Переводы
Профессор международных отношений Гарвардского университета Стивен Уолт в Foreign Policy рассуждает о том, чего добилась и чего не добилась Америка в сирийской и иракской войне. The Insider предлагает полный перевод статьи.
Если вы не из тех, кто считает, что отрубать людям головы — это достойный способ проводить репрессивный политический курс, то неминуемое уничтожение «Исламского государства» для вас хорошая новость. Но не стоит преждевременно объявлять, что «миссия выполнена», - нужно проявить рассудительность и извлечь уроки из итогов войны, а не только праздновать.
Вот предварительная оценка того, что означает поражение «Исламского государства»: пять вопросов и наброски ответов.
Было ли «Исламское государство» настоящим революционным государством?
Я все же думаю, что было. В 2015 году я написал статью, в которой отметил черты сходства между ИГИЛ и другими революционными движениями — якобинцами, большевиками, красными кхмерами и прочими, — и сделал несколько очевидных выводов из этих более ранних исторических эпизодов. У всех этих радикальных движений было радикальное видение трансформирующегося общества, все они верили, что силы истории (или божественное провидение) были на их стороне и гарантировали им успех, все полагались на экстремальное насилие как средство достижения их целей, все были в той или иной мере способны вдохновлять людей в самых отдаленных странах. Но я настаивал, что «Исламское государство» не так опасно, как казалось многим, потому что большинство революционных движений оказывались неспособными не только экспортировать свою модель, но и долго поддерживать свое существование, если только им не удавалось захватить власть в могущественной стране. К счастью, хотя «Исламское государство» было богаче большинства террористических организаций, оно оказалось очень слабым как государство.
Почему «Исламское государство» потерпело поражение?
По многим причинам. Поражение «Исламского государства» было более чем предопределено и не должно нас удивлять. Несмотря на его пугающее поведение и доступ к некоторым весьма ограниченным нефтяным запасам, оно было значительно слабее большевистской России, революционной Франции и даже большинства своих непосредственных соседей. Конечно, оно смогло появиться и захватить контроль над значительной территорией (в основном в безлюдной пустыне) из-за вакуума власти, вызванного американским вторжением в Ирак и последующим переворотом в Сирии. После того как эта группа утвердилась в Ракке и на окружающей ее территории, ее пример, идеология и материальная поддержка могли причинить средней степени проблемы в некоторых других местах, но врожденная слабость ограничивала возможность ИГИЛ распространять свои идеи и поставили его в невыгодную позицию, как только соседи осознали опасность, которую оно представляло. Революционные движения иногда добиваются успеха, потому что используют преимущество неожиданности, как это и было с «Исламским государством» в момент его появления, но расширение и даже выживание для них становится более трудной задачей, когда более сильные государства сознают опасность и принимают меры, чтобы от нее защититься. «Исламское государство» не стало исключением.
Более того, радикальная идеология и ужасающие обычаи «Исламского государства», в том числе казни через обезглавливание, сексуальное рабство и тому подобное, а также тенденция относиться к мусульманам, не разделявшим экстремальных взглядов, как к вероотступникам, отвратили от него почти всех. Объединить США, Россию, Ирак, сирийский режим Башара Асада, Иран, Саудовскую Аравию, Евросоюз, Иорданию, курдов и других в общий фронт нелегко, но блистательным стратегам «Исламского государства» удалось это сделать. И когда это произошло, халифат с его претензиями оказался обречен.
Участвуя в разгроме «Исламского государства», США всего лишь решали проблему, которую сами же, не желая того, создали.
Наконец, антиигиловская кампания удалась еще и потому, что США мудро предоставили местным силам взять лидерство на себя и не попытались уничтожить ИГИЛ своими силами. Американская авиация сыграла важную роль, как и американские военные советники, и участие США в обучении войск коалиции. Но местные силы, более заинтересованные в результате и стремящиеся легитимизировать себя в регионе, взяли на себя непосредственные боевые задачи. Осмотрительность в использовании американской военной силы затруднила «Исламскому государству» задачу представить кампанию как атаку извне против ислама, особенно если учесть, что большинство жертв ИГИЛ — это мусульмане.
Так значит, кампания против «Исламского государства» — редкая для американской внешней политики история успеха?
Определенно да, но пока воздержимся от аплодисментов. Как известно моим читателям, я в высшей степени критически отношусь к внешней политике США в последнее время, в том числе к возрождающейся тенденции Вашингтона ввязываться в войны, в которых он не может победить. Тем не менее кампания против «Исламского государства» — очевидный военный успех, и это надо признать.
В то же время американцы должны устоять перед искушением слишком сильно поздравлять себя. Для начала не будем забывать, что «Исламское государство» никогда не возникло бы, если бы администрация Джорджа Буша-младшего в 2003 году не решила вторгнуться в Ирак и затем не напортачила с последующей оккупацией. Таким образом, участвуя в разгроме «Исламского государства», США всего лишь решали проблему, которую сами же, не желая того, создали.
Победа над «Исламским государством» создает новый клубок проблем, среди которых судьба курдов, желание Асада восстановить его собственную власть в этой части Сирии, роль Ирана и Турции, вероятное появление новых джихадистских организаций.
Но важнее всего то, что для победы над «Исламским государством» были благоприятные обстоятельства. Как я уже замечал, «Исламское государство» — третьесортный противник, у которого нет ни значительных ресурсов, ни современной военной силы, ни сильных союзников. Его действия привели к формированию коалиции, которую объединила лишь уверенность в том, что ИГИЛ необходимо уничтожить. И у этой коалиции была простая и очевидная военная цель: освободить контролируемые группировкой территории, уничтожить как можно больше ее сторонников, разрушить ее претензии на роль ревнителей «истинного ислама» и создателей модели будущего для региона. Не умаляя конкретные военные задачи, связанные с кампанией, скажу, что это была такая война, которую США и их местные партнеры могли и должны были выиграть, и такой противник, которого вполне можно было разгромить на полях сражений.
Таким образом, не стоит переходить к заключению, что этот конкретный успех — модель для всех будущих конфликтов или оправдание американских попыток «строительства наций» где-либо еще. Условий, которые сделали возможной победу над «Исламским государством», нет, в частности, в Афганистане, Йемене, Ливии, и именно поэтому американские усилия там постоянно терпят неудачу.
Более того, победа над «Исламским государством» создает новый клубок проблем, среди которых судьба курдов, желание Асада восстановить его собственную власть в этой части Сирии, роль Ирана и Турции, вероятное появление новых джихадистских организаций. Разгром «Исламского государства» — очевидная победа, но ее значение не надо преувеличивать.
Есть ли в победе заслуга президента Трампа?
Есть, но значительно меньшая, чем он, по-видимому, пытается представить. В ходе избирательной кампании 2016 года Трамп постоянно критиковал политику администрации Барака Обамы в отношении «Исламского государства» и обещал, что в случае его избрания оно будет «очень, очень быстро» уничтожено. Но падение Мосула и Ракки, сделавшее гибель ИГИЛ неизбежной, вряд ли доказывает его правоту, так как антиигиловская кампания была разработана и осуществлена администрацией Обамы, а Трамп не отклонился от ее планов в сколько-нибудь значительной степени. Он дал военным командирам бо́льшую возможность действовать по своему усмотрению, но не добавил им значительных ресурсов и не изменил основную стратегию, выработанную при Обаме. Его заслуга в том, что он придерживался подхода, доставшегося ему в наследство, и, возможно, несколько увеличил темп кампании, но если бы он был честен (чего о нем не скажешь), он признал бы заслуги своего предшественника (чего он не сделает).
Можно ли считать падение Ракки поворотным моментом в кампании против «вооруженного экстремизма»?
Пока об этом рано говорить. Когда появилось «Исламское государство», главным, что вызывало беспокойство, была его способность послужить мощным «усилителем», который пользовался бы своими ресурсами для распространения радикальной идеологии и провоцировал бы атаки как террористических организаций, так и «одиноких волков» в других странах. Многие опасались, что, если бы оно продолжало существовать, это придало бы новую легитимность набору опасных и агрессивных идеалов. Эта возможность была настоящей проблемой, хотя нельзя было исключить и вариант, при котором «Исламское государство» пошло бы по пути прежних революционных движений и со временем его взгляды и поведение стали бы более умеренными.
Мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос, что меня вполне устраивает. Если заглядывать в будущее, то разгром ИГИЛ может разрушить ощущение судьбоносности, которое привлекало многих под его кровавое знамя, и заставить его потенциальных сторонников усомниться в тактике насилия, которую взяли на вооружение такие группировки, как «Исламское государство» и «Аль-Каида». Будем на это надеяться. По меньшей мере, в краткосрочной перспективе после поражения ИГИЛ фанатикам-джихадистам труднее будет планировать и осуществлять атаки в других странах. Поэтому председатель Объединенного комитета начальников штабов Джозеф Данфорд считает: «Его территория продолжит сокращаться, у его сторонников будет все меньше свободы перемещения, все меньше ресурсов, а их идеи будут терять убедительность».
Пока в странах Ближего Востока не появятся эффективные местные институты, опасность радикального экстремизма никуда не денется.
Впрочем, даже если так и будет, никто не думает, будто победа над «Исламским государством» полностью избавит мир от опасности. Как заметили несколько дней назад в The New York Times, о «организация еще далеко не побеждена и остается значительно сильнее, чем в тот момент, когда американские войска ушли из Ирака». Некоторые эксперты, демонстрируя инстинктивную для многих специалистов из сферы национальной безопасности тенденцию раздувать угрозу, теперь беспокоятся, что после неминуемого уничтожения ИГИЛ как территориальной целостности опасность может возрасти. Глава MI5 Эндрю Паркер недавно предупредил, что «угроза многомерна, быстро развивается и достигает размаха и скоростей, каких мы не видели прежде».
Центральная проблема для Ближнего Востока в целом — отсутствие эффективных политических институтов в сочетании с постоянным, иногда насильственным вмешательством в дела региона различных иностранных держав (включая США). Это имеет отношение к Египту, Ливии, Ираку, Сирии, Йемену, Сомали, Афганистану, некоторым африканским странам к югу от Сахары, и именно боязнь такого будущего заставила саудовскую королевскую семью решиться на попытку радикальной реформы экономики и политических институтов в стране. Политические и социальные условия в этих странах провоцируют гнев против правящей элиты и связанных с ней иностранных держав; в некоторых случаях это заставляет людей присоединяться к радикальным движениям и выступать с оружием в руках против тех, кого они считают угнетателями. Пока не появятся эффективные местные институты, опасность радикального экстремизма никуда не денется. Но США и другие внешние силы не могут создать легитимные местные институты. Внешние силы могут оказывать какую-то помощь, но задачу могут выполнить только народы этих стран.
Наконец, при всей очевидности победы над «Исламским государством» она ничего не говорит нам о том, насколько корректно мы оцениваем угрозу и правилен ли общий подход Америки к проблеме глобального терроризма. Больше двух десятилетий в ответ на терроризм США в основном били тревогу, нагнетали ощущение опасности и затем наносили силовой удар, даже если реальная опасность, которую террористы представляли для обычных американцев, была исчезающе малой в сравнении с другими опасностями. Это не только втянуло США в конфликты в разных местах, которым не видно конца, но отравило нашу политику и отвлекло нас от значительно более серьезных угроз — таких, как ужасающий уровень насилия с использованием огнестрельного оружия, в том числе массовые бойни в самих США.
Не поймите меня неправильно: я рад, что «Исламское государство» отправляется в мусорную корзину истории. Но нам все еще нужна дискуссия о том, как США и другие страны должны решать такие проблемы в будущем.