся. Я всё же нырнул глубже в кусты, а дрон не смог туда залететь — разбился о ветки. Повезло, что осколками никого не задело. Если бы я продолжил стоять снаружи, то он бы мне просто в спину врезался».

Но больше всего, по словам дезертира, его испугало, когда он впервые воочию увидел, как медленно и мучительно умирают люди от тяжелых ранений. Когда у соседней группы операторов БПЛА дрон разрядился и упал в ближайших кустах, они, опасаясь гнева командования, пошли его искать. «В итоге первый из операторов подорвался на мине — ему ноги оторвало, второму сильно повредило ноги и живот, а третьему осколок прилетел в голову», — рассказывает Михаил.

Через месяц было второе задание. На нем Михаил отравился, предположительно, водой из ручья. «Мы попили воды, а на следующий день меня начало тошнить, болел живот, кружилась голова. Я мучился неделю. Потом провели экспертизу воды, и оказалось, что ее отравили ртутью. Не знаю, как я живой остался».

Этот случай стал для него последней каплей, говорит Михаил. Он стал обстоятельно продумывать возможность очередного побега.

«В тылу всё серьезно охраняется, оттуда свалить нереально, ты постоянно под присмотром. Единственным разумным вариантом была поездка в Рыльск. Я сказал командиру, что у меня проблемы с мобильным банком и нужно восстановить доступ. Он сначала не соглашался, а потом намекнул на деньги, и я сказал, что заплачу».

Как рассказывает Михаил, в Рыльске он собирался сбежать, как только командир отвлечется. Но всё сложилось куда лучше, чем он ожидал. Михаил узнал, что командир собирается в Орёл, чтобы купить машину, и напросился поехать вместе с ним. В городе, пока командир снимал в банке деньги на покупку машины, Михаил сбежал.

«Я обрадовался, вызвал такси до Брянска, а потом этого же водителя уговорил довезти меня до Смоленска. На въезде и выезде были военные патрули, но я надеялся, что нас не остановят. У меня в кармане было два телефона, паспорт и триста тысяч налички. Если бы меня остановили и вернули, то вновь отправили бы штурмовать».

То, как наказывают — не то что за побег, а даже за малейшую провинность, — Михаил, по его словам, видел собственными глазами.

«Один вернулся из отпуска пьяный. Его полдня избивали, а ближе к ночи — закопали по шею в землю. Он так четыре часа просидел. Всё это время его заставляли учить 337 статью Уголовного кодекса России. Он ничего не выучил, его выкопали, потом еще раз избили и отправили в штурмовики».

Михаилу повезло. Такси остановили, но его не заметили за тонированными стеклами. Он успешно доехал до Смоленска, а оттуда — улетел в Минск. Возвращаться в Россию он не планирует до смены режима и окончания войны.