«У меня есть гражданская позиция. Я не могу закрыть глаза на то, что происходит» — историк моды Александр Васильев

Слушать:

Apple Podcasts

Google Подкасты

Яндекс Музыка

Spotify

Ксения Ларина: Добрый вечер, дорогие друзья! Это канал The Insider Live, меня зовут Ксения Ларина. И, как обычно, каждую неделю мы встречаемся здесь, в нашей виртуальной студии, с гостями, чье мнение нам важно. Надеюсь, эти люди для вас тоже важны. Сегодня у нас настоящая звезда в эфире. Это Александр Васильев…

Александр Васильев: Здравствуйте!

Ксения Ларина: Историк моды, коллекционер, писатель, театральный художник...

Александр Васильев: И даже телеведущий, хотя и в прошлом.

Ксения Ларина: И телеведущий. Мы должны назвать два волшебных слова «Модный приговор». Я видела ваше интервью, по-моему, на RTVI, где вы сказали, что вообще слово «приговор» вы как-то не очень…

Александр Васильев: Я согласен, лучше договор. Но программа тем не менее пользовалась большим успехом. Ее смотрели каждый день 30 миллионов зрителей только в черте страны. А так как есть русскоговорящие в Средней Азии, в Прибалтике, в Украине, в Молдавии и везде по Европе, от Португалии до Германии, США, Австралия, Южная Америка и так далее, Дубаи, нас смотрело еще, думаю, как минимум 10 миллионов людей, понимающих по-русски, потому что им хотелось это увидеть и развлечься. Может быть, эта цифра и больше.

То есть она была дико популярна. Это дало, естественно, мою минутку славы, которая длилась почти 14 лет. Сейчас я не работаю на Первом канале: нашу программу закрыли в первый день войны, сказав, что она неактуальна, потому что надо давать новости с полей, и второе — потому что ушли спонсоры, которые давали деньги на рекламу. Это были, как правило, косметические средства для женщин, а они все были западноевропейского производства. Они ушли с русского рынка так же, как закрылись и главные наши поставщики, магазины Zara и H&M. Это не значит, что Россия осталась голой. Там все равно остались магазины, может быть, не столь актуально и быстро передающие моду и в таком объеме готовые снабжать такие большие заказы, как Первый канал. Вот мое мнение.

Ксения Ларина: Но есть продолжение у этой истории, поскольку, как я узнала, на канале НТВ уже выходит аналог, ремейк или как там это назвать «Модного приговора», где та же Надежда Бабкина, а рядом с ней Влад Лисовец, который нынче свою минуту славы переживает и долго к ней шел. Вас там нет.

Александр Васильев: Вы знаете, я очень рад. Но наши программы нельзя сравнить. Их программа еженедельная, по субботам, а наша была ежедневная. Это не тот же ритм записи, не то же количество просмотров. Просто априори программу не может смотреть столько же людей. Естественно, идея та же: приходит женщина, которая жалуется на свою судьбу, говорит, что она несчастна, а потому не одевается. Ее переодевают, а затем целая группа судей судит ее.

Программу эту я видел не целиком и не полностью, поэтому не имею права судить — скажут, предвзятое впечатление. Но я рад, что Влад Лисовец, стилист из Баку, нашел себе в Москве такое применение. И я рад, что это не запрещено. Потому что, как говорили мне лично, программы о моде ориентированы на Запад, они говорят о французском стиле, итальянском, английском, американском, чуждом россиянам, как мне объяснили. А надо говорить о волжском стиле, уральском и сибирском. Они очень интересные, но я сказал: «Это три программы. А дальше что мы будем показывать?» — «А дальше валенки, ушанки, кокошники». Я говорю: «Это еще три программы. А дальше что?» Когда ежедневно, понимаете, надо же все время идти в русле моды. Потом все-таки русские влияния на моду носят часто зимний характер. Ушанка, телогрейка, валенки — это зима. А бывают еще и другие сезоны. Что мы расскажем?

В любом случае эти разговоры остались в кулуарах. Наша программа не выходит и, видимо, не будет выходить, потому что в коммюнике Первого канала сказали, что она неактуальна, что сегодня другие темы и надо обязательно говорить о сегодняшнем дне и положении вещей.

А положение вещей мы знаем, какое. Тогда надо говорить про военные формы. Я не готов на это. Во-первых, потому что я не специалист, а во-вторых, потому что это женщинам неинтересно. Поймите, у нас женская аудитория. Женщина хочет быть кем? Хорошенькой, привлекательной, задорной, более стройной, моложавой. Это желание каждой женщины, особенно в стране, где мужчин не хватает больше чем на 10 миллионов.

Ксения Ларина: А сколько будет не хватать, когда кончится война.

Александр Васильев: Причем это ведь не только погибшие, числа которых мы не знаем, но и раненые, контуженые. Они тоже, видимо, пойдут вступать в брак. Для этого и делают вновь программу «Давай поженимся» — надо показать пример, что такие мужчины, прошедшие военные будни, тоже могут быть женихами.

Это не моя стезя. Меня часто упрекают в том, что я говорю не на тему моды или не на тему театра. Но я также являюсь гражданином, у меня есть гражданская позиция. Я не могу закрыть глаза на то, что происходит. Извините, меня по-другому воспитывали, и я просто не хочу закрыть глаза, отвернуться от всего этого и сказать: «Это не мое дело». Многие мои коллеги, наоборот, как раз закрыли на все глаза и считают, что их дело совсем другое. Давайте поговорим о хорошем, я не хочу о плохом.

Ксения Ларина: Подождите. Во-первых, хочу вам сказать, что вы очень сильный человек. Мы с вами хотели поговорить про ушедших, которых нет, а это целое созвездие людей. Да, умерли от болезни, как Слава Зайцев или как Валентин Юдашкин. Ушли в силу возраста, как Ирина Мирошниченко, Вера Кузьминична Васильева и, конечно же, Юлия Борисова. Но все время, когда я вспоминаю их, у меня ощущение — не знаю, согласитесь вы со мной или нет, — что все эти люди, которые были частью, декорацией этой эпохи, пребывали в состоянии полной растерянности.

Александр Васильев: Я с вами совершенно согласен. Эта ситуация не способствует ни выздоровлению, ни своевременному лечению, возможно, в какой-то другой стране, ни энтузиазму. Мы все выживаем за счет позитивных эмоций. Это добро, свет, хорошая музыка, вкусная еда, смех, радостные новости с экрана. И это важная вещь в жизни — надежда на светлое будущее. А когда у вас надежда в темноте все время пребывает, естественно, что не хочется, может быть, даже и жить.

И потом, все эти люди были действительно в возрасте. Вы понимаете, мы не можем все свалить только на эпоху. Вера Кузьминична Васильева была скорее другом моим, но 98 лет — это 98 лет. Прекрасная Юлия Борисова, замечательная актриса, тонкая — «Турандот», великолепная «Варшавская мелодия», — тоже 98 лет.

Конечно, они могли бы жить и жить. Они прожили красивые жизни, полные творческих свершений. Очень любил их стиль, потому что каждая из них несла свой стиль в одежде, в прическе. Они все не вышли из формы в том смысле, что не пополнели, не ходили с палочкой…

Ксения Ларина: Не стали старухами.

Александр Васильев: Юлия Борисова собрала уникальную коллекцию антиквариата. У нее очень изящная квартира в пушкинской поре. Я понимаю по квартире, что она постоянно жила во внутренней эмиграции. Это было путешествие в XIX век, эмиграция не в другую страну, она жила в России, но в ее прошлое, которого она не застала. У нее стояла мебель красного дерева, висели потрясающие миниатюры, картины в золоченых рамах, пейзажи, портреты.

Когда я вижу такую обстановку, я понимаю, что человек не согласен с современностью. Это сразу определяется. Он не хочет жить в пластиковой обстановке, в стиле «хай тек». Он не хочет сидеть на диванах из кожи, с белыми стенами. Ему нравится это путешествие в другую эпоху. Для меня всегда очень важно знакомство с интерьером.

Ксения Ларина: Вот тут прошу остановиться, потому что очень хочу, чтобы вы нашим зрителям рассказали, что это за помещение, усадьба, имение. Я читаю без конца про то, что у Васильева квартиры, пароходы, заводы, отели, имения в каждой стране. Вот вам, пожалуйста: это род Васильевых по маминой линии.

Александр Васильев: Это род моей мамы — Гулевич. Это были поляки, которые жили в Великом княжестве Литовском. Дедушка и его брат, мой двоюродный дедушка, приобрели еще в начале века, в 1913 году, в царское время, кусок земли у помещика Миллера, равный приблизительно 3 гектарам земли, и решили построить здесь загородный дом — небольшую двухэтажную усадьбу из дерева, в которой внизу семь комнат и три комнатки наверху, всего десять.

Вот все богатство мое. Усадьба называется Кривой Погурек, потому что она находится на склоне древней реки эпохи ледника, которая сформировала Балтийское море и несла с собой песок и валуны, когда таял великий ледник. Склоны этой реки сохранились, они создали в районе Вильнюса горы, как ни странно, потому что там всегда плоская равнина. В Литве мало гор, а тут есть горы, пригорки, которые называются сейчас литовской Швейцарией. Такой удивительный пейзаж.

И вот наш домик, который знают здесь в Литве очень хорошо, потому что многие журналы и газеты про него писали, — он сохранил старинные печи, двери, пол, много мебели. Впоследствии, когда часть земли по реституции отошла назад к нам, мне пришлось выкупать эти комнаты у коммунальной квартиры, которая была там, где мы находимся...

Ксения Ларина: Вот я хотела спросить: что было здесь во время советской Литвы?

Александр Васильев: По счастью, в годы советской власти здесь жила моя двоюродная бабушка Мария Андреевна Гулевич, урожденная Ященко, которая была преподавателем домоводства и немецкого языка в гимназии в Шауляе до революции. Она была большой подругой Варвары Мельниковой-Пушкиной, вдовы младшего сына Александра Сергеевича Пушкина, чье имение находится от нас приблизительно в двух километрах.

Эти две пожилые дамы ходили друг к другу играть в преферанс, раскладывать пасьянсы. Тогда не было интернета, а им хотелось общаться. Они чаевничали, пекли хворост (это местное угощение), делали холодец — здесь очень любят это делать.

Очень много ягод у меня растет в имении. Есть маленький вишневый сад, растут сливы, как ни странно, виноград, куча яблок. В общем, это райское место с чеховской обстановкой.

Здесь она жила до начала 1960-х годов. Затем Мария Андреевна скончалась, ее похоронили в Вильнюсе на Рябовском кладбище, и эту часть дома мой дядя выставил на продажу. Мои родители, считая, что это слишком далеко от Москвы, не решились это купить. Я очень сожалею, но я был тогда совсем маленький и не мог повлиять на их решение. В результате совершенно чужие люди приобрели, сделали из низа дома две квартиры, которые превратились в коммунальные, потому что жители расходились, сходились.

Мне лично пришлось все это выкупать у четырех владельцев. Но я это делал в 90-е годы, когда цены были невысокие. Тем не менее тогда это были для меня крупные суммы долларов, но я смог это выкупить, отреставрировать и привезти из Парижа большое количество живописи этого времени, посуды. Очень много польской посуды, особенно серебрения Фраже, потому что я собираю это время. Здесь до 1939 года была Польша — это все входило в Речь Посполиту. Есть немножко польское воспоминание здесь во многом.

Мне здесь очень уютно. Сейчас я заканчиваю мою новую книгу — воспоминаний о Париже, поэтому мне нужен покой и уют. Я очень много занимаюсь — это стал немножко дом писателя — конкретно вот этим делом.

Ксения Ларина: Я вспоминаю вашу первую книгу, которая была двадцать пять лет назад выпущена в России.

Александр Васильев: «Красота в изгнании».

Ксения Ларина: Она осталась у меня в Москве. Это было невероятное счастье открытия огромной части культуры, о которой я вообще не знала. Собственно, как все советские люди.

Александр Васильев: А этого никто не мог знать. Это было табу, потому что в то время общение с эмигрантами считалось чем-то плохим. Меня сегодня очень раздражает, что опять к эмиграции отрицательное отношение. Если ты уехал, особенно в 2022 году, то ты уже последний изгой общества.

Ничего похожего! Россия всегда жила эмиграцией. Господа, очнитесь, как вам не стыдно! Эмиграция была с 1905 года, когда была первая русская революция. Тогда уехало очень много евреев из западной части России — в основном в США. После 1917 года первая русская эмиграция — не только аристократы и придворные дворяне, но и огромное количество интеллигенции, военных, творческих людей, священников, купцов, промышленников, студентов, просто обывателей, которые не хотели умирать при советской власти. Советская власть не была сладкой ни в один период жизни. Не надо лжи. Это была власть, направленная против людей, а не за людей. И она делала все, чтобы уничтожить массы населения.

Затем была очень большая так называемая вторая эмиграция, про которую у нас до сих пор молчок. Это эмиграция военного времени, ушедшая с немецкой армией. Про нее у нас не говорят, она до сих пор закрыта крышкой гроба. Она в основном оказалась в Германии, в Австралии и в Южной Америке.

Их очень много. Среди них были и видные люди — писатели, такие как Солоневич например, художники, артисты, певцы, музыканты. Было и очень много людей, которые просто так настрадались от Сталина, что были счастливы отправиться в любую страну, лишь бы не жить под тираном. Про них никогда табу не было снято. России еще предстоит поговорить серьезно про вторую эмиграцию и выяснить, кто, сколько, что она собой представляла.

Затем была еврейская эмиграция — это уже третья. Она началась в конце 60-х годов. Мы должны благодарить за это супругу Леонида Брежнева Викторию, которая была еврейка. Видимо, ночью на подушке она сказала: «Леня, моих-то отпусти». Что-то в этом роде. В общем, если бы не ее личное участие, возможно, этого никогда бы не случилось. И так Израиль, США и Канада наполнились огромным количеством бывших россиян. Среди них было очень много интеллектуалов — математиков, ученых, юристов, педагогов. Их мы часто встречаем в Израиле, когда я там выступаю, и в США. Это была очень важная эмиграция.

А потом к ней примкнула художественная эмиграция, потому что в 1970-е годы очень много было невозвращенцев, начиная с Нуриева в 1961 году, затем огромное количество — Барышников, Макарова, Годунов, Панова и другие. Этот выезд значителен. Также художники, такие как Олег Целков, Булатов, Заборов, которые оказались затем в Париже.

И потом началась в 1990-е годы так называемая «колбасная эмиграция», по экономическим соображениям. Тогда нечего было есть в России, и многие шли на заработки. Часто это были простые люди: и шоферы-дальнобойщики, и мелкий медицинский персонал, которые сидели с пожилыми иностранцами, и так далее. Всякого рода повара, которые готовили в ресторанах. Но не только.

И сейчас эта новая, уже военная эмиграция, которая разными волнами, но особенно сильно в 2022 году, хлынула. Ее не счесть. Сколько — мы никогда не узнаем, потому что рано подводить итог, сейчас только 2023 год.

Ксения Ларина: Но все равно количество людей, я думаю, уже сопоставимо с первой волной.

Александр Васильев: Я с вами совершенно согласен. И понимаю, что артистические силы настолько сильны в ней, что это сопоставимо с «Красотой в изгнании». Просто в «Красоте в изгнании» я писал о вкладе в мир моды, интеллекта, кино, театра, балета, о чем мы можем говорить и сегодня. Еще раз хочу сказать: рано подводить итог, потому что сейчас мы идем по свежей ране. Это совершенно не закончено.

Во-первых, это будет продолжаться, потому что это на долгие годы. Второе. Вы знаете, в эмиграции не все хорошо устраиваются. Не будем путать туризм с эмиграцией. Есть люди, которых переезд в другую страну ломает — физически, духовно, материально, профессионально, потому что они не могут овладеть языком (это очень важно), либо не находят себе какую-то работу и какого-то дохода, либо впадают в любую форму человеческих страстей — пьянство, наркотики, что угодно.

Нельзя за это ругать. Я прошел эмиграцию еще сорок лет назад и сегодня себя чувствую как рыба в воде. Многие говорят: Васильев уехал в Париж. Да, но в 1982 году. Для меня это немножко возобновление воспоминаний о том, что я тогда переживал. Но, конечно, я себя чувствую вольготнее, чем многие: у меня есть дома, имя, друзья, язык.

Ксения Ларина: Есть дело жизни, которое понятно во всем мире.

Александр Васильев: И репутация. Я с вами согласен. Я себя причисляю не к последней эмиграции — а к той, еще более старой. Мне было очень интересно работать на телевидении, у меня была очень интересная работа в России. Но сегодня это противоречит моим идеям.

Ксения Ларина: А я вам скажу дальше. У меня ощущение, поскольку мы с вами давно знакомы — с тех самых 90-х годов, когда вы приехали в Россию…

Александр Васильев: На Новый Арбат я к вам приходил.

Ксения Ларина: Да-да. Поэтому у меня есть сложившийся в моем воображении образ Александра Васильева. Впрочем, мне кажется, что мы даже чуть-чуть этого коснулись. Когда вы говорили про внутреннюю эмиграцию Юлии Борисовой, у меня всегда было ощущение, несмотря на то что вы звезда главного федерального канала в России, — что все равно это ваша внутренняя эмиграция. Все мы гости на этой земле под названием Первый канал российского телевидения. Вы тоже были гостем, было такое ощущение.

Александр Васильев: Конечно...

Ксения Ларина: Но подождите, Саша, это не вопрос, это мои домыслы. Хорошо, что вы согласились. А вопрос мой вот в чем. Когда вы перечисляли волны эмиграции, согласитесь, есть то, что роднит, помимо массовости, первую волну, которая была после революции и гражданской войны, и сегодняшнюю, — одна очень важная вещь, которой не было во все волны эмиграции в середине, в том числе и в то время, когда вы уезжали.

Все, кто уезжал в советское время, уезжали навсегда и понимали, что никогда не увидятся ни с друзьями, ни с кем: все, занавес закрыт, это навсегда. У людей, которые уезжали в первую волну, было чувство, что ну не продержится эта власть долго и они скоро вернутся, «эмиграция нераспакованных чемоданов». И сегодня я наблюдаю, что во многом это повторяется. Люди оставляют эту дверь полуоткрытой.

Александр Васильев: Я их понимаю, потому что вся их жизнь прошла на родине. Не только семьи — их друзья, профессиональные навыки, географическая топография понимания города. Язык, что очень важно для всех нас, любимые книги, музыка — все что угодно.

В эмиграции часть людей восстанавливают это. Начинают слушать записи, вспоминают Эдиту Пьеху или Ларису Мондрус. Люди смотрят старые фильмы и спектакли. Это форма ностальгии. Люди возвращаются к чтению, что немаловажно в XXI веке, потому что у всех клиповое мышление, все живут интернетом. Прочли заметку, там пять предложений — о, все поняли.

Ксения Ларина: Заголовком ограничиваются.

Александр Васильев: Заголовок прочли, а содержание совсем другое… Если честно, это трагедия страны, которая будет понятна только, может быть, лет через десять. Мы реально сможем расставить какие-то точки над «i», мы поймем глубину того, что свершилось. Мы поймем, сколько режиссеров мы потеряли, сколько актеров. Потому что даже актеры не знают, кто где, потому что их не видят — вроде он здесь, а вроде его нет. Сколько писателей, сколько поэтов. А сколько просто людей новой формации. Новая формация — это в основном люди, связанные с компьютерными технологиями, потому что XXI век — это век, где все через компьютер. Даже мы с вами сегодня разговариваем через компьютер.

Ксения Ларина: Я добавлю еще, сколько журналистов. Вообще сколько интеллектуалов.

Александр Васильев: Бизнесменов какое количество, потенциальных спонсоров. Мы их перечислить сейчас не можем, потому что, во-первых, половина из них шифруются. Они просто не хотят попасть в списки.

Ксения Ларина: Вот некоторые тут высказались и попали в списки с галочками.

Александр Васильев: Да, абсолютно, я попал в списки с галочками. Это первое. Второе: они думают, что их пронесет, что они где-то сейчас посидят в Черногории и, дай бог, что-то рассосется. Я их понимаю, потому что у них дети, недвижимость, бизнес. Но это ведь дело совести каждого человека. Кому-то это кажется делом нормальным, кому-то ненормальным. Судить ни тех, ни других я не берусь, потому что у каждого своя жизнь.

Вот моя жизнь сейчас находится здесь, в моей усадьбе в Литве. У меня будет много выездов с экскурсиями, потому что сегодня это мой заработок. Уже двадцать лет я этим промышляю. Вожу с собой женщин на экскурсии в Стамбул, в Узбекистан, даже в Иран, в Японию, в Египет, в Индию. Им нравится. Раньше я делал это по Европе, а сегодня в Европе, вы понимаете, ворота закрылись. Не потому, что не дают визы, — Италия выдает россиянам визы, как ни странно, но не все страны. Но главное, перерезаны их кредитные карточки.

Ксения Ларина: Дорогая дорога стала, поскольку прямых рейсов нет.

Александр Васильев: Дорогая дорога, и китайская карточка больше не принимается на Западе. Потому что некоторые ринулись в азиатские банки Узбекистана и Таджикистана заказать себе китайскую кредитную карточку, но ее тоже отменили. У многих ограничения с оплатами, потому что надо за отель платить, за еду, за развлечения. Ты же находишься на чужбине, а на чужбине ты турист с деньгами, и больше никто.

Особенно в Монте-Карло. Там до сих пор русские буржуятся, люди с крупными деньгами. И в Дубае. Вот я вам могу сказать: есть два адресочка в мире, маленькие страны — что Монте-Карло маленькая, что Дубай, где россиян еще по теме войны не отторгают. Им говорят: «Все хорошо, давайте платите. Сколько у вас там есть тысяч, миллионов евро? Заходите к нам, мы вам рады».

Ксения Ларина: Саша, такая еще тема, которая для меня очень важна. Нас, и журналистов, которые работали в независимых СМИ все эти годы, и людей, которые писали, говорили и выступали, упрекают в том, что мы недостаточно сделали. Что в том числе легитимизировали режим. Я какую-то часть ответственности, безусловно, на себя принимаю. Упрекнуть мне себя лично не в чем, я делала все, что могла. Но ощущение проигранной эпохи все равно у меня есть, безусловно.

Вы занимались очень важным делом: воспитанием вкуса у населения. Это воспитание культуры в самом широком смысле этого слова. Воспитание интеллекта, критического мышления, воспитание навыков понимать, что ужас, что безобразное, а что прекрасное, что нравственное, а что аморальное. Я думаю, вы согласитесь с таким пониманием вашей миссии. И в итоге что? Победил плебс, с которым вы сражались все эти годы.

Александр Васильев: А его больше. Знаете, вы не должны себя ни в чем упрекать. Правда заключается в том, что, наверное, 80% населения России активно поддерживает политику режима, а может быть, и больше. Во всяком случае, так это видится со стороны. Возможно, здесь и огромная доля пропаганды, фильтрации мыслей, цензуры. Но вот сейчас мне это видится, что людям все это безумно нравится. Им кажется, в этом и есть высший закон справедливости.

Спорить я не собираюсь, потому что у меня много других дел. Я хочу заняться своим. И вы занимаетесь своим. Я вам не могу дать совет, потому что не имею права, но предположение такое: вы занимаетесь тем, что вам нравится, что вы знаете как делать, и получаете от этого моральное и, я надеюсь, какое-то материальное удовольствие. Я занимаюсь тем, что мне нравится, что мне тоже приносит вот эти блага. Бодался теленок с дубом, сказал Солженицын. Сегодня никто этот дуб, на мой взгляд, пободать не может, пока это не будет изнутри.

Ксения Ларина: Изнутри — вы имеете в виду, пока общество не созреет для этого?

Александр Васильев: Да, я считаю, что это должно быть только изнутри, а не внешнее. Внешнее воздействие сильно отторгается обществом. Очень много троллинга в интернете, причем троллинг проплаченный, организованный. У кого-то есть деньги на это — например, на то, чтобы травить Васильева и писать, что он такой, понимаете, хулиган и безобразник.

Ксения Ларина: Предатель родины, враг народа.

Александр Васильев: С одной стороны, это большая честь, потому что они деньги на меня тратят. С другой стороны, я думаю: что я могу сделать, если у них столько свободного времени? У каждого своя жизнь. Наше дело — занять себя в этот отрезок времени так, как нам хочется. И нечего слушать других. Вам нравится то, что вы делаете? Делайте это.

Ксения Ларина: Давайте скажу так. Мне жалко, что не получилось. Ведь могло бы. Ведь, в конце концов, люди, с которыми общались вы на своих встречах, которые приходили к вам на выставки, как и люди, которые слушали наши передачи, с кем встречались мы, кто заполнял залы в лучших театрах на самых умных, глубоких спектаклях, а не на каких-нибудь водевильчиках, на бродвейских комедиях, — все время было ощущение, что этих людей много. А в итоге оказалось, что на самом деле какая-то черная мутная сила, как такие пузыри на болоте, ждала своего часа и сейчас хлынула.

Александр Васильев: Согласен. Но многие просто, может быть, замерли. Они просто немножко ушли на дно. Как я уже говорил о внутренней эмиграции в России, их сейчас называют вредным словом «ждуны» — что они чего-то ждут.

На самом деле я уже много раз в интервью говорил: либо жить, либо тужить. Я не хочу больше тужить. Я хочу провести годы, оставшиеся мне, в интересных делах, в созидании, а не в разрушении. Хочу сохранить ту часть русской культуры, которую могу сохранить со своей стороны. Я согласен, что она сейчас подвергается большому шторму. И понимаю, что в военных буднях нас всех, русских, обвиняют во всех грехах мира. Я, например, за то, чтобы мы сохранили нашу музыку, живопись, театр, поэзию, литературу, не прогнали это из мира. И действительно, я вижу, что не во всех театрах мира не ставят больше «Евгения Онегина» или «Бориса Годунова».

Ксения Ларина: Да нет, ну что вы, это все придумала пропаганда наша российская.

Александр Васильев: Да, пропаганда. И я не могу сказать, что русских артистов не берут на сцену. Они во всех странах мира играют.

Ксения Ларина: И российских музыкантов, между прочим, которые приезжают. Вокалистов.

Александр Васильев: Я лично знаю актеров из России, которые сейчас работают, не поверите, в Киеве и ставят там спектакли. Такое тоже бывает. Я против того, чтобы всех под одну гребенку. У всех разная судьба.

У меня очень много заказов на выставки, потому что самая главная часть моей коллекции, по счастью, хранится в Литве. Судьба этой коллекции для меня была очень тревожна, потому что я предлагал шести министрам культуры России открыть музей моды. Все под разными предлогами отказывались. Мне сказали, что идеологически это неверно: не надо показывать россиянам ни «Шанель», ни «Диор», а то они увидят преимущество капитализма над нашим строем.

Ксения Ларина: Так в России строй-то тоже капиталистический.

Александр Васильев: Они борются с западным влиянием. Музей моды открывали коротко в Москве в Гостином дворе, и там даже Оксана Федорова немного была директором, но больше пела, потому что она переквалифицировалась в певицу. Этот музей не состоялся. Я очень горюю. Коллекция у меня полумиллионная — не по деньгам, а по количеству экспонатов. А по деньгам гораздо более дорогая.

Но у меня много выставок сейчас идет в Праге. Нас смотрят в Праге в музее Кампа — роскошная выставка. В Лиепае в Латвии выставка подвенечных костюмов. В трех музеях в Литве идут выставки у меня сейчас. Готовлю большую выставку в Риге, в Музее моды. Это продолжается, все время я готовлю новые проекты. В Дубае, потому что там как раз денежно, я уже намекнул вам об этом.

Иными словами, я продолжаю делать книги, продолжаю мои лекции, которые я провожу теперь онлайн, потому что иначе мы не можем собрать публику. Я это очень люблю и понимаю, что в своей области я уникальный специалист. И в русскоязычном пространстве тоже. Но мне сказали: «Вам сейчас не надо работать в России, не надо быть на телевидении, не надо читать лекции, не надо устраивать выставки», — и я понимаю, что это может длиться довольно долго, если не вечно. Но я хочу продолжать.

Поэтому я выбрал то, что выбрал. Я хочу работать, творить, пропагандировать культуру и искусство, заниматься историей моды. Хочу, чтобы это сохранилось и после меня, чтобы молодежь, воспитанная как раз теми черными пузырями, о которых вы сказали, чуть-чуть просветлилась. И я считаю, что мы делаем много для этого. И вы, и я.

Ксения Ларина: Добавлю к тому, что вы перечислили, живые встречи. Я несколько фрагментов посмотрела, когда вы встречаетесь с публикой в разных городах. Мне кажется, здесь очень важен элемент терапии. Потому что сейчас невероятно тяжелое время. Люди в раздрае. Одни уже боятся погружаться, другие говорят: «Я больше не могу на это смотреть, мне страшно», третьи пребывают в состоянии постоянной такой панической атаки, потому что все время ждут: когда же это все кончится?

Что же мы натворили — «мы» говорю я в широком смысле, — одну страну пытаемся стереть с земли, а другую страну уже уничтожили. Я не устаю вспоминать слова Томаса Манна, который сказал, что первой жертвой Гитлера были немецкий народ и Германия, а потом уже все остальные. Вот это тот самый случай. Поэтому вопрос мой такой в связи с этим: что публика, изменилась ли она после 24 февраля?

Александр Васильев: Смотрите, я провожу еще одну форму терапии. Я показываю исторические фильмы и часто даю комментарии на тему костюма, материального мира, манер, причесок, грима, который мы там видим.

Никто не хочет смотреть фильмы с трагическим концом. Все хотят только легкие комедии, музыкальные фильмы, где все время позитив, весело, большой успех. Недавний мой показ был «Шербурские зонтики». Все хотят про это — про мою прекрасную леди, счастливый конец, красивых женщин, красивые костюмы, счастье и достаток мужчин.

Это тоже форма бегства от действительности, когда люди убегают в старое кино, которому уже пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет, ищут удовлетворения своим неразгаданным психологическим проблемам через эти красивые картинки. И я прекрасно понимаю, почему люди хотят этого. И почему они хотят смотреть на вас — потому что вы красивая женщина и умная...

Ксения Ларина: Спасибо.

Александр Васильев: И почему они хотят смотреть на Васильева — потому что он, как правило, нарядно одет и говорит на грамотном русском языке. Люди скучают по красоте, по эстетике, по миру больше всего, по спокойствию. Многие озабочены, как и вы, тем, что русская культура теряет рейтинг во всем мире, незаслуженно абсолютно. Потому что культура хуже не стала ни на йоту. Мы хотим, чтобы она продолжалась, — и вы, и я. Мы хотим, чтобы люди помнили и Толстого, и Достоевского.

Но я прекрасно понимаю, почему это запрещается. Я отдаю себе отчет, что это реакция на актуальные действия. Люди хотят вычеркнуть из своей головы всякое упоминание об агрессии. Вот мое объяснение.

Ксения Ларина: Важный вопрос вам задаю как художнику: эстетика этой войны, ее художественное оформление. На чем, на каких художественных образах российская пропагандистская машина сегодня строит эту войну? Как вы объясните, из чего это создано? Буква Z, повязки с горящим триколором, Шаман, который абсолютно — действительно, люди правы — из фильма «Кабаре». Бабушка не с веслом, а с красным знаменем.

Александр Васильев: Могу прокомментировать это на примере последних конкурсов красоты 2022 и 2023 года, которые прошли в России, — «Миссис Россия», «Мисс Россия» и так далее. Причем последняя победительница носит фамилию Специальная. Вы можете в это поверить? Как специальная операция — Специальная из Геленджика.

Это все женщины с дико перекроенными лицами. С надутыми губами, с фальшивыми носами, подбородками и бровями. Сегодня эстетика очень сильно давит на искажение женственности, тонкой, хрупкой, беззащитной, в угоду маске лица, составленной из ботокса и силикона и направленной на агрессивный образ. Со вставными огромными белыми зубами из магазина «Сантехника» и совершенно огромными ресницами наклеенными. То есть фальшькрасота.

Это особенность эстетики военного времени. Надо показать, что женщина боевая, на все готовая, с оскалом, которая при этом не теряет своей сексуальности. Все эти женщины очень сексапильные, на грани крайней вульгарности. Они не могут не нравиться бойцам.

Ксения Ларина: Вот вы описываете, а я вспоминаю. Когда мы были в Берлине, ходили в музеи политической истории, естественно, ходили в частный музей — «Бункер», по-моему, он называется, — посвященный истории нацизма. И там были плакаты того времени. Здоровая семья. Абсолютная калька! Абсолютно искусственные женщины, блондинки. Дети — белокурые кудрявые ангелы. И над ними возвышается офицер, просто мачо немецкий, настоящий человек. Вот это идеальная семья.

Александр Васильев: Это те же самые рычаги давления, которыми всегда пользуются в любом тоталитарном режиме. Их никто никогда не мог изменить. Я уверен, что в Древнем Египте тоже. Просто мы их не узнаем по фрескам Древнего Египта и по барельефам, но там было то же самое, потому что тоже были тоталитарные королевства. Не надо думать, что это появилось в XXI веке. Героический мужчина…

Ксения Ларина: Кино сталинского периода — оно все на этом построено.

Александр Васильев: Вы знаете, при Наполеоне носили лосины, чтобы показать, что у вас фигура греческого Аполлона. Мраморные ноги. Это то же самое. Или женщина в белом обтягивающем платье, которое еще мочили в это время, чтобы оно облегало фигуру, — и вы были гречанкой, непокоримой Афиной. Это естественно: в военное время свои требования к красоте.

Что станет с российской модой? Это большая проблема, потому что действительно ушли два крупных дизайнера, Вячеслав Михайлович Зайцев и Валентин Абрамович Юдашкин. Но проблема не в этом, а в отсутствии тканей — они были все привозные из Европы. В основном это была Италия, шелк. Теперь это сплошь Китай или ткани из Эмиратов. Но в России их просто не создают. Есть ли ткацкие заводы? Конечно, есть — в Иваново например. Но это технические ткани для военного комплекса: защитная, маскировочная, вафельные полотенца, байка под одеяла, простынное полотно. Это все очень важно для других нужд, не для моды.

Сегодня, конечно, показы продолжаются в России, я очень плотно за этим слежу. Знамя первенства от Зайцева перешло к Игорю Чепурину, потому что он был третьим номером. Было несколько красивых женщин, которые работали в мире моды, но их надо было как-то мужским прикрыть. Во время войны принято так.

Есть молодые дизайнеры, наша молодежь хочет творить. Просто они не понимают, для кого они творят, для какой цели и как. Мода всегда отражает время, это зеркало истории. Как это надо отразить? Через военную форму...

Ксения Ларина: Через какой-нибудь патриотический стиль. Обратите внимание, что уходит чувство иронии или самоиронии из страны.

Александр Васильев: Оно уже ушло, люди боятся.

Ксения Ларина: Не время улыбаться. Только все всерьез.

Александр Васильев: Подтрунивать люди не хотят. Я это тоже вижу по социальным сетям. Люди боятся этого. И очень много проплаченных троллей. Кстати, знаете, сколько стоит пост? 29 рублей. Чтобы вас заклеймить, какая вы плохая.

Ксения Ларина: За 29 рублей? Да ладно.

Александр Васильев: Для того чтобы заработать, им надо написать в день (и подотчетно, скрины сделать) сто постов. Тогда им 2900 дадут. Простите, если дома денег нет, мужа нет, зубов нет, диван просидели, действительно грустно. Они живут часто в плохих условиях, они нигде не были, ничего не видели, не знают. Это часто люди с очень тяжелым финансовым положением, пожилые, больные. Это их заработок.

Поэтому я их жалею. Как только мне начинают написать гадости, я всегда говорю: «Можно, я вас сейчас забаню, вы скажете, что он меня забанил, и пойдете зарабатывать на другую страницу». Они тут же уходят. То есть вы должны понять: это заработок. Я многих лично знаю, я знаю, сколько кому платят.

Ксения Ларина: Вы сказали, что у них там ничего не горит. Но подгорает. И это они тоже чувствуют — что кое-что подгорает.

Александр Васильев: Да, они уже не знают, как повернется судьба. Понимаете, Россия очень большая страна, у нее большие ресурсы и много людей. Я все время это помню. Им не жалко этих людей, они могут их без конца отправлять туда, в эту сторону.

Ксения Ларина: Последний вопрос, закольцуем наш сегодняшний разговор. Вы не навсегда порвали с Москвой, с Россией?

Александр Васильев: У меня там дом, библиотека, архив. У меня там есть хранилище русских костюмов, которые я не хочу потерять. Я хочу, чтобы был музей. Я ведь рассчитываю на добро, а приходится через тернии к звездам. Я хочу, чтобы это все поскорее закончилось и мы могли заниматься любимым нашим делом там, где нам нравится, и не подвергаться никаким репрессиям и гонениям.

Потому что я верю, что когда это все закончится (а все заканчивается), потом из нас сделают героев — кого-то посмертно, но нам это неинтересно. Я уверен, что это будет так. Так было с первой эмиграцией. Вы знаете, как в советские годы ругали всех — от Феликса Юсупова до уехавших поэтов Гиппиус и Мережковского. Как ругали художников Коровина и Репина, как ругали прекрасных режиссеров Евреинова и Туржанского. Как ругали артистов. Ольгу Бакланову проклинали за то, что она в Голливуд уехала, а была заслуженная артистка РСФСР.

Ксения Ларина: Михаила Чехова добавлю.

Александр Васильев: А потом прошло время и они сказали: «Это наша культура».

Ксения Ларина: Шаляпин наша культура.

Александр Васильев: «Наш великий Михаил Чехов, наша великая Анна Павлова». А когда они были эмигрантами, их гнобили, презирали, говорили, что они не поддерживают советскую власть. Какая, понимаете ли, сволочь Дягилев и так далее. Потом проходит время — им выставки, мемориалы, почетные доски.

Вот сейчас мои слова, можно сказать, провидческие. Пройдет все это. Возможно, через сорок или пятьдесят лет всем уехавшим, которые сделали вклад в мировую культуру, поставят памятник, доску на дом, где они жили. Их могилу, если она будет, не дай бог, в Европе, перенесут на Новодевичье или Троекуровское кладбище. Просто на это время уйдет большое. И скажут: «Но это же наши любимые! Это была ошибка».

Мы же очень любим сказать: «Мы тогда ошибались». А может, надо понять и прекратить ошибаться сейчас? Давайте не будем ждать эти сорок или пятьдесят лет. Давайте поймем, что то, чем мы занимаемся, совсем неконструктивно. Вот поверьте моим словам. У меня есть опыт, у меня сорок книг. Это, конечно, вам, может быть, неприятно, потому что все равно те, кто на меня смотрит и будет критиковать, ничего другого, кроме своей сберкнижки, не читал.

Ксения Ларина: Завершаем наш эфир вопросом, в чем надежда для вас. Как бы вы для себя ее определили?

Александр Васильев: В хорошей погоде. Я все время верю в то, что солнце взойдет, облака развеются, пройдет ураган и дождь, все должно закончиться. Все когда-то заканчивается. Просто с какими потерями, с какими травмами, с какими душевными переживаниями.

И главным образом это все потери для нашего населения. Это население нашей страны будет терять финансово, морально, здоровье, в мужском населении, в деторождаемости, в рабочих руках, про которые теперь постоянно говорят, что некому работать. Я читаю разные сводки, даже сводки самого высокого уровня. Все говорят: некому работать и не будет, потому что негде взять. Понимаете, почему? Потому что их отправили в другом направлении и они уже никогда не вернутся.

Поэтому я надеюсь на лучшее. Я желаю всем мира, добра, счастья, скорейшего завершения конфликта. Я верю в дипломатию, в созидание, в то, что разум должен победить, и в то, что русская культура еще воспрянет и подарит нам прекрасные творения в мире. В какой бы стране они ни находились, в Австралии или в Южной Америке, в Японии или в Лиссабоне, они творцы. Они носители очень большого образования, высокой культуры, которую я не хочу потерять. Я ее всегда оберегал и делал это настолько, насколько это мне возможно. И никогда не поменял свои фамилии, потому что вы Ларина, я Васильев — мы не сделали из нас Лар и Васи, хотя я понимаю, что нам было бы легче жить с такими псевдонимами.

Ксения Ларина: Хочу в конце процитировать один абзац, финальный, из того самого письма, которое послужило триггером для травли, для оскорблений Александра Васильева и для включения его во всякие идиотские списки. Письмо дало повод всяким упырям сидеть в эфире и оскорблять человека. У меня просто слов нет, когда я смотрю на некоторых деятелей шоубиза, которые свой рот помоечный открывают, в том числе и в ваш адрес. «Я решительно выступаю против агрессивной войны и молюсь за безопасность и целостность границ и уважение к культурному наследию Европы. Да будет мир!» Я думаю, что на этом мы и закончим наш сегодняшний эфир.

Александр Васильев: Спасибо большое! Я очень-очень рад. Спасибо вам за то, что вы меня пригласили. Всего всем доброго, до новых встреч! Надеюсь, еще раз к вам приду.

Ксения Ларина: Спасибо, дорогой!