После мятежа федералы решили «боевых псов Путина» поставить на место. Центр не участвовал в нападении, но воспользуется — Алексей Венедиктов

Google Подкасты

Spotify

Яндекс Музыка

Марфа Смирнова: Алексей Алексеевич, здравствуйте! Рада вас приветствовать в нашем эфире. Мы всю неделю видели вот эти фотографии жуткие, вы, наверное, тоже ужасались увиденному. Известно ли вам, будут ли какие-то последствия для здоровья Елены Милашиной и Александра Немова?

Алексей Венедиктов: Я не лечащий врач. Это, конечно, чисто медицинская история. Если говорить о последствиях, мы столкнулись с посттравматическим синдромом психологическим, очевидно. Вы видите, что Лена очень весела, размахивает руками. Вам любой психолог, психиатр скажет, что это посттравматический синдром. Нам было главное, что они живы. Дальше всё в руках врачей. Собственно, поэтому Муратовым Димой было принято решение эвакуировать их в Москву, где всё-таки медицинский уровень и возможности, скажем, вторичной медицины повыше. Именно для того, чтобы и Александр Немов, и Елена Милашина вошли в строй.

Вообще всё это было ужасно на самом деле. Мы летели в очень тесном самолете, мы сидели там в полуметре друг от друга и всё это рассматривали, я бы сказал, как через увеличительное стекло. В общем, я бы сказал, было неудобно, если понятно, о чем я говорю. Вот как разговаривать с человеком, когда у него на руках вот такие рубцы? Или синяки, как хотите. Врачи, которые летели с нами, давление меряли, сердце, очень беспокоились, что будет с внутричерепным давлением у Лены, можно ли ее эвакуировать самолетом. Там было много приключений медицинских. Поэтому это всё не пустяки, несмотря на то, что она ведет себя мужественно и вроде бы как не видно. А оно видно.

Марфа Смирнова: Разве ее не эвакуировали (их, точнее) в том числе из-за того, что было небезопасно оставаться сначала в Грозном, а потом, по всей видимости, в Беслане?

Алексей Венедиктов: И поэтому тоже, но и по здоровью тоже. Вы, наверное, обратили внимание, когда мне Муратов поставил задачу обеспечить пути отхода, что называется, быстро... История в том, что медицинские сообщения шли разные. Если грозненские врачи увидели на рентгеновских снимках, что есть переломы в руке, в пальцах, в кистях, по которым ее били, то бесланские врачи сочли это незначительным и сняли с нее эти лангетки. И поэтому Муратов говорит: «Надо третье мнение». И мы решили, что третье мнение — это московские врачи. То есть там было и это, но вопрос безопасности, конечно, тоже стоял.

Одновременно шла перевозка Александра и Елены из Грозного в Беслан (110 километров по дороге) в сопровождении чеченских официальных лиц, в частности омбудсмена по правам человека. Их довезли до Беслана. И одновременно шел поиск возможностей для транспортировки в Москву. Всё мелькало, я бы сказал. «Давайте так. А куда самолет?» — «Сначала в Грозный». — «Да где я тебе в Грозный сейчас самолет-то найду?». Муратова это не касалось — найди и всё. Пока я искал, в эти 15 минут было принято решение, что сначала эвакуация до Беслана.

Владимир Роменский: А где вы нашли самолет?

Алексей Венедиктов: Во Внуково-3.

Владимир Роменский: Это был какой-то частный борт?

Алексей Венедиктов: Абсолютно частная компания. На самом деле я не умею такие вещи. Мы никогда не летали на таких вещах, штука непростая. Я составил себе список из, скажем, десяти богатых людей, у которых в принципе мог быть их самолет. Поскольку моя телефонная книжка, Володя, ты знаешь, достаточно толстая, я решил звонить и спрашивать. И еще у меня был список из десяти российских корпораций, у которых тоже, я знал, были самолеты. Если бы это не сработало, сработало бы это.

На первом же звонившем я получил ответ: «Знаете, Алексей Алексеевич, мы никогда не летали, у нас не было своих самолетов в нашей компании, но у нас есть человек, который оказывает такие услуги, коммерческие. Он во Внуково-3 базируется. Я ему дам вам ваш телефон. Если будут проблемы, вернитесь ко мне, я попробую помочь». Я, значит, повесил трубку. Через пять минут человек мне позвонил, сказал, что он представляет компанию, которая оказывает услуги. Что он понимает, кому, чего и зачем. «Давайте вводные параметры».

Я до сих пор даже не знаю, как компания называется, вы будете смеяться. Я, конечно, читал в Тelegram-канале, но, с другой стороны, мне это зачем? Вылет во столько-то из такого-то аэропорта. Дальше шли все обсуждения: кто должен полететь, дайте паспорта и так далее. Поэтому, конечно, можно узнать название компании, но для меня это набор букв. Если этот человек захочет, он сам скажет.

Владимир Роменский: То есть добрые люди помогли.

Алексей Венедиктов: Да, добрых людей на самом деле гораздо больше вокруг — и это показал этот случай, — чем людей злых. Обычно в эфирах у нас присутствуют люди злые, которые всем недовольны и всё критикуют. Это тоже правда. Вообще день начался с того, что после звонка Муратова ко мне, когда я начал что-то там двигать, мне стали звонить люди, которые с начала военных действий и уж точно с начала объявления меня «иноагентом» мне не звонили, — просто телефоны умерли, что называется... «Чем помочь?» Я говорю: «Чем помочь, чем помочь... Пишите запросы Краснову и Бастрыкину. Вы можете, вы депутаты. Вы можете, вы замминистры. Выясняйте, помогайте. Вы можете, вы товарищи генерал-лейтенанты. Ищите, пожалуйста, способы». Это вот как в деле Ивана Голунова, чтобы было понятно.

Поэтому да, добрые люди. Я, Володя, совершенно не отношусь к этому с иронией. Я до сих пор не знаю, кто оплатил этот рейс, который, в общем-то, не бесплатный, потому что это коммерческая структура. И когда я уже в конце, в смысле, перед вылетом, спросил: «Хорошо, сколько мы вам должны?» — я получил ответ, что всё уже урегулировано. Я говорю: «В каком смысле всё урегулировано?» — «Алексей Алексеевич, я с вами на эту тему разговаривать не буду. Между вами и мной ничего не было. Денежных отношений не будет». Вот так это всё и закончилось. Хотя понятно, что мы с Муратовым уже говорили, что нам придется собирать деньги, искать деньги, донаты, может быть, каким-то образом. Мы даже цены не знаем.

Марфа Смирнова: Спасибо этим людям. К слову, про Ивана Голунова. Ему же на этой неделе выплатили компенсацию. Какая-то небывалая щедрость наших правоохранительных органов и судебной системы. Вы думаете, в случае с Милашиной будет что-то похожее? Будут ли хотя бы найдены исполнители? Я не говорю про заказчиков.

Алексей Венедиктов: Я не думаю, что будут найдены исполнители. Это всё-таки Чечня, это всё-таки особая зона, назовем это так. Хотя, с другой стороны, всё теперь зависит от Рамзана Кадырова. Сочтет он нужным — выдадут исполнителей или людей, похожих на исполнителей. Не найдет нужным — ну...

Я напомню, что во время убийства Немцова федералы, действуя на территории Ингушетии, штурмуя, захватили тех, кто позже был осужден за убийство. И до сих пор Рамзан Кадыров говорит, что эти люди невиновны, которые осуждены российским судом за убийство Немцова.

А здесь всё это происходило в Чечне, то есть в зоне ответственности Рамзана Кадырова. Приблизительно представляя себе Рамзана Кадырова, что должно произойти, чтобы он выдал Москве головы каких-то 10–12 бойцов, которые действовали совершенно безнаказанно недалеко от аэропорта, который охраняем всеми возможными и невозможными способами?

Владимир Роменский: Эти бойцы — сотрудники силовых органов, вы считаете?

Алексей Венедиктов: Я не проверил их документы, Володя, но мы точно понимаем с вами всё-таки, что есть два факта, на которые нужно обратить внимание. Факт первый: эти люди знали о прилете, а это очень раннее утро — 5 с чем-то утра прилет. Значит, они имели доступ к списку пассажиров, то есть к системе бронирования, к так называемой «Сирене». Это только правоохранительные органы. Вряд ли какие-нибудь бандиты, которые хотели ограбить Лену Милашину на 13 тысяч рублей, имели бы доступ к этой системе.

И второе: там всё, буквально всё вокруг аэропорта нашпиговано видеокамерами, набито патрулями. Потому что аэропорт — всегда такое уязвимое место... Рамзан Кадыров всегда хвалился безопасностью, что там всё под контролем, комар не пролетит, птица и заяц не проскочат. И вдруг нам говорят, что камеры случайно выключились именно в это время прямо около аэропорта! Поэтому непонятно, что... Но это тоже не могло быть, потому что, смотрите, если камеры в зоне безопасности выключаются, то люди, которые наблюдают в режиме реального времени за камерой, немедленно туда бросают патруль: что-то случилось. Этого не было сделано.

Их били 8–10 минут, и никто не пришел на помощь, ни одна полицейская машина не появилась. И уехали-то они обратно в больницу на том же такси, на каком приехали, — так, на секундочку. То есть не появился никакой патруль. Знаете, куда приехали патрульные? В больницу. И начали там оглядывать помещение. Им было сказано: «Подождите, нас били там, а не здесь. Что вы здесь-то ищете?»

Ну вот такая история. Поэтому я думаю, что, конечно же, это всё не случайные вещи, но это вопрос к следователям. Но напомню вам, что Бастрыкин Александр Иванович поручил следственные действия следственному аппарату Чеченской Республики. Чего мы еще не знаем про нашу страну, расскажите мне?

Владимир Роменский: Мы помним, как камеры выключались, когда Оюба Титиева, чеченского правозащитника, например, задерживали с наркотиками. Тоже камеры не работали, хотя всегда всё было. Да, ситуация на самом деле очень похожая.

Марфа Смирнова: А сейчас Лена и Александр находятся под охраной? Когда их выпишут из больницы, как будет обеспечиваться их безопасность дальше?

Алексей Венедиктов: Не комментируем вопросы, касающиеся безопасности.

Владимир Роменский: Вы говорили про серую зону, про особую зону — Чечню. Я ездил туда в 2018 году на президентские выборы. Тогда Кадыров лично давал гарантии, и вот, ничего не случилось.

Марфа Смирнова: Меня, кстати, не пустили один раз в Чечню. Я имею в виду, главный редактор не отпустил.

Владимир Роменский: Опять же, оценивая риски, как здесь принималось решение? Особенно учитывая, что Елену Милашину до этого Кадыров прямо называл террористкой.

Алексей Венедиктов: Значит, после той статьи, которую она написала две недели тому назад, о том, почему, собственно говоря, возникла вражда на фронте между кадыровцами и вагнеровцами (на мой взгляд, это статья, которая заслуживает если не Пулитцеровской премии, то уж точно премии «Редколлегии»), она решила, поскольку это была очень объективная, взвешенная статья, что она может доехать до суда, заодно продолжать это изучать, и это никому не вредит. Ну, и заодно она продолжала освещать дело Заремы Мусаевой.

И она убедила Муратова. Я ему сказал в лицо, что он ошибся, и ей сказал в лицо уже в самолете. Спроси бы меня, я бы сказал «нет» и всё. Потому что, действительно, вы абсолютно правы, она была объявлена не какими-то там министрами, а лично Кадыровым террористкой. И даже если бы лично Кадыров не принимал участия в организации этого нападения, то вот это объявление — она попадает (я же знаю, как это работает) в определенные списки. Они видят это в списке пассажиров: «Ах ты, сука...»

Понятно, да? Поскольку отмены этого не было... Вот январь 2022 года — это было неправильное решение, но что сейчас говорить? Это всё равно как говорить, что женщину изнасиловали, потому что на ней была короткая юбка, — сама виновата. Нет, независимо от того, как было принято это решение, это преступление, которое надо расследовать и наказывать виновников вплоть до заказчиков.

Марфа Смирнова: Вы уже упомянули про депутатов, которым вы посоветовали писать запрос.

Владимир Роменский: И замминистрам.

Марфа Смирнова: И замминистрам. Но мы, видимо, не уточняем, опять же, имена. Всё равно есть мнение, что реакция на эту историю с Милашиной и Немовым — это некий сигнал к тому, что система меняется: отреагировали, поручили разобраться, осудили и так далее. Вы считаете, что система меняется? И главное, в какую сторону, я не очень понимаю?

Алексей Венедиктов: Можно сделать вывод, что после вагнеровского мятежа федералы решили некую самостоятельность вот этих «боевых псов Путина» — Пригожина и Кадырова…

Владимир Роменский: Мы просто с Марфой это обсуждали ровно в таких же выражениях. Я бы просто, наверное, постеснялся бы в эфире так…

Алексей Венедиктов: У меня со стеснением плохо. Ты знаешь, Володя, это не мое сильное место — быть стеснительным. История заключается в том, что, наверное, может быть, увидев некое сходство ситуации с частными армиями (а у Кадырова практически чеченская Росгвардия — это его частная армия), решили чуть-чуть поставить на место. Возможно. Но это стало понятно только когда выступил пресс-секретарь президента.

Но я напомню, что до этого люди, которых никак не заподозришь в большой любви к «Новой газете», к «Эху Москвы», к «Дождю» — такие люди, как депутат Александр Хинштейн, глава комитета по информационной политике, или Алексей Пушков, глава такого же комитета в Совете Федерации, пишут Краснову... Когда известный депутат Евгений Попов от «Единой России» и Сергей Шаргунов от КПРФ пишут депутатские запросы и посылают телеграммы Бастрыкину и генпрокурору еще, соответственно, до заявления. Когда Министерство цифры (это Министерство цифры!) делает заявление в поддержку Елены Милашиной! Министерство! Мы же понимаем, что это на самом деле Мишустин. Это, конечно, мне напомнило дело Голунова. Это новация. Внутри просто по разным причинам они это делают.

Но система не меняется, Марфа, я тебя должен огорчить. Это их внутренняя реакция. Это их внутренние нюансированные разборки. «Ты аккуратнее, мужик, аккуратнее! Это наша русская женщина. Это ты там со своими разбирайся». Вот что было показано частью истеблишмента.

Но я вам могу сказать, что на моем знании три федеральных высокопоставленных чиновника до 10:30 звонили Кадырову. Собственно, решение об эвакуации из Чечни в Северную Осетию, в Беслан, где, между прочим, Милашину очень хорошо помнят (я думаю, что ваши зрители тоже помнят фильм Юрия Дудя «Беслан», где Лена выступала, и она много писала про Беслан) — это было совместное решение. Не Димы Муратова. Это было решение федерального чиновника (назовем его — Татьяны Москальковой) и Рамзана Кадырова. Это она ему сказала, насколько я знаю. Это они так договорились. Естественно, что Муратов и Комитет против пыток поддержал это и даже, может быть, выступил инициатором. Но собственно решение — из грозненской больницы в бесланскую больницу — это было решение после звонка Татьяны Николаевны Москальковой. Это факт.

Владимир Роменский: Внутри системы возникают, как вы говорите, вопросы к Кадырову. А не возникают ли вопросы внутри системы к Путину? Ведь сначала вот этот мятеж, когда, очевидно, он уже не может в своих руках всю ситуацию удержать. Теперь, получается, другой его, как вы выразились, пес — тоже, под его юрисдикцией происходит вот такое самоуправство.

Алексей Венедиктов: Да нет, конечно. Чечня давно не под его юрисдикцией.

Владимир Роменский: Я имею в виду, что есть Кадыров, который должен подчиняться Путину, но вот он может у себя творить всё, что хочет. Контролирует ли Путин ситуацию?

Алексей Венедиктов: Так это было с 2000 года, с момента, когда сначала старший Кадыров, а потом младший Кадыров — им была дана Чечня в управление. Я напоминаю, что когда, извините, ту же самую Зарему Мусаеву — ее где, в Нижнем Новгороде взяли? Никто не пикнул! Экстрадировали из одной области в другую силовым образом. Хотя по протоколу чеченская полиция не имеет права. Она может обращаться только к полиции нижегородской. Но приехали в чужой регион по своему региональному делу, взяли человека, похитили и вывезли. И ничего. Так что ничего нового здесь нет. Вопрос о том, что ах, это избиение Милашиной и Немова ослабит Путина — да нет, конечно.

При этом часть людей в Москве, которые окружают Путина, давно недовольны самостоятельностью Кадырова. Что, вы думаете, что министр финансов доволен или министр внутренних дел? Центр не участвовал в этом деле, но, воспользовавшись вот такой деятельностью на территории, подвластной Кадырову, решил погрозить Кадырову пальцем — ты это, смотри, парень, мы за тобой следим.

То есть это люди, которые пользуются этим, безусловно, вследствие пригожинского мятежа. Потому что один из них сорвался с поводка и облаял хозяина. На всякий случай давайте второго тоже приструним. Мне кажется, что вот так. Они воспользуются этим случаем, безусловно. Им глубоко плевать на Милашину, на Немова, на адвокатов, на журналистов. Глубоко плевать. Это всё камешки на пути. Как там? Лагерная пыль...

Владимир Роменский: Лед под ногами майора.

Марфа Смирнова: Кстати, еще не все тоже обращают внимание на то, что, мне кажется, нападение на журналиста — это, что ли, что-то более привычное в России, а нападение на адвоката… Правда, накануне облили зеленкой, опять же, адвоката Елену Пономарёву, если я не ошибаюсь. Но всё равно такого громкого случая, как с Немовым, я не припомню с убийства Маркелова и Бабуровой.

Алексей Венедиктов: Федеральная, как она называется, адвокатская палата, которая, в общем, вполне лояльна Москве, глава ее, Володина, обратилась (знает, к кому обращаться!) к главе Администрации Вайно, к Бастрыкину и Краснову. Правда, да, это верно, Марфа, это правильное замечание. Еще раз повторяю, что Чечня — там особые правила. Власть это понимает. Напомнило дело Голунова мне, потому что Москва под прицелом была всегда, и в деле Голунова, в частности. И Чечня всегда под прицелом подзорной трубы.

И это история, которая будет иметь, конечно, последствия, о которых мы даже не будем знать. Мы некоторые последствия не знаем. Вот мы там рассуждаем про многие перемещения, потерю влияния, но, например, мы не знали довольно долго, что после сдачи Херсона генерал Суровикин — где он, алло? — был отключен от прямой связи президента. Если до этого у него был прямой выход на президента через голову министра, то он был потом отключен. Потеря влияния. В армии это знали. И потом его перемещают с поста командующего на замкомандующего. Мы многое не видим. Мы же Византия, это византийский двор. У нас там все потайные двери, шушуканье, выглядывают из-за угла, отравленное питье, укол иглой — вот это всё.

Владимир Роменский: Но само дело, вы думаете, расследовано так и не будет? Поскольку, я так понимаю, опять же, несмотря на все звонки Вайно, несмотря на запросы к Бастрыкину, всё равно этим вопросом будут заниматься следственные органы именно в самой Чеченской Республике.

Алексей Венедиктов: Вот как раз Федеральная адвокатская палата — не московская, а Федеральная адвокатская палата — просит в конечном итоге Бастрыкина забрать дело в центральный аппарат. Бюрократически это, конечно, очень важно. Сейчас надо, правда, говорить, что это такое преступление, которое должен расследовать, независимо от губернатора, от главы республики, центральный аппарат. Пошагово нужно делать таким образом. Это будет, конечно, оскорбление Кадырова, но посмотрим, что федералы решат.

Тоже знак такой. Знаете, в чем еще история нашего византийского двора? У нас бюрократы разговаривают знаками. Им нужно дать сигналы. В заявлении Дмитрия Пескова ничего такого особенного нет — ну, доложил президенту и доложил. Но если бы он доложил президенту и об этом не сказал, это был бы один знак. А если принято решение о том, что публично заявляется, что «президент в курсе и все поручения даны» (цитата) — это другой знак. Для бюрократии другой знак: а черт, это, значит, всё-таки в Кремле, а не в Грозном. И поэтому возможно, что в результате дело заберут и передадут сюда. Потому что дело-то возбуждено уголовное, о нанесении ущерба здоровью средней тяжести, по-моему… Средней и легкой тяжести. Но есть, как тут правильно напомнили мне, — Калой Ахильгов, адвокат, напомнил, что есть 144-я статья, которая говорит о…

Владимир Роменский: О профессиональной деятельности?

Алексей Венедиктов: Конечно! А она ехала осуществлять профессиональную деятельность.

Владимир Роменский: И Немов.

Алексей Венедиктов: Абсолютно. Смотрите, там про журналистов 144-я статья. Она как потерпевшая может требовать возбудить дело, что ей помешали заниматься... А это уголовка уже, с посадкой, что называется. Это уже, возможно, тюремное заключение для тех, кто препятствовал выполнению. Статья, конечно, «спящая», но сейчас, я так думаю, адвокаты «Новой газеты» и Дмитрия Муратова этим займутся. Я думаю, что и Дмитрий Муратов благодаря своему статусу нобелевского лауреата мира тоже не останется в стороне.

Марфа Смирнова: Вы правильно сказали: были даны сигналы — Песков, Москалькова, Попов и остальные депутаты, Хинштейн и так далее. Но все эти, простите, пропагандистские прихвостни (я не знаю, как их еще иначе назвать) никак не отреагировали. Ни Маргарита Симоньян, ни Скабеева всё равно нисколько не уделили этому времени в эфирах федеральных каналов.

Алексей Венедиктов: Я за ними давно не слежу, честно говоря. А если не отреагировали, то тем более не слежу. Пусть это будет фактом их биографии. Точно не факт биографии Елены Милашиной. Факт несолидарности — это факт биографии тех, кто не солидарен.

Владимир Роменский: Я хотел, наверное, закончить на личном вопросе. Алексей Алексеевич, как вы, как Муратов переживаете подобные ситуации, инциденты, когда такие ужасные вещи происходят с вашими журналистами?

Алексей Венедиктов: Смотрите, для Муратова это вещь — скажу страшную вещь — привычная. «Новая газета» потеряла убитыми шесть человек журналистов. Я с ним разговаривал всю эту дорогу с шести утра. Он корил себя, потому что он дал разрешение и отправил ее в командировку. И это было ужасно. Разговаривать с ним было ужасно всю эту историю до тех пор, пока самолет не взлетел из аэропорта Беслана.

Что касается меня, вы знаете, Володя, я давно уже для себя понял, что есть вещи гораздо важнее, чем эмоционально реагировать. Потому что когда ты реагируешь эмоционально, ты теряешь часть продуктивности в решении вопроса. Никакого геройства не было с нашей стороны с Муратовым. Была поставлена Димой, можно сказать, задача — попросил. Как там? «Когда твой друг в крови, a la guerre comme a la guerre, будь рядом до конца». «Можешь обеспечить отход?» — «Могу». И я, абсолютно отключив эмоции, без всяких аханий и оханий... Может быть, злобно... Просто злился.

В общем, меня не удивила эта трагедия, но у меня была задача. Мне нужно было решить задачу, которую решить было невозможно: предоставить возможность в любой момент, когда скажут врачи. В любой момент. И поэтому я абсолютно холодно, спокойно и жестоко занимался, чем мог. Как начальник штаба, организацией. Может быть, потому что это меня, еще раз повторяю, не удивило. Что мы не знаем про свою страну? Что мы не знаем про Рамзана Кадырова? Что мы не знаем про Чечню? Что мы не знаем про военные действия в Украине, или что там происходит? Ну, что мы не знаем? Значит, у нас остается только одно: когда нужна твоя помощь, ты должен максимально эффективно, а значит, максимально хладнокровно, с максимальным эффектом эту помощь оказать. Приблизительно так. Потому что спас одного человека — хорошо, помог другому человеку — еще хорошо, и так далее.

Разговаривал с Милашиной. Извини, ради бога, это же невозможно! Она говорит: «Я сейчас подлечусь и поеду». Туда!

Владимир Роменский: Елена Милашина собирается вновь в Чечню?

Алексей Венедиктов: Да. «Я люблю их, это замечательный народ. Из-за каких-то там подонков я их не буду, — говорит она, — бросать». Абсолютно отмороженная на всю голову. И Немов поедет защищать, я уверен в этом. Понимаете? И когда мы опять вернулись к этому, когда мы с Димой Муратовым (извините, он Дима, он мой друг) на эту тему разговаривали, мы просто как бы сплелись в том, что для нас нет в этой истории чеченцев, осетин, русских, московских и так далее. Есть врачи и есть палачи. И всё, на этом надо остановиться. И не надо говорить «чеченцы», не надо говорить «осетины», не надо говорить «москвичи». Надо говорить «врачи», которые есть всюду, и «палачи» в этой истории, которые есть всюду.

И вот Лена говорит: «Вы не знаете чеченцев». Я говорю: «Лена, ну, куда? Ты с ума сошла, ты идиотка?» Она говорит: «Нет. Там незавершенные дела. И потом, из-за меня сейчас весь чеченский народ будут называть убийцами». Понимаешь, что это за человек? Понимаешь, что это за журналист? Вот с чем мы столкнулись.

Я понимаю, что она говорит. Я на такие благородства не способен, но я понимаю, что она говорит, что она делает. И боюсь вам сказать, но она поедет. И мы ее не удержим — ни главный редактор Муратов, ни ее друзья типа меня, и так далее. Не удержим. Потому что она считает себя чуть ли не виноватой, что из-за нее чеченский народ будет выглядеть как варвары. С ума сойти!

Марфа Смирнова: Мне остается только восхищаться ее смелостью. Наверное, по-женски в том числе.

Владимир Роменский: Не только смелостью. Мне кажется, здесь еще восхищения заслуживает именно доброта к этим людям.

Алексей Венедиктов: Да, она такая. И таких людей очень мало. Но она еще очень профессиональная. Я еще раз скажу, что я ее понимаю. Такие случаи — Володя, ты знаешь, и, наверное, Марфа тоже знает, — бывали в каждой редакции. Когда: «Не надо, опасно». — «Я не доделал дело, там меня ждут люди». Она же делает это не ради каких-то там картонных фигур. Она это делает на самом деле ради чеченцев. Она едет туда не ради москвичей — она это делает ради чеченцев. Вот в чем история. И она уверена, что она права. Это к вопросу о профессионализме, Марфа. Это не только доброта, это еще высочайший профессионализм. Это не просто сумасшедшая, которая едет туда, не знаю, возит бутерброды.

Марфа Смирнова: Нет, я говорила про смелость. А смелость — это часть нашей профессии. Я в этом уверена. Спасибо вам большое, Алексей Алексеевич!

Владимир Роменский: Спасибо большое!

Алексей Венедиктов: Счастливо!