Антифейк
Дмитрий Киселев в «Вестях недели», анонсируя новое пропагандистское полотно Андрея Кондрашова с участием Владимира Путина, заявил:
«12 июня, в День России, мы всегда вспоминаем и яркий эпизод в противостоянии РФ и стран НАТО в Косово. 12 июня 1999 года стремительный марш-бросок наших десантников позволил неожиданно для натовцев занять аэропорт Слатина. Это была ключевая точка на территории Югославии — страны, которую к тому времени только что разбомбила натовская воздушная армада численностью более тысячи самолетов.
Все подробности того отважного марш-броска на опережение ввода сухопутных сил НАТО до сих пор остаются неизвестны. Однако многое прояснило интервью президента Путина моему коллеге Андрею Кондрашову. Глава государства дал его специально для документального фильма ВГТРК к 30-летию новой России. Фильм еще монтируется, но важный фрагмент мы уж покажем».
В показанном вслед за этим фрагменте будущего фильма Кондрашов сначала рассказывает о бомбардировках Югославии авиацией НАТО, вспоминает о жертвах и разрушениях, затем же переходит к изложению истории нашумевшего марш-броска российских десантников:
«И вдруг наши войска неожиданно появляются в Косово, да не просто в Косово, а берут под свой контроль столичный аэропорт. Он же — главный военный аэропорт под Приштиной. За несколько часов до того, как его рассчитывали захватить силы НАТО. Это был молниеносный марш-бросок российского батальона из Боснии и Герцеговины. <…>
Но как могло такое быть? Кто дал приказ увезти из-под носа НАТО ключевой аэропорт Косово? Кем и как принималось такое решение?
„Как оно принималось, могу сказать. Я был тогда секретарем Совета безопасности. Ко мне пришел начальник Генерального штаба, тогда — генерал Квашнин. И он мне сказал о том, что есть такая идея — захватить этот аэропорт. На вопрос, зачем, он ответил: ясно, что нам придется оттуда когда-то уйти, но будет чем торговаться. Знаю, что он не рискнул это согласовывать с высшими должностными лицами, в том числе и в Министерстве обороны, но это было сделано”. — сказал Владимир Путин».
Киселев так комментирует этот эпизод:
«По факту именно Путин стал тем самым должностным лицом, который, если и не приказал, приказывать со своей позиции он тогда не мог, то уж точно благословил идею начальника Генштаба Квашнина. Путин, уточним, тогда совмещал две должности — директора ФСБ и секретаря Совета безопасности. Ельцин к тому времени уже подыскивал себе преемника.
Во власти тогда наблюдался паралич воли. Была парализована и сама система принятия решений. Тотальное рассогласование между политиками, дипломатами и военными. Именно в этот момент появились люди, готовые и способные брать на себя ответственность. Генерал армии Анатолий Квашнин приходит с дерзкой идеей взять Слатину, ключевую взлетно-посадочную полосу в Косово, приходит именно к Путину».
За этим следует продолжение фрагмента будущего фильма Кондрашова:
«„Со мной он на этот счет разговаривал и спрашивал мое мнение. А я ему так и сказал: если ты это считаешь целесообразным, так и делай”, — рассказал Владимир Путин.
И мы видим, что Путин уже тогда на примере Приштины, продемонстрировал, сколь важны воля и решимость в политике и как можно играть, не имея в колоде, казалось бы, ни одного козыря».
Удивительно, но о причастности Путина к принятию решения о марш-броске до этого не рассказывал никто. Странным образом эту информацию почему-то держали в секрете. Один из самых активных участников событий, тогдашний начальник Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны Леонид Ивашов вспоминал:
«Члены нашей делегации [на переговорах по косовской проблеме] собрались у первого заместителя министра иностранных дел А. А. Авдеева, провели оценку сложившейся ситуации и пришли к выводу, что нам ни в коем случае нельзя сейчас идти на это участие [в международных миротворческих силах] лишь ради участия. В этом случае роль России будет унизительной, ее престиж в мировом сообществе подорван. В результате приняли решение, что нашей стране нужна своя позиция. У нас есть равные права с другими участниками урегулирования в Косово, и поэтому, если с нами не хотят считаться, будем действовать самостоятельно. <…>
Проект документа доложили министру иностранных дел И. С. Иванову. Он внимательно прочитал его, внес несколько поправок и завизировал. Позднее шли разговоры, что министр был якобы не в курсе дела, что его чуть ли не «подставили». Это, как видим, не так. И. С. Иванов, возможно, не знал деталей, но они ему и не требовались. Детали — дело военных.
Суть документа доложили маршалу Сергееву. Он, осознавая величину ответственности, провел совещание с должностными лицами Министерства обороны и Генерального штаба. Замысел был поддержан. Лишь после этого министр обороны поставил свою подпись и направился на доклад к Б. Н. Ельцину. Вернулся он из Кремля довольный: президент дал санкцию на синхронный с натовцами ввод российского контингента на территорию Косово».
Участие в событиях Путина Ивашов никак не упоминает. Да и роль начальника Генштаба Квашнина, о которой рассказывает Кондрашов, вызывает некоторые сомнения. Писатель Леонид Млечин в своем историческом цикле «Особая папка» привел воспоминания тогдашнего начальника штаба ВДВ Николая Стаськова, выделив жирным шрифтом фразу о Квашнине:
«Решение принималось келейно, даже не на уровне первых лиц. Я как начальник штаба ВДВ знал заранее. Миротворческой бригадой ВДВ на Балканах командовал полковник Николай Игнатов. Я позвонил ему. „Создавай заранее группировку. Чтобы никто не заметил, формировали колонну на старом аэродроме. Когда получили команду, сразу рванули вперед. Сомнения были. Вышел на меня полковник Игнатов, говорит, никаких письменных приказов не получал, что делать? Беру, говорю, ответственность на себя, вперед”. Квашнина не оповестили. Колонна состояла из 15 бронетранспортеров и 35 автомобилей с личным составом. В Минобороны больше всего беспокоились о том, как скрыть от НАТО переброску российских солдат».
А Ивашов рассказывал о таком эпизоде, произошедшем в тот момент, когда колонна российской бронетехники уже выдвинулась в направлении приштинского аэропорта:
«Я находился в кабинете министра обороны, когда его адъютант сообщил мне о звонке В. М. Заварзина [командовавшего марш-броском] по мобильному телефону. Он сообщал: только что по командно-штабной связи боснийской бригады получен приказ начальника Генерального штаба А. В. Квашнина развернуть батальон в обратном направлении (колонна к этому моменту уже пересекла границу и двигалась по территории Косово, правда, об этом из числа присутствующих в кабинете министра обороны знали лишь единицы).
Пришлось напомнить В. М. Заварзину, что решение на ввод батальона принял Верховный главнокомандующий – Президент России, а приказ о нем отдал министр обороны. Следовательно, никаких разворотов и остановок — только вперед. А чтобы уберечь В. М. Заварзина от новых, не санкционированных министром обороны приказов, я предложил ему на некоторое время выключить мобильный телефон. Потом, правда, была еще одна попытка А. В. Квашнина — опять же через штаб бригады (в колонне шла командно-штабная машина со своей аппаратурой связи) — передать приказ на остановку батальона. Виктор Михайлович, помня о нашем разговоре, действовал четко и жестко, взяв на себя ответственность за выполнение поставленной задачи».
Но даже если предположить, что Ивашов и Стаськов искажают события и идея действительно принадлежала Квашнину, то сам Путин, вспомнив свою фразу — «если ты это считаешь целесообразным, так и делай», — практически дал понять, что решение о целесообразности операции принимали без его участия.
Целесообразность, кстати, вызывает большие сомнения. В начале показанного «Вестями недели» фрагмента говорится о бомбардировках Югославии, а бросок на Приштину показан как своего рода поворотный момент в балканском конфликте. В действительности это не совсем так: операция была проведена в ночь с 11 на 12 июня 1999 года, а операция НАТО Allied Force, в ходе которой производились авиаудары, завершилась подписанием 9 июня Кумановского военно-технического соглашения между вооруженными силами Югославии и НАТО, по которому бомбардировки прекращались, а Югославия выводила войска из Косова.
Военное значение захвата аэропорта российскими десантниками оказалось практически нулевым. Ивашов вспоминал:
«Российским воинам предстояло совершить марш из Углевика (БиГ — Босния и Герцеговина) до Приштины (Косово) протяженностью более 600 км, пересечь две границы. Одновременно планировалось десантировать два батальона с территории России».
Вторая задача была невыполнима: для переброски десанта из России требовалось пересечь воздушное пространство Венгрии, Румынии и Болгарии, первая из которых была тогда уже членом НАТО, две другие — кандидатами. Вполне предсказуемо они отказались предоставить воздушный коридор. Существовала договоренность, по которой российские военные самолеты могли летать в Боснию для плановой ротации миротворцев, но Венгрия и Болгария, сославшись на изменившуюся ситуацию, заявили, что теперь полеты нужно согласовывать с руководством альянса. В результате российский контингент, захвативший аэропорт, оказался в окружении войск НАТО, выдвинувшихся в Косово в соответствии с Кумановским соглашением, и не только не мог принять подкрепление, но и испытывал проблемы со снабжением продовольствием.
По идее Квашнина, как ее изложил Путин, захват аэропорта нужен был, чтобы «торговаться» с НАТО. Но торг явно не принес России особого успеха: по результатам переговоров в Хельсинки она так и не получила свой сектор ответственности в Косове, российские миротворцы были размещены в зонах, контролируемых Германией, США и Францией. Россия сохранила контроль над аэропортом Приштины, но согласилась на его использование авиацией НАТО.