Книга издательства НЛО «Вацлав Гавел: жизнь в истории» - первая биография политика, написанная на русском языке. По формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», журналист радио «Свобода» Иван Беляев включил жизнь и деятельность Гавела в широкий культурный и политический контексте всего XX столетия. В начале книги отец и дядя героя строят «чешский Голливуд», вскоре захваченный Гитлером, в конце мы наблюдаем разрушение коммунистической системы, распад Чехословакии, сложные реформы и уход Гавела с поста президента. The Insider публикует главу из книги, повествующую о драматичном процессе декоммунизации и люстрации в постсоветской Чехии, и фрагмент об отношениях Гавела с путинской Россией.
Каждое помилование противоречиво
1 января 1990 года Вацлав Гавел провозгласил одну из крупнейших амнистий в истории страны. Полностью амнистированы были все осужденные со сроками до двух лет; в случае, если преступление считалось неумышленным, — до трех лет. У значительной части остальных узников сроки были сокращены. Амнистия прекращала все судебные процессы, где подсудимый мог получить не больше трех лет тюрьмы. По этим условиям на свободу вышли 23 000 из 31 000 всех заключенных страны.
Амнистия спровоцировала беспорядки в тюрьме Леопольдов в Словакии. 15 марта 1990 года 217 заключенных, не подпадавших под президентский указ, объявили голодовку. Вскоре число бунтующих увеличилось, и они смогли фактически захватить тюрьму. 150 человек, не присоединившихся к беспорядкам, взяли в заложники. Власти понадобилось почти две недели, чтобы решиться на силовую операцию, во время которой один из заключенных был убит и двадцать девять ранены. Ранения получили и одиннадцать участников операции. Кроме того, Гавела обвиняли в том, что вышедшие на свободу преступники подстегнули рост преступности в стране. Депутат Ян Вик перед выборами парламентом чешского президента заявил, что амнистия «привела к большему числу жертв среди обычных граждан и их детей, чем бывает убито в некоторых гражданских войнах». А вот что об этом написал сам Гавел в книге 2006 года «Пожалуйста, коротко»:
Амнистией января 1990 года меня попрекают уже 15 лет, хотя никто не может объяснить, чем она была плоха. Она повысила преступность? Ее повысили совсем другие вещи, освобожденные заключенные в 1990 году совершили, если я хорошо помню, в чешских землях девять, а в Словакии семь процентов всех преступлений, то есть ненамного больше, чем это делают освобождаемые каждый год. <...>
Да, она правда была широкой. Но было нужно четко дать понять, что условия в корне меняются, что мы хотим расстаться со всеми подлостями, характерными для коммунистической юстиции.
Слова Гавела о том, что амнистия не стала серьезным фактором роста преступности, подтверждаются также исследованием, которое провел в 1991 году Институт криминологии и социальной профилактики. В дальнейшем Гавел провозглашал амнистию еще дважды, после избраний его президентом Чешской республики в 1993 и 1998 годах, но количество затронутых ею заключенных исчислялось уже сотнями, а не тысячами.
Напрямую к теме амнистии примыкает и тема президентских помилований, которые тоже часто вызывали критику и негодование части общества. Нет нужды разбирать конкретные случаи, можно ограничиться словами самого Гавела: «Каждое помилование по своей природе противоречиво, потому что вы каждый раз даруете его кому-то, кто что-то совершил, и каждый раз это можно критиковать».
«Мы умываем руки…»
Архивы государственной безопасности с самого начала представляли собой нечто опасное и непредсказуемое. Во-первых, они были сложно устроены и практически не автоматизированны, что делало их обработку довольно затруднительной.
Во-вторых, еще в ходе революционных событий заместитель министра внутренних дел отдал приказ уничтожать архивы, а потому бумаги StB достались новой власти заведомо неполными. Но неразбериха царила и позже; так, в январе 1990 года манипуляции с архивами происходили по приказу министра внутренних дел Словакии, будущего премьера республики Владимира Мечиара. Весной 1990 года генпрокурор Павел Рыхетский информировал Дубчека, что в архивах хранится около 700 тысяч карточек — но историк Павел Жачек пишет, что в реальности их было 890 000. За две недели до этого разразился скандал, получивший название Sachergate — по фамилии федерального министра внутренних дел Рихарда Сахера. В начале апреля министр подписал тайный приказ, защищающий от люстраций политическую верхушку страны: президента, члена федерального и республиканских правительств, депутатов федерального и республиканских уровней, лидеров партий. Бумаги, связанные с ними, были изъяты из картотек и помещены в специальный фонд, доступ к которому имел только сам министр.
Министр подписал тайный приказ, защищающий от люстраций политическую верхушку страны: президента, члена федерального и республиканских правительств, депутатов федерального и республиканских уровней, лидеров партий
В-третьих, не могло быть уверенности в том, что информация в секретных документах правдива и достоверна. В-четвертых, в новых условиях просто не существовало сложившегося порядка, позволяющего принимать как правовые, так и политические решения, а ведь в сотрудничестве с государственной безопасностью уличали известных членов Гражданского форума и «Общественности против насилия», людей, занимавших заметные места в новой политической элите.
Среди стран Центральной и Восточной Европы Чехословакия первой приняла свой закон о люстрации, и произошло это уже в 1991 году (для сравнения: в Венгрии он был принят тремя, в Польше — шестью годами позже). Ускоренная работа была вызвана, среди прочего, еще и тем, что начались так называемые «дикие люстрации» — выборочные публикации имен из архивов госбезопасности или ведомственные проверки, которые устраивались по приказу отдельных министров.
Закон был принят парламентом в октябре 1991 года и должен был действовать пять лет. По закону на государственной службе, в судах, полиции, армии, государственных компаниях и общественных СМИ не могли работать офицеры или агенты StB, сотрудники народной милиции, функционеры КПЧ от окружного секретаря и выше. Впрочем, для полицейских уже в 1992 году Чешский национальный совет принял так называемый «малый люстрационный закон», который частично упрощал их положение. Люстрация при этом в принципе не распространялась на всех, кому к декабрю 1989 года было меньше 18 лет. В отличие от Польши чехословацкий закон не требовал очистки для людей, баллотирующихся на выборах, в том числе претендующих на мандаты депутатов и сенаторов.
Самым сложным, разумеется, оказался пункт, связанный с тайными агентами и осведомителями государственной безопасности. Как сказано чуть выше, часть архивов уничтожили в 1989 году, а некоторые, как пишет историк Петр Блажек, даже раньше. И потому было принято решение опираться не на конкретные данные о доносах, а лишь на сам факт наличия человека в картотеке. «Значительная часть этого закона опирается только на внутренние материалы государственной безопасности, которые демократическое государство использует как решающий критерий для оценки людей <…> Там также нет, как это бывает в нормальных правовых системах, права на индивидуальную оценку дела», — говорил Гавел в большом интервью во время работы Федерального собрания над законом. Несколько месяцев спустя он частично повторил эти же мысли в беседе со своим переводчиком Полом Уилсоном: «...в демократическом государстве высшим критерием оценки моральных качеств человека стали записи тоталитарной государственной полиции. Я знаю о множестве случаев, когда такие записи были по меньшей мере очень спорными или дискуссионными».
Закон критиковали и международные организации вплоть до Совета Европы, и тем не менее Гавел его подписал. В 1992 году закон рассматривался в Конституционном суде по запросу большой группы парламентариев во главе с хартистом Петром Улем и в целом был признан конституционным; суд лишь подкорректировал отдельные нормы и исключил из люстрации некоторые категории людей, упомянутых в картотеке StB, например «кандидатов для тайного сотрудничества», которые, как правило, даже не подозревали об этом своем статусе (таким кандидатом был и сам Гавел).
В 1995 году чешский парламент продлил закон еще на пять лет, преодолев президентское вето. Свои соображения на этот счет Гавел изложил в отдельной статье:
Во-первых: мы досрочно продлеваем норму, возникшую в революционное время и только на его фоне понятную и приемлемую.
Во-вторых: мы сами себя обманываем иллюзией, что чем-то подобным эффективно ограничим до конца тысячелетия пагубное влияние людей, связанных с прошлым режимом, на наши дела, и этим очень дешевым способом умываем руки и в то же время отказываемся действительно что-то против этого сделать. Людей, печально известных свой прежней деятельностью, на влиятельных постах, к сожалению, все еще много, но эти люди работают совсем в иных областях, чем затрагивает закон о люстрации.
В 2000 году действие закона было продлено на неопределенный срок. Несколько раз поступали предложения его отменить — на этом неизменно настаивали коммунисты, за это выступала по меньшей мере часть социал-демократов. Однако закон остался в силе. Правда, в 2014 году парламент вывел изпод закона о люстрациях людей, претендующих на должности министров. Поправка получила название «Lex Babiš», и всем было понятно, что принимается она фактически в интересах одного человека, который тогда занял должность министра финансов, а через несколько лет смог стать и премьер-министром Чехии. До этого Андрей Бабиш судился со словацким Институтом национальной памяти, который и подтвердил наличие имени в списках агентов госбезопасности. При этом в Словакии закон перестал действовать по истечении того срока, на который он принимался еще федерацией, — в 1996 году.
Если говорить о политиках, то в Польше, как известно, в списках осведомителей оказался даже президент Валенса. Собственные бури сотрясали и Чехословакию, а позже Чехию. Вот два громких случая, к которым имел прямое отношение и Вацлав Гавел.
За два дня до выборов 1990 года было опубликовано заявление заместителя министра внутренних дел Яна Румла о том, что лидер народной партии (ČSL) Йозеф Бартончик был осведомителем StB (это заявление избирательная комиссия в дальнейшем оценила как нарушение избирательного законодательства). Гавел в это время находился в Москве. В дальнейшем стало известно, что имени Бартончика нет в списках министерства внутренних дел, а информация о его сотрудничестве с госбезопасностью пришла из косвенных источников. В субботу, сразу после закрытия избирательных участков Румл, советник Гавела Иржи Кржижан и генеральный прокурор Павел Рыхетский дали совместную пресс-конференцию. Кржижан сообщил публике, что он и Гавел вместе были у лидера «лидовцев» за неделю до выборов и просили его от участия в них отказаться. Тот якобы обещал исполнить эту просьбу и добровольно завершить политическую карьеру, но выполнять обещание не стал. Сам Бартончик и много лет спустя утверждал, что никакими обязательствами себя не связывал. Тем не менее его политическая карьера была фактически загублена. Бартончика временно отстранили от поста партийного руководителя, а осенью сместили окончательно. В 1992 году он покинул партию и вместе с небольшой группой сторонников создал Христианско-социальный союз, который успеха на выборах не достиг. Вацлав Гавел много позже перекладывал основной груз ответственности на Румла и Кржижана — якобы он не очень одобрял идею с публикацией информации, но «не мог этого запретить».
На протяжении нескольких лет с клеймом агента боролся политик Ян Каван. Сын чехословацкого дипломата и его жены-англичанки, в 1969 году он уехал на родину матери, где основал информационное агентство «Palach Press» и стал одной из заметных фигур чешской эмиграции, хотя занимался и британской политикой — вплоть до 1990 года был членом лейбористской партии. Вернувшись в Чехословакию в дни революции, Каван примкнул к Гражданскому форуму, от которого был избран в Федеральное собрание. В 1993 году вступил в социал-демократическую партию, прошел в сенат. В 1998–2002 годах был министром иностранных дел в правительстве Милоша Земана. Вскоре после своего переезда в 1969 году Ян неоднократно встречался и общался с работником чехословацкого посольства в Великобритании Зайичеком, который был тайным агентом StB. В 90-х Кавану пришлось обьяснять, что Зайичек в разговорах с ним сочувственно говорил о Пражской весне и критиковал политику нормализации, а речи о какойлибо вербовке не было. Свою правоту Каван доказал в суде, и все обвинения были с него сняты.
Джон Кин пишет, что в декабре 1991 года Гавел встретился с Каваном, Петром Улем и Анной Шабатовой в ресторане. Во время встречи он заверил Кавана, что не сомневается в его невиновности, но дело настолько политизированно, что он как президент не может заявить об этом публично, тем более что таким образом он вступит в конфликт с правительством, — Кин назвал это типичной для Гавела «стратегией мягкого компромисса с люстрацией».
А кто вообще коммунист?
Польский юрист и социолог Адам Чарнота писал, что, «несмотря на свое название, чешский закон о люстрации в действительности является законом о декоммунизации». А как же обстояло дело с декоммунизацией как таковой? Уже приходилось упоминать, что Гавела и верхушку Гражданского форума обвиняли в сговоре с коммунистами.
20-21 декабря 1989 года в Праге прошел внеочередной съезд КПЧ. Собравшиеся приняли сразу несколько документов демократического характера, осудив сталинизм и дистанцировавшись от курса нормализации. Новым председателем стал Ладислав Адамец. Съезд запустил процесс «симметричной федерализации» партии: наряду с компартией Словакии должна была появиться отдельная партия для чехов, и уже в марте 1990 года состоялся учредительный съезд Коммунистической партии Чехии и Моравии. На выборах 1990 года за коммунистов проголосовал в чешских землях почти миллион человек, и они заняли второе место (в Словакии примерно с тем же процентом голосов только третье).
КПЧМ неизменно проходит в нижнюю палату чешского парламента. В 1996 году за нее голосовали 10,33% избирателей, в 1998 — примерно 11,03%; наибольшим успехом увенчались выборы 2012 года, когда партии удалось набрать 18,51% голосов. А вот выборы 2017 года стали для коммунистов самыми провальными в их новейшей истории, они не смогли получить и 8%. Кроме того, партия традиционно слабо выступает на одномандатных выборах в сенат и ни разу не смогла провести туда больше двух своих представителей.
Летом 1993 года парламент Чешской республики принял закон «О противоправности коммунистического режима и сопротивлении ему». По большей части этот закон носил декларативный характер; в частности, режим, существовавший в Чехословакии с февраля 1948 года по ноябрь 1989 года, был «преступным, нелегитимным и достойным осуждения». Практический смысл имели лишь несколько второстепенных параграфов, которые не стоит пересказывать отдельно. Запрета коммунистической идеологии, символики или самой партии не случилось.
«Я ненавижу термин “бархатная революция”. Прежде всего, я утверждаю, что вообще никакой революции не было. В Чешской республике сохранилось законодательство времен коммунизма, ясное продолжение власти, которая является преемницей тогдашней власти. Наша госбезопасность в общем — это эквивалент вашего КГБ. У них большие пенсии, потому что их нынешние пенсии отмерены по их тогдашним зарплатам. А, например, диссидентка Дана Немцова, которая вырастила семерых детей, у нее пенсия такая, что если я назову эту цифру, вы будете смеяться. Ключевые позиции в государстве у бывших коммунистов», — говорил в 2009 году Иван Йироус.
Иван Йиорус: "Я ненавижу термин “бархатная революция”. Прежде всего, я утверждаю, что вообще никакой революции не было"
«Со всей определенностью следует заявить, что это невозможно никогда — “свести счеты” каким-то одноразовым актом, блестяще сформулированным заявлением, открытием памятника или самым сильным высказыванием в адрес того или другого. Ни тогда, ни теперь я не видел ни одной серии телевизионного сериала о майоре Земане. Ничего хорошего я об этом телевизионном произведении не думаю, однако я твердо убежден, что наложение запрета на его показ не поможет “разделаться” с коммунизмом. Некоторые у нас ведут себя так, словно это могло бы случиться. Но это не выход», — пишет Вацлав Клаус.
«Определенную горечь и напряжение в обществе вызывает отсутствие достаточного числа наказанных виновных. Но кто в обществе, которое массово приспособилось к условиям, в которых жило, в обществе, где в действительности не было никакого сопротивления, где “Хартия” никогда не имела больше двух тысяч подписантов в пятнадцатимиллионном народе, и то часть из них была в эмиграции, имеет моральное право разделить народ на виновных, которых необходимо наказать, и виновных, которых наказывать не нужно? Это дилемма, которая в демократических условиях почти нерешаема, потому как нельзя уйти от реальности: к режиму приспосабливались практически все, а те, кто не приспособился, были казнены. И что делать в такой ситуации? И у кого есть право судить тех, кто в той или иной форме причастен к преступлениям прошлого?» — рассуждает в схожей манере Павел Рыхетский.
Редкое единодушие с ними демонстрирует и Вацлав Гавел. Вот что он писал об этом в книге «Пожалуйста, коротко»:
А кто это вообще такой, коммунист? Тот, кто когда-то был в коммунистической партии? Там были много кто, только за последние десятилетия через нее прошло семь миллионов человек. Убежденных и восторженных коммунистов или настоящих слуг режима, очевидно, столько не было, но в то время было невозможно отделить одних от других мановением палочки… Подумайте, что бы означало, если бы мы, например, захотели снять с должностей и постов всех членов коммунистической партии! Мы могли прямо распустить всю Академию наук и лишить профессорского состава большинство университетов, не имели бы ни одного высшего офицера, ни одного следователя, ни одного директора предприятия, ни одного дипломата, да что там, ни одного диспетчера на аэродроме.
Символ сталинской экспансии
Незадолго до первого визита Гавела в США в Прагу приехал госсекретарь Бейкер. Он хотел подготовить Гавела к поездке и настаивал на двух важных пунктах: не призывать к немедленному выводу советских войск и не говорить о роспуске НАТО. Об этом же говорилось в дипломатичном, но твердом меморандуме американского посла. Но еще в марте 1990 года в интервью немецкой газете «Die Welt» Гавел довольно твердо заявлял о вероятном роспуске обоих военных блоков:
НАТО и Варшавский договор стоят перед задачей переоценить свою роль, заново ее осмыслить. В свете новейших событий они становятся все менее военными, зато все более политическими организациями. Если страны, участвующие в хельсинкском процессе, примут решение о новой европейской системе, НАТО и Варшавский договор в эту систему, весьма вероятно, вольются и в ней растворятся.
После президентства. Отношения с Россией
Путин без «Квадриги»
Конечно, Гавел продолжал участвовать в политической жизни Чехии и высказываться по разным вопросам. Так, экс-президент неоднократно выступал в поддержку установки американской системы ПРО в Чехии и Польше. Зимой 2007 года он писал:
Значительная часть чешской общественности к открытым переговорам и партнерским отношениям с великой державой еще не привыкла. Мы тщетно вспоминали бы, когда и кто нас о чем-то подобном спрашивал. Мы готовы за пару месяцев свыкнуться с тяжело вооруженной оккупационной армией, которая завоюет нас за одну ночь, но в случае публичного запроса о том, согласны ли мы с размещением одного пассивного компонента будущей совместной обороны, мы вдруг обнаруживаем в себе долго подавлявшуюся ярость. Кто бы сегодня удержался от того, чтобы громко кричать НЕТ, если это разрешено.
А в интервью 2009 года он раздраженно говорит, что отказ от американского радара — это «прямая дорога к Южной Осетии». И если уж говорить о Южной Осетии, то в 2008 году Гавел однозначно поддержал Грузию. Годом позже, в сентябре 2009-го, он присоединился к письму большой группы политиков и интеллектуалов (Валдаса Адамкуса, Витаутаса Ландсбергиса, Адама Михника, Даниэля Кон-Бендита, Тимоти Гартона Эша, Андре Глюксманна и других):
В то время когда Европа вспоминает о позорном пакте Молотова-Риббентропа 1939 года и готовится отпраздновать годовщину падения Берлинской стены и железного занавеса в 1989 году, мы должны спросить себя: смогла ли история действительно чему-то нас научить? <...>
Через двадцать лет после освобождения половины континента в Европе появляются новые барьеры — на этот раз на суверенной территории Грузии. <...>
Готовы ли мы допустить, чтобы границы одной маленькой страны менялись односторонними силовыми действиями великой державы? Готовы ли мы стерпеть фактическую аннексию чужой территории более сильным государством? <...>
Отношения с Россией — это отдельная тема. Зимой 1991 года Гавел решительно высказался против кровопролития в Вильнюсе. Спустя несколько месяцев он говорил, что Борис Ельцин «имеет более твердое представление о будущем России и СССР», чем Горбачев, хотя и отмечал у Ельцина «авторитарные черты». Еще через полгода на торжественном обеде в Москве Гавел заявил, что Россия «после долгих десятилетий смогла избавиться от идеологических барьеров и предрассудков». Весной 1993 года в интервью японской «Емиури симбун» он назвал Ельцина «гарантией и надеждой» демократии в России, но уже в скором времени начал критиковать российские власти за их действия на Кавказе. В марте 1995 года Гавел говорит о неумении российского руководства своевременно решить проблему мирным путем: «Это как если бы Канада захватила провинцию Квебек и бомбила Монреаль. Это невообразимо, потому что это мир другой политической культуры». Тем не менее годом позже он приветствует переизбрание Ельцина на пост президента. Уже в октябре 1999 года Гавел говорит:
Против терроризма необходимо воевать, с этим никто не спорит, и в этом нет никакой проблемы. Проблема в том, что здесь идет война против народа во имя целостности государства, которое никогда этот народ не спрашивало, хочет ли он к нему принадлежать. Больше, чем энергия, с которой господин Путин хочет довести эту войну до победы (которая может быть только пирровой), меня пугает общенародная поддержка этой войны в России. И я тем более ценю тех россиян, которые, как, например, Сергей Ковалев, могут возвысить свой протестующий голос.
В мае 2000 года Гавел заявил BBC, что охотно бы встретился с Путиным и «сказал бы ему некоторые неприятные вещи и, возможно, более острым языком, чем господин Блэр или кто-то еще». «Гавел, на мой взгляд, сделал очень серьезную вещь. Встретившись с людьми из оппозиции, он показал президенту Путину, что не он решает, кто в России маргинал, а кто нет», — говорила в 2007 году после встречи с чешским экс-президентом Юлия Латынина.
"Я сказал бы Путину некоторые неприятные вещи и, возможно, более острым языком, чем господин Блэр"
В одном из интервью 2009 года Гавел отметил, что Европе стоило бы отказаться от российского газа и не поддаваться на энергетический шантаж со стороны России. В 2010 году экс-президент Чехии присоединился к открытому письму против политических убийств в России.
В 2011 году Владимиру Путину была присуждена немецкая премия «Квадрига» — за «стремление к инновациям, общественному благу и обновлению путем действий в сфере политики, экономики и культуры». Это вызвало немалый скандал. Сопредседатель немецкой Партии «зеленых» Джем Оздемир в знак протеста покинул жюри премии, датский художник Олафур Элиассон, получивший награду годом раньше, публично от нее отказался, то же самое пригрозил сделать и Вацлав Гавел (один из лауреатов 2009-го). В результате премию Путину не вручили, и после такого удара по репутации она просто прекратила свое существование.
9 декабря того же года, сразу после парламентских выборов в России и за неделю с небольшим до смерти Гавела, его обращение к российской оппозиции напечатала «Новая газета»:
Думаю, что российское общество ведет борьбу с самой жесткой из всех известных форм посткоммунизма, с этакой особенной комбинацией старых стереотипов и новой бизнес-мафиозной среды. Возможно, политологи найдут связь сложившейся в России ситуации с нынешними арабскими революциями, но лично я слышу в происходящем прежде всего эхо крушения
«железного занавеса», отзвук политических перемен 1989– 1990 годов.
Поэтому я уверен, что необходимо в первую очередь убедить граждан России в том, что режим, который преподносится им под видом демократии, никакой демократией не является. Этот режим отмечен лишь некоторыми — крайне формальными — приметами демократии.
Не может быть и речи о демократии до тех пор, пока власть оскорбляет достоинство граждан, подминает под себя правосудие, средства массовой информации и манипулирует результатами выборов.
Но самой большой угрозой для России было бы равнодушие и апатия людей. Наоборот, они должны неустанно добиваться признания и соблюдения своих прав и свобод. Оппозиционным структурам следует объединиться, сформировать теневое правительство и разъяснять свою программу людям по всей России.