Вчера комитет Госдумы РФ по конституционному законодательству и госстроительству поддержал правительственный законопроект, позволяющий штрафовать СМИ на сумму от 100 тысяч до 1 миллиона рублей за призывы к экстремизму и оправдание экстремистской деятельности. Что именно является экстремизмом в законе определено расплывчато, поэтому оставляет для властей широкие возможности для трактования. Так, например, в январе российские власти закрыли целую библиотеку в оккупированном Крыму за «распространение экстремистских материалов», под которыми подразумевалась, например, книга «Геноцид украинцев. Серия: Голодоморы 1932-1933. Голодомор». В конце декабря Роскомнадзор вынес предупреждения изданиям «Полит.ру», «Бизнес Online», «BFM.ru» и «Медиазона» (причина предупреждения не была обозначена, но, вероятно, была связано с упоминанием планируемой акции в поддержку Алексея и Олега Навальных). 10 октября аналогичное предупреждение Роскомнадзор вынес «Новой газете» за публикацию статьи Юлии Латыниной «Если мы не Запад, то кто мы?» - якобы высказывания автора об «особой русской культуре» возбуждают национальную, расовую и религиозную вражду.
В том, как политическая и религиозная цензура стала важнейшей «духовной скрепой» в России, разбирался Сергей Простаков.
Петр I - первый российский цензор
Вероятно, второе самое упоминаемое определение Петровских реформ вслед за «великими» - «противоречивые». Так, царь Петр прикладывал неимоверные усилия для распространения книг и грамотности хотя бы среди высших сословий, но одновременно вводил цензуру. «В первом случае имелась истинная потребность, рожденная развитием образованности и общественной необходимости. В России же все было сосредоточенно в правительственных сферах; общественная потребностях отсутствовала; печатание книг, как и многое другое, искусственно насаждалось Петром», - утверждал историк литературы Александр Скабичевский, живший в конце XIX века. Но при Петре I и его приемниках цензуры как самостоятельного института так и не появляется. Вся первая половина XVIII столетия — это время распространения книг и привычки свободно мыслить под влиянием прочитанного, а следовательно, и первых попыток эту свободу ограничить.
В 1700 году, недавно вернувшийся из «Великого посольства» Петр I, организует большую книжную концессию. Так как в России почти не было типографий, да и те обслуживали преимущественно православную церковь, дарует своему голландскому другу Яну Тессингу исключительное право в течение 15 лет печатать для России и ввозить книги и географические карты. При этом необходимость в этих предметах русскому обществу еще нужно было объяснить, часто «палкой». Поэтому Тессинг получил полную монополию, а его продукция оплачивалась из казны.
Но тут же появилась и первая протоцензурная мера. Если кто-то решился бы в России продавать книги других иностранных типографий, то он рисковал заплатить огромный штраф в три тысячи франков, из которых одна отдавалась голландскому издателю. В указе, вводящем это требование, были уже и рекомендации: «чтобы книги печатались к славе великого государя, а понижение нашего царского величества и государства нашего в тех чертежах и книгах не было». Голландец, живший за счет казны русского царя, без труда принял рекомендации.
Однако читать книги на иностранных языках в России начала XVIII века могли единицы. Требовалась более радикальная реформа — введение современного русского алфавита и разделение языка на светский и гражданский. До этого письменный и разговорный русский язык радикально отличались и существовали в разных сферах. В 1704 году Петр I лично создает новый алфавит, который был гораздо удобнее для использования в типографиях. С этого момента русский письменный и русский разговорный язык начинают сливаться, но процесс завершиться только в конце XX века, когда мат стал печатным.
Впрочем, для современников это было одно из самых незаметных петровских преобразований. Не только на иностранных языках, но и на русском книги были не востребованы. Царь в этот период сам редактор, переводчик, издатель, заказчик, цензор, и внимательный читатель. Можно с большой толикой уверенности говорить, что в этот период ни одна напечатанная на русском языке строчка не прошла мимо Петра.
Петр I становится еще и первым российски пропагандистом. Он массово подкупает европейских издателей и журналистов, которые с сочувственных к России позиций публикуют репортажи с фронтов войны на Балтике
В ситуации вялотекущей Великой Северной войны Петр I становится еще и первым российски пропагандистом. Он массово подкупает европейских издателей и журналистов, которые с сочувственных к России позиций публикуют репортажи с фронтов войны на Балтике. Не меньше денег уходит и на создание в глазах европейской просвещенной публики положительного образа основателя Российской империи.
Один из сподвижников царя Гавриил Бужинский, ведший для него мониторинг западной прессы, однажды в переводе опустил в своих переводах все случаи восхваления России и ее самодержца, что вызвало гнев Петра. Но этот случай носит анекдотический характер, в отличие от истории 1702 года. В этот момент, не успев отработать весь 15-летний контракт, умер Ян Тессинг. Один из его мастеров с русскими шрифтами отправился из Амстердама в Москву, но по дороге был схвачен шведами. Последние начали при помощи захваченных инструментов печатать антироссийские листовки на русском языке, и при помощи своих агентов распространять их в России. В стране разворачивается облава на эти листовки, а сам Петр вынужден публиковать новые листовки с опровержением материалов шведской диверсии.
"Прикажут — и завтра все просвещение сосредоточится в полицейских участках"
В России, как и на большинство остальных важных сфер жизни, полностью складывается государственная монополия на печатание — в этой сфере все делается по приказу. Уже в начале XIX века писатель Нестор Кукольник писал об этой ситуации: «Прикажут — завтра брошу писать, и стану акушером. Прикажут - и завтра Россия покроется университетами. Прикажут — и завтра все просвещение сосредоточится в полицейских участках». А в начале XVIII века в России не было и зачатков гражданского общества, так как абсолютно все сословия находились в прямом подчинении у царя, не исключая дворянства, священства и купечества. В такой ситуации о гражданской цензуре речи и идти не может чисто по объективным причинам.
Зато речь могла и шла об усилении цензуры духовной. После Раскола середины XVII столетия церковь перестала играть какую-либо по-настоящему значимую самостоятельную роль, и начала сливаться с государством. Эта тенденция встретилась с другой — будучи любителем протестантских стран северной Европы, Петр решил привить на российской земле тамошний принцип «чья земля, того и вера». То есть государь сам в праве выбирать веру своих подданных. Как результат этих двух тенденций в 1721 году в России появляется Святейший правительствующий Синод — фактическое министерство духовных дел.
Одним из поводов к его созданию стала критическая ситуация, сложившая в украинских владениях русского царя. За год до создания Синода неожиданно выяснилось, что в Киеве и Чернигове действуют вольные типографии, оставшиеся здесь еще со времен политической самостоятельности Гетманщины. Там публиковались и распространялись раскольничьи, католические и лютеранские труды. Когда царю стало известно, что в Киеве и Чернигове печатаются книги «несогласно с Великоросскими печатьми», запретил там публиковать вообще любые книги, кроме православных, «дабы не могло никакой противности и несогласия в Великороссийской печатью произойти».
С появлением Синода на него возложены обязанности надзора за всем, касающегося религии. Первым распоряжением созданного Синода стал надзор за лубочными картинками. Рисование, печатание лубков — изображений с различными подписями — был, вероятно, самой массовой и востребованной печатной продукции в России (на протяжении столетий). Темы лубков касались истории, сказок, религии. Из-за доступности их можно было встретить в крестьянских домах в самых отдаленных регионах Российской империи. Теперь их рисовать и публиковать можно было только с разрешения Синода.
В начале 1721 года Синод издает «Регламент» — по сути первый закон о печати в истории России. Теперь любое в какой-либо мере связанное с религией и духовными вопросами произведение может быть опубликовано только с разрешения Синода. Объявлялись и первые карательные меры в отношении ослушавшихся - штрафа и жесткий ответ, который в случае необходимости мог трактоваться чрезвычайно широко. Надо отметить, что из-за отсутствия в России спроса на светскую литературу, появление Регламента можно считать официальным началом государственной цензуры.
В 1723 году Петр издает свой последний цензурный указ: «печатать только те царские портреты, которые сделаны искусными мастерами, благовидные; безобразные же отбирать и отправлять Синод». В определенном смысле этот указ дожил до времен поздней Перестройки, когда стали свободно выходить карикатуры на Горбачева.
Книги насаждали и изымали
Преемники Петра I во времена, получившие в России имя Эпохи дворцовых переворотов, действовали в сфере цензуры также как и царь-реформатор без программы и определенных целей. Сказывалась все та же безопасность книгопечатной продукции для государственных порядков. Между тем, число читателей в России с каждым годом росло, что вело к переменам в сознании русских людей.
В октябре 1727 года произошло, на первый взгляд, малозначительное событие с далеко идущими последствиями — из-под контроля Синода выводилась типография Академии наук. Таким образом, государство разделила печатную продукцию на духовную и светскую. Это пойдет на пользу российской литературе и публицистике: пока не появилось светской цензуры, Синод никак не мог повлиять на печатание книг в типографиях, связанных с Академией.
В любом случае, в это время власти думали не о запрете книг, а об их популяризации и распространении. Иностранцы, которые печатали книги по заказу российского правительства, жаловались, что книги покупают «зело мало». К середине 1730-х годов на складах пылились сотни и тысячи не распроданных книг. Начальник Академии наук Андрей Нартов внес в Сенат предложение об обязательной продаже книг по всей России во всех государственных учреждениях. Их посетители должны были покупать книги в обязательно порядке на 5-6 рублей с каждых 100 рублей своего заработка. В 1732 году в стране начал работать книжный протекционизм: был запрещен ввоз иностранных книг, которые уже печатаются в Академии в переводах, или у них были русские аналоги.
Книги и другая печатная продукция медленно набирала популярность среди светских лиц. В 1738 году императрица Анна I Иоанновна отправляет указ правителю Малороссии генералу Александру Румянцеву: запретить ввоз польских календарей, а уже ввезенные сжечь. В том же документе говорилось, что в Малороссии взамен польских календарей использовать только русские. «Взять под контроль провоз польских на всех форпостах, так как в польских календарях о нашей империи, о Малороссии содержатся некоторые злоумышления и непристойные пассажи», - говорилось в указе.
Набиравшее обороты государственное внимание к печатаемой продукции иногда приводило к курьезным случаям. Поэт Василий Тредиаковский написал оду в честь восшествия на престол императрицы Анны Леопольдовны. В ней была строчка: «Да здравствует днесь императрикс Анна». Слово «императрикс» вызывает возмущение то ли самой императрицы, то ли ее ближайших сановников. Поэта Тредиаковского допрашивают в Тайной канцелярии. На допросах он долго доказывал, что слово «императрикс» вместо «императрицы» понадобилось ему для соблюдения размера.
Дочь Петра I императрица Елизавета также как и ее предшественники на протяжении своего правления цензурными делами интересовалась мало, хотя при ней появились первые признаки институциализации надзора за печатной продукцией. Свое царствование она начала с очень женского решения: запретить ввозить в Россию книги, где упоминались ее предшественницы женщины на престоле Анна Иоанновна и Анна Леопольдовна и их сподвижники. Причем, было неоднократно оговорено, что такие книги должны быть сданы по месту их печатания и продажи. В августе 1750 года началась окончательная зачистка частных и государственных библиотек на предмет указанной категории книг. Но тут случается вполне предсказуемый конфуз: жители огромной империи решают, что речь идет о всех книгах вообще. Все еще не искушенные в книгах подданные императрицы заваливают присутственные места своими библиотеками. Как результат уже через два месяца Елизавета Петровна издает уточнение: сдавать нужно только современные книги, опубликованные не в России.
Уже упоминавшееся разделение типографий на синодские и академические привело к тому, что главную газету страны «Российские ведомости» печатала Академия без всякого надзора за этим Сената или Синода. Прокурор Михаил Бестужев решил выслужиться перед только что вошедшей на престол Елизаветой Петровной. Он не нашел лучше способа, как настоять на контроле Сената над публикацией «Российских ведомостей». «В ней напечатаны многие несправедливости», - утверждал прокурор. Появилась настоящая цензура: теперь газета печаталась только после обязательно проверки Сенатом. Прокурор Бестужев в результате получил высшую имперскую награду — орден Андрея Первозванного. А еще чуть позже занял и главную должность в империи — стал канцлером.
Поступок Бестужева заставляет и чиновников Синода активизировать усилия по контролю над печатной продукцией. В 1743 году в Синоде составлен доклад для императрицы в виде доноса: архимандрит Ипатьевского монастыря Симон Тодорский планировал перевести на русский язык книгу «Учение о начале христианского жития». Тодорский поспешил подать рапорт начальству о запрещении своего перевода.
В том же году руководство Синода убеждает Елизавету Петровну подписать указ о запрете из-за границы ввоза книг, не одобренных Синодом. Дело касалось, прежде всего, духовных книг, но и вполне могло распространиться на некоторые светские произведения, преимущественно философского характера. Еще через год Синод обязует епископов проверять оттиски всех книг, выходящих в их епархиях, до публикации. Следом следует скандально знаменитый указ 10 мая 1744 года об иконах в деревянных избах. Духовных дел чиновники настаивали: приходские священники обязаны следить за состоянием икон в крестьянских избах. Ведь многие из них закопченные и в пыли, а если это увидят иностранцы, то они засмеют уровень благочестия среди русского народа. Но не это вызвало бурную реакцию. В указе была важная приписка: «Чтоб поселянам никаких обид и озлоблений не причинялось, взяток не бралось, под опасением без всякой пощады лишения священства и тяжкого в светском суде истязания». К этому моменту стало ясно, что надзорная система, созданная Петром I провоцирует на местах произвол и коррупцию.
Академические споры
В ноябре 1751 году сделан следующий шаг в истории многовековой истории цензуры в российской журналистике: принято решение публиковать новости о придворных событиях только с разрешения приближенных к императрице людей. В Академии наук начинается разработка новых цензурных правил по отношению к светской литературе, которые пока носили хаотичный и случайный характер. Цензура заграничных изданий с учетом прошлых попыток стала уже обыденным делом.
Вероятно, середина XVIII столетия — это золотой век российской Академии наук. Никогда до и никогда позже Академия не была такой влиятельной на российское общество. Дискуссии и споры внутри Академии составляли стержень общественного развития. Надо отметить, что к этому моменту уже появился слой россиян, воспринявших печатное слово и писание как источник информации и гласности. История Академии наук конца 1740 — 1750-х годов связана с именем Кирилла Разумовского — большого подвижника русской культуры и науки. При нем в Академии все больше сотрудников, в том числе и русских, которые начинают составлять конкуренцию иностранным учеными.
В обиход читателей входит так называемая развлекательная «легкая» литература. В январе 1748 года Разумовский зачитывает специальный указ императрицы, что теперь будут издавать книги, в которых польза и забава будут соединяться с нравоучением. Притворять в жизнь решение поручено Академии, которая обращается через газету «Санкт-Петербургские ведомости» ко всем знающим иностранные языки, помочь в переводе передовой литературы.
Все это сулило блестящие перспективы с точки зрения распространения просвещения. Но в 1750-х годах Академия погружается в затяжной конфликт между русскими и европейскими учеными. Последних возглавил Герард Миллер, русских ученых — Михаил Ломоносов. Конфликт вызревал с того времени, как русские ученые составили значительную долю ученых Академии.
Герард Миллер публиковал журнал «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению граждан», который вызывал раздражение у многих участников «русской группы». Уже упоминавший Василий Тредиаковский сначала принимал деятельное участие в издании журнала, но позже рассорился с Миллером, который не хотел часто печатать сочинения поэта. Тредиаковский примыкает к «русской группе», и пишет в Синод донос на Миллера, указывающий на ряд «грешков» ученого: неверный перевод многих религиозных текстов. В результате в декабре 1756 года составляет для императрицы доклад, в котором просилось конфисковать «Ежемесячные сочинения». Возможно бы, донос Тредиаковского остался бы незамеченным, но как раз вместе с ним из печати подоспел номер «Сочинений» с переводом Фонтенелля о множественности миров, сделанным поэтом Кантемиром. Разумовский в этот раз смог отстоять журнал.
Но ключевая дискуссия между «немецкой» и «русскими» группами была другой — речь шла о «норманнской» теории. Немецкие историки во главе с Миллером настаивали: славяне сами не способны были создать государство, им помогли извне — европейцы норманны. Предположение было основано на эпизоде из «Повести временных лет» о призвании Рюрика жителями Новгорода. Ломоносов возражал: норманны тогда по уровню социально-политического развития сами недалеко ушли от славян.
Но а этом академическом споре Ломоносов действует не только по правилам научной полемики. Не пренебрегает он и доносами. В январе 1761 года Ломоносов пишет в президиум Академии записку, в которой утверждает, что Миллер — политический злоумышленник, ненавидящий Россию и стремящийся к ее унижению. Причиной этого послужила не «норманская теория», а внимание Миллера к периоду Смутного времени. «Миллер акцентирует пятна на одежде российского тела, не желая замечать многие истинные ее украшения», - цитировал историк цензуры Павел Рейман Ломоносова. Президиум Академии согласился с доводами, и рекомендовал Миллеру закончить историю Россию смертью царя Федора Иоанновича, а о Смуте лучше молчать. «Уже в то время доносы оседлали конька горячего патриотизма», - заканчивает рассказ об этом эпизоде упоминавшийся историк Скабичевский.
В 1765 году после воцарения Екатерины II, благоволившей к Миллеру, историка назначают надзирателем Воспитательного дома в Москве. Историк надеялся, что публикация его журнала продолжится и после оставления им редакторской должности — он обязывался присылать каждый месяц для него материалы. Но Ломоносов отказался от этого предложения, настояв, что теперь четыре раза в год будет выходить сборник экономических и физических сочинений. Но в итоге погиб журнал, а сборник так и ни разу не был издан.
Как цензура породила русскую интеллигенцию
Тот факт, что споры в Академии привлекали к себе внимание российского общества, говорил о том, что и само общество в России появилось из податных сословий, обязанных всем царю. Перед безраздельным самодержавием стоял вопрос об адаптации и встраивания в свою систему образованных свободномыслящих людей. Реформы Петра I во многом и задумывались для того, чтобы такие люди появились, и двигали развитие России. Правда, тогда никто не отдавал отчет, что свободное мышление основано на критическом восприятии действительности. А российскую действительность не критиковать во все времена было сложно.
В царствование Екатерины II (1762-1796) были опробованы два способа решения возникшей проблемы образованного сословия: пойти ему навстречу и сделаться партнерами или изолировать от любой возможности влиять на власть.
Императрица Екатерина в начале правления активно способствовала распространению книгопечатания. При этом она проявляет невиданный прежде либерализм: она рекомендует чиновникам на местах способствовать появлению частных типографий. Но уже тогда появляются важные оговорки: печатать только «книги, кои не предосудительны ни христианскими законами, ни правительству, инже добронравию»; до печати «объявлять для свидетельства в Академию наук», где решат, «что дозволено будет, то и печатать».
Сначала разрешение на работу типографий получало довольно мало купцов. Но рынок сбыта в 1760-1770-х годах отличался от предшествующих десятилетий. Теперь появился целый слой жителей страны, которые были заинтересованы в чтении русских изданий. Первые 20 лет правления Екатерины II книжная печать и торговля расширяются. Из-за этого уже в 1776 году императрица разрешает иностранцам в России издавать не только европейские, но и русские книги. В связи с этим появляется прообраз copyright: запрещено перепечатывать книги, изданные в других типографиях. Либерализация книжного дела доходит до того, что даже католикам и протестантам позволялось после предварительной ставшей привычной синодальной цензуры публиковать книги на русском языке.
И как апогей либерализации Екатерины II - «Указ о вольных типографиях» от 15 января 1783 года. «Всемилостивейше повелеваем. Типографии не отличать от прочих фабрик и рукоделий, поэтому позволять в обеих столицах и во всех городах Империи заводить их, не требуя ни от кого дозволения», а только давать знать Управе Благочиния (полиции — С. П.), того города, в котором заведена типография, в них печатать книги на российском и иностранных языках, не исключая восточных», - говорилось в указе. Книги мог издавать любой желающий.
На этом фоне проходит почти незамеченным эпохальное событие в истории русской цензуры — она появляется как регулярный, а не время от времени проявляющийся политический инструмент. В «Указе о вольных типографиях» надзор за растущим книжным рынком передан в руки полиции. Историю России принято характеризовать цикличной — такова же и история местной цензуры. Общий литературный и журналистский климат в стране всегда зависел от того, кто надзирает за печатным словом: министерство внутренних дел или министерство просвещения. Но полиция, первые несколько лет почти не пользуется карательным правом на книжном рынке, так как общий фон царствования благоволил печатанию различных книг.
Все меняется через несколько лет. События Великой Французской революции подорвали многие из либеральных начинаний Екатерины II. Императрица разворачивает первую в истории России политическую реакцию. Полиция начинает цензурную работу. Доходило до того, что на площадях российских городов сжигали сочинения французских просветителей, с которыми сама Екатерина была в многолетней переписке.
В 1790 году Александр Радищев издает в своей «вольной типографии» «Путешествие из Петербурга в Москву». Автора арестовывают. Но книга важна не тем, что это был один из первых попыток, причем попыток весьма монументальных и жестких осудить крепостничество и порядки в Российской империи. Важнее было происхождения автора: Радищев был хорошо образованный дворянин. Его арестовывали и отправили в сибирскую ссылку.
Вместе с русской цензурой родилась и русская интеллигенция.