Театральный процесс. Почему «японский Нюрнберг» де-факто оказался спектаклем

Среди множества монументов, расположенных на территории токийского святилища Ясукуни, один занимает совершенно особое место. На сером обелиске, установленном в 2005 году у входа в музей военной истории «Юсюкан», изображен импозантный джентльмен в судейской мантии. Под портретом написано: «Когда время смягчит страсти и предубеждения, когда Разум сорвет маску с искажений, Справедливость беспристрастно потребует, чтобы многое из того, что когда-то подверглось хуле, удостоилось похвалы — и наоборот».

Имя джентльмена — Радхабинод Пал, а процитированные слова принадлежат Джефферсону Дэвису — первому и последнему президенту мятежного американского Юга. В историю Радхабинод Пал вошел как единственный из судей созванного в 1946 году Международного военного трибунала для Дальнего Востока (известного также как Токийский процесс), проголосовавший за полное оправдание всех обвиняемых. Цитатой из Джефферсона завершается его «Особое мнение» — колоссальный документ из нескольких сотен страниц, в котором индийский судья приводит доводы в пользу вынесенного им оправдательного вердикта.

Из 28 представших перед трибуналом обвиняемых двое (бывший министр иностранных дел Ёсукэ Мацуока и бывший начальник генштаба Императорского флота Осами Нагано) не дожили до вынесения приговора, а один (идеолог Сюмэй Окава) был признан невменяемым. Остальные 25 признаны виновными: семеро из них были приговорены к смертной казни через повешение, шестнадцать — к пожизненному заключению, еще двое (бывшие министры иностранных дел Сигэнори Того и Мамору Сигэмицу) — к 20 и 7 годам тюрьмы соответственно.

Казалось бы, продолжавшийся более двух с половиной лет «японский Нюрнберг» поставил точку во Второй мировой войне, наказал виновных в чудовищных злодеяниях и закрыл самую мрачную страницу в истории Страны восходящего солнца. Тем не менее почти восемь десятилетий спустя в самом центре японской столицы стоит памятник человеку, написавшему пространную апологию всем обвиняемым, представшим перед Токийским трибуналом. При этом подобное отношение к процессу над военными преступниками (совершенно немыслимое применительно к Нюрнбергскому процессу) в Японии наших дней является едва ли не мейнстримным. Как так вышло? Попробуем разобраться.

Эпидемия самоубийств и странный суд

Формальным основанием для учреждения Токийского трибунала была Потсдамская декларация, опубликованная 26 июля 1945 года. Помимо прочего, в ней правительства США, Великобритании и Китайской Республики, отрицая стремление к тому, чтобы «японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация», подчеркивали, что «все военные преступники, включая тех, которые совершили зверства над нашими пленными, должны понести суровое наказание». Условия декларации были приняты Японией 14 августа того же года, а 2 сентября на борту линкора «Миссури» ее представители подписали Акт о капитуляции, по которому вся власть в стране перешла в руки главнокомандующего оккупационными войсками генерала Дугласа Макартура.

Уже 11 сентября Макартур отдал распоряжение об аресте первой группы подозреваемых из числа военно-политического руководства Японии, но почти сразу события стали развиваться не так, как хотелось американскому военачальнику. Возглавлявший «список Макартура» бывший премьер-министр Хидэки Тодзё, кабинет которого принял решение о начале войны с Соединенными Штатами в 1941 году, попытался покончить с собой при аресте.

Врачам удалось сохранить ему жизнь, но многие из его соратников оказались более «удачливыми»: в течение нескольких месяцев с собой покончили бывшие министры армии Хадзимэ Сугияма и Корэтика Анами, бывший министр здравоохранения Тикахико Коидзуми, бывший министр образования Кунихико Хасида и непосредственный предшественник Тодзё на посту премьера Фумимаро Коноэ.

Посреди этой «эпидемии самоубийств» среди подозреваемых штаб-квартира Макартура работала над уставом будущего трибунала, который был в итоге опубликован в январе 1946 года. За основу был взят устав Нюрнбергского процесса, начавшегося в Германии за два месяца до этого. Как и в Нюрнберге, подсудные деяния были разделены на три категории: к преступлениям класса «А» были отнесены преступления против мира (развязывание агрессивной войны), к классу «В» — военные преступления (особо тяжкие нарушения законов и обычаев ведения войны, такие как, например, расправы над пленными), а к классу «С» — преступления против человечности (массовое систематическое насилие в отношении гражданского населения).

Вместе с тем Токийский процесс отличался от Нюрнбергского целым рядом важных особенностей. Во-первых, только те из подозреваемых, кому вменялись в вину преступления класса «А», могли предстать перед трибуналом. На практике это означало, что в отношении каждого из оказавшихся на скамье подсудимых нужно было доказать участие в сговоре с целью развязывания агрессивной войны — деянии, которое до конца Второй мировой не было кодифицировано в качестве преступления в международном праве (в отличие, например, от военных преступлений, определенных Гаагскими конвенциями 1899 и 1907 годов). Сложность этой задачи стала очевидной уже в Нюрнберге: из 22 обвиняемых в преступлениях против мира виновными были признаны только 12. Помимо очевидных возражений, касающихся обратной силы применяемой нормы, сторона защиты в Токио настаивала на том, что война Японии против США носила оборонительный характер.

Во-вторых, в отличие от Нюрнбергского процесса, на котором сторона обвинения была представлена командами юристов из США, Великобритании, Франции и СССР, обвинителями на Токийском трибунале выступали исключительно американцы во главе с главным прокурором Джозефом Кинаном. Это обстоятельство негативно отразилось на качестве предъявленных стороной обвинения доказательств. Своеобразное «состязание» четырех прокурорских команд в Нюрнберге позволило собрать сокрушительное по своей силе досье из неоспоримых документальных свидетельств, изобличающих преступления нацистского режима. По сравнению с этим доказательная база, собранная обвинением для Токийского процесса, была слабой даже для обычного уголовного процесса: в качестве доказательств трибунал без каких-либо возражений принимал сделанные без присяги устные свидетельства, дневниковые записи, сообщения прессы и неаутентифицированные документы.

В-третьих, подобранный Макартуром состав суда вызывал серьезные сомнения в своей беспристрастности. Так, председательствующий судья Уильям Уэбб еще в 1943 году по поручению правительства Австралии расследовал преступления японских военных в Новой Гвинее, а представлявший Филиппины судья Дельфин Харанилья и вовсе был жертвой японской оккупации: в 1942 году он был среди многих тысяч пленных, подвергнутых печально известному Батаанскому маршу смерти. Ходатайство стороны защиты об отводе было оставлено трибуналом без удовлетворения.

Но, пожалуй, самой большой проблемой трибунала почти сразу стал вопрос об ответственности императора Хирохито.

Император: казнить нельзя помиловать

По конституции 1889 года единственным источником власти в Японии был, в силу его божественного происхождения, император, в исключительном ведении которого была не только гражданская, но и военная власть. Статья 11 прямо указывала, что армией и флотом командует император, а 13-я статья устанавливала, что только император может объявлять войну, а также заключать мир и подписывать иные международные соглашения.

Таким образом, с формальной точки зрения все действия японских армии и флота имели своим началом императора Хирохито. Неудивительно, что американское общественное мнение было настроено по отношению к нему максимально сурово: проведенный Gallup в июне 1945 года опрос показал, что семь из десяти американцев считали императора виновным в развязывании войны; при этом каждый третий полагал, что император должен быть казнен. Подобные настроения разделял и американский политический класс: 18 сентября того же года сенатор от штата Джорджия Ричард Расселл призвал администрацию Трумэна привлечь Хирохито к суду; соответствующая резолюция была поддержана Сенатом единогласно.

Вместе с тем, несмотря на отдельные антимонархические высказывания (такие как, например, знаменитая статья «Об отречении императора» будущего председателя Верховного суда Японии Кисабуро Ёкоты), поддержка монархии в японском обществе оставалась чрезвычайно высокой: опрос, проведенный в феврале 1946 года, показал, что за сохранение монархии выступают 91% японцев. В том же феврале 1946 года — менее чем через шесть месяцев после окончания войны — Хирохито отправился в продолжительное турне по своей стране. Радушный прием, оказываемый ему подданными, наглядно продемонстрировал американской оккупационной администрации правдивость приведенного выше «рейтинга».

С самого начала генерал Макартур оказался в щекотливом положении. С одной стороны, ему вменялось в обязанность предать суду всех виновных в войне. С другой — нужно было удержать многомиллионную страну, не знавшую до этого внешнего управления, в повиновении. Последняя задача осложнялась тем, что почти никто в американской оккупационной администрации не владел японским и не понимал культуру страны, государственность которой нужно было в сжатые сроки переучредить с нуля.

В этих условиях Макартур и его начальство в Вашингтоне приняли решение оставить императора Хирохито на троне, используя его в качестве своеобразного рычага: авторитет монарха должен был убедить население Японии принять и внешнее управление, и проводимые американской администрацией радикальные реформы японского государства и общества. Разумеется, ни о каком суде над императором в рамках этого плана речи быть не могло, и поэтому вопрос об ответственности Хирохито был тихо снят с повестки в июне 1946 года.

Финал спектакля

Подобный подход неизбежно превратил Токийский трибунал в спектакль, по сценарию которого вся вина за войну должна была лечь исключительно на экс-премьера Тодзё со товарищи. Сторона обвинения при этом исполняла роль негласных адвокатов «хорошего царя», которого сидящие на скамье подсудимых «плохие бояре» против его воли втянули в катастрофическую авантюру. Несмотря на то что плохие, но патриотически настроенные «бояре» изо всех сил старались следовать этому неписаному сценарию, вся затея едва не потерпела крах, когда в ходе одного из заседаний в декабре 1947 года Тодзё неожиданно заявил, что для подданного императора было бы немыслимо сделать что-то противоречащее воле монарха.

Главный прокурор Кинан побелел от ужаса, а представляющий выступавшую за привлечение Хирохито к суду Австралию председательствующий судья Уэбб поспешил уточнить у Тодзё, отдает ли он себе отчет в том, что означают его слова. В конечном счете Кинану удалось замять этот эпизод: через третьих лиц Тодзё была передана настоятельная просьба «уточнить» свои показания, что тот и сделал на следующем же заседании суда, сказав, что выступавший за дипломатическое решение конфликта император лишь в последний момент «неохотно» (しぶしぶ) согласился с рекомендацией кабинета министров и руководства армии вступить в войну. После этого каких-либо существенных отступлений от сценария не происходило, и спектакль был благополучно доигран до конца.

Итог трибунала полностью удовлетворил ключевые стороны процесса. Император Хирохито (равно как и все члены его большой семьи) получил иммунитет от судебного преследования и сохранил свой трон, хотя и со значительно урезанными полномочиями; его самое долгое в японской истории правление завершилось лишь в 1989 году с его смертью. Американская оккупационная администрация приобрела ценнейший инструмент, позволивший ей без особых затруднений управлять Японией до восстановления ее суверенитета по Сан-Францисскому мирному договору 1951 года. Даже подсудимые, каждый из которых формально отказался признать себя виновным, по сути добились желаемого: сохранения японской государственности и института монархии, ради которых они были готовы пожертвовать собой.

Повешенные внесены в «пантеон» святилища, осужденные амнистированы

Вместе с тем едва ли не главный парадокс Токийского процесса заключается в том, что его первыми публичными критиками стали участвовавшие в нем судьи. Помимо уже упомянутого особого мнения Радхабинода Пала, различными критическими замечаниями в адрес трибунала и его итогов отметились француз Анри Бернар, нидерландец Берт Рёлинг, филиппинец Дельфин Харанилья и председатель суда Уильям Уэбб.

Своеобразно итоги процесса были оценены и японским обществом. Его националистически настроенная часть и по сей день считает семерых повешенных едва ли не героями, добровольно принявшими бесчестие и смерть, чтобы сохранить государство и монархию. Популярности такой позиции немало способствовали описанные выше серьезные недостатки процесса: низкое качество предъявленных обвинением доказательств, применение несуществующих на момент совершения деяния норм, привлечение заведомо пристрастных судей без возможности их отвода.

Но, пожалуй, главная проблема Токийского трибунала состоит в том, что «Справедливость» с большой буквы «С», о которой писал Радхабинод Пал, оказалась вынесенной за скобки процесса, итог которого был «подогнан под ответ», продиктованный соображениями политического толка. И хотя вина осужденных едва ли может быть подвергнута сомнению с точки зрения истории, вопиюще театральный характер суда и избирательный подход к выбору обвиняемых навсегда запятнали «японский Нюрнберг» обвинением в профанации правосудия.

Символично, что после обретения Японией полного суверенитета все оставшиеся в живых осужденные были амнистированы. Проходивший подозреваемым и арестованный по классу «А» министр промышленности и торговли в кабинете Тодзё Нобусукэ Киси уже в 1957 году стал премьер-министром, а премьерская каденция его внука Синдзо Абэ и вовсе станет самой долгой в истории Японии. Казненные по приговору трибунала военные преступники в 1978 году были внесены в «пантеон» святилища Ясукуни, где их души, согласно местным верованиям, обретаются и поныне.

Совсем недалеко от серого обелиска с портретом импозантного джентльмена в судейской мантии.