Богатства реальных магнатов уже превосходят фантастические состояния вымышленных персонажей. Надо ли бояться этого взрыва сверхбогатств? Таким вопросом задается в The Guardian бывший советник администрации Большого Лондона Том Кэмпбелл. The Insider предлагает полный перевод статьи.
Время от времени Forbes, журнал, тесно связанный с американской корпоративной элитой, публикует свои «Фантастические 15» — список самых богатых персонажей литературы и кино, дополняющий всем известный список богатейших людей мира.
Тщательно оценив активы таких персонажей, как Брюс Уэйн (он же Бэтмен) и владелец атомной электростанции из «Симпсонов» Монтгомери Бернс, аналитики Forbes пришли к выводу, что на первом месте с состоянием в $65 млрд — магнат-золотопромышленник Скрудж Макдак, дядя Дональда Дака. Совсем ненамного от него отстал дракон Смауг из толкиеновского «Хоббита».
Но на самое, возможно, примечательное в этом во всех отношениях примечательном списке обращают внимание редко: на ту степень, в которой вымышленные миллиардеры проигрывают реальным. Согласно тому же Forbes, недавно основатель Amazon Джефф Безос с состоянием в $98 млрд сместил Билла Гейтса с позиции самого богатого человека в мире. Похоже, мы дожили до появления людей, чьи богатства превосходят возможности человеческого воображения.
За пять лет акции Amazon выросли в цене впятеро. Если так пойдет и дальше, Безос, которому сейчас всего 53 года, в следующее десятилетие, вероятно, будет стоить сотни миллиардов. Спустя столетие после того как Джон Д. Рокфеллер стал первым в мире официальным миллиардером, появление первого в мире триллионера стало реальной возможностью.
Триллион — это тысяча миллиардов долларов, что примерно равно годовому ВВП Мексики. Безос возглавляет список, в котором не только владельцы технологических компаний, но и энергетики, финансисты, розничные торговцы, магнаты горнодобывающей промышленности из многих стран Северной Америки, Европы и Азии. Каждый день размеры их состояний и места в списке изменяются в зависимости от цен акций и товаров, но даже если Безос не достигнет заветной черты, можно с некоторой уверенностью предполагать, что первый триллионер будет мужчиной: в первой сотне списка Forbes всего дюжина женщин, а в первой десятке — ни одной.
Не так давно триллионер казался такой же фантастической фигурой, как утка, владеющая золотыми приисками, и в январе этого года, когда Oxfam (международная организация, ставящая целью решение проблем бедности во всем мире) заключил, что первый триллионер может появиться в ближайшие 25 лет, многих это не убедило. Но только за последние 12 месяцев фондовые рынки в Германии, Великобритании и США выросли до рекордных уровней на фоне энергичного роста экономики и повышения цен на нефть и предметы потребления. Apple уже близка к тому, чтобы стать первой в мире компанией с рыночной капитализацией в триллион долларов, и это при том, что еще не вступила в силу реформа Дональда Трампа, по которой будут срезаны налоговые ставки для самых богатых.
Согласно недавно опубликованному Докладу о неравенстве в мире, увеличение концентрации богатства в руках самых процветающих — часть долгосрочной тенденции: с 1980 года совокупное состояние самых богатых 0,1% жителей мира выросло не меньше чем в полтора раза. Эта тенденция далеко не универсальна: в Европе неравенство растет весьма умеренно, но в Китае и России — странах, освободившихся от коммунизма, — очень быстро. Тенденция особенно выражена в США, где ситуация 30 лет назад была сравнима с Западной Европой, но теперь вернулся тот же уровень неравенства, который существовал до Второй мировой войны, и в стране теперь живут четыре из пяти самых богатых людей планеты.
Один из соавторов доклада, экономист из Университета Калифорнии Гэбриэл Закман, считает, что дело не столько в меняющейся природе экономического производства, сколько в государственной политике: «Есть множество сил, ведущих к увеличению неравенства доходов и состояний, но важнее всего перемены в политике — снижение прогрессивного налогообложения доходов и имущества, уменьшение власти профсоюзов, снижение минимальной зарплаты, приватизация государственных активов».
Почему огромное богатство вызывает беспокойство
Скрудж Макдак живет в городе Дакбурге на вершине холма и любит восседать на куче золотых монет. Но настоящие сверхбогачи, хотя и предпочитают устраивать свои финансовые авантюры в подобных сомнительных местах, не проводят там много времени.
Конечно, многие из них стали крупными филантропами, и в высшей степени вероятно, что таким будет и первый в мире триллионер. Билл Гейтс сейчас знаменит своими программами здравоохранения для развивающегося мира почти так же, как и достижениями в бизнесе, и во всем мире высоко ценят прозрачность и строгие правила, по которым работает его фонд.
Как считает Джессика Тоул, исполнительный директор Centre for Development Results, организации, поддерживающей сектор благотворительной помощи, «важно, что крупные филантропы не только приносят деньги, они еще и повышают планку в отношении установления стратегических целей, поддерживают инновации, доказывают, что это может работать».
Безос еще не создал благотворительный фонд, сравнимый по масштабу с фондом Гейтса, но он пожертвовал около $60 млн на онкологические исследования. Кроме того, он, как и ряд других миллиардеров из технологической сферы, увлечен идеей космических путешествий и часто говорит о своем видении колонизации Солнечной системы человеком. Он не только вложил крупные средства в Blue Origin — компанию-производителя аэрокосмической техники, в том числе космических кораблей, — он еще и энтузиаст восстановления космических аппаратов, тратящий крупные суммы на поиски остатков космических кораблей Apollo, затопленных в океане.
Как считает один из руководителей Центра политико-экономических исследований колледжа Голдсмитс Лондонского университета Уилл Дэвис, «при том, что в основном филантропия — дело благородное, есть очевидные моменты риска: когда корпорации делают пожертвования, связанные с определенными областями, они часто преследуют свои стратегические интересы. Запредельные богатства вызывают беспокойство, потому что они потенциально позволяют частным лицам поддерживать более экстравагантные замыслы и разрабатывать какие-то свои любимые темы, которые потом могут вырасти в целые новые области науки».
У некоторых других миллиардеров более близкие к реальности интересы: они жертвуют на образование, искусство, восстановление разрушенного. В результате они часто становятся фигурами, влияющими на формирование государственной политики, на государственные дела, не говоря уже об управлении городами. К примеру, в Великобритании член Палаты лордов, консерватор лорд Харрис сделал существенные пожертвования школам и колледжам и стал ведущей силой в правительственной программе бесплатных школ. В США суммарное состояние членов первоначального состава администрации Дональда Трампа оценивалось в $14 млрд, и многие из них сделали пожертвования на избирательную кампанию.Безос на президентских выборах поддерживал Хиллари Клинтон и время от времени жертвовал деньги кандидатам от демократов. В том, что бизнесмены материально поддерживают политические партии, нет ничего нового, но с ростом их богатства растет и размах их деятельности — они организуют кампании, занимают места в правительствах, баллотируются на высочайшие посты.
Дональд Трамп — самый яркий пример, но не он создал этот шаблон. Десятилетием раньше Майкла Блумберга избрали мэром Нью-Йорка, Сильвио Берлускони с помощью своего богатства и медиаресурсов стал доминирующей политической фигурой в Италии, а один из богатейших людей в Восточной Европе Андрей Бабиш недавно возглавил правительство Чехии, перед этим основав свою собственную политическую партию. По Дэвису, эта тенденция — основание для глубокого беспокойства: «Проблема в том, что корпоративные деньги повреждают демократию, так как к обычному лоббизму добавился фактор огромных богатств, находящихся в руках частных лиц. Это посеяло семена новой разновидности олигархии, когда появятся семьи, многие поколения которых с относительной легкостью смогут влиять на политику и демократию».
Первым титанам промышленности бросили вызов законодатели, обложившие их налогами и даже добившиеся с помощью антимонопольного законодательства разделения рокфеллеровской Standard Oil. Это дает Закману надежду на то, что еще возможно укротить глобальное неравенство — примерно так, как это сделали в середине XX века, — хотя он чувствует, что государства и международные организации прикладывают недостаточно усилий для решения этой проблемы. Он считает, что нам понадобится «создать новые институты, приспособленные к реальности и проблемам капитализма XXI века».
Дэвис согласен, что «мир созрел для популистской реакции против этой концентрации богатства», и реакция может быть направлена против технологических монополий, таких, как Amazon, но он опасается, что регуляторы и правительства в современной политической культуре растеряли значительную часть своего авторитета. По Дэвису, восхождение сверхбогачей к вершинам шло рука об руку с «успехом консервативной идеологии, которая при поддержке СМИ правого толка создала ощущение, что сверхбогатые менее опасны, чем государственные бюрократы».
В отсутствие каких-либо действий современная политическая картина мира все больше напоминает средневековую Европу, в которой власть и богатство были синонимами, а монарх был не только доминирующей в обществе политической фигурой, но еще и самым богатым землевладельцем. Так как государственная политика и интересы бизнеса усиливают друг друга, эта тенденция наверняка будет продолжаться в течение многих лет.
Будет ли это Джефф Безос или кто-то другой, но когда в мире появится первый триллионер, многие из нас с большой вероятностью будут не только восхищаться им, завидовать или возмущаться, — мы еще и окажемся под его властью.