Ровно тридцать лет назад, 19 августа 1991 года несколько деятелей из ближайшего окружения Михаила Горбачева, воспользовавшись его отпуском, объявили в Советском Союзе чрезвычайное положение и собрались «откатить» перестройку обратно. На деле создание Государственного комитета по чрезвычайному положению лишь ускорило конец СССР, а последним «дворцовым переворотом» в истории осталось смещение Хрущева в 1964 году. Историк Борис Соколов анализирует, почему коммунистический путч был с самого начала обречен на провал, и почему смещение Горбачева по примеру хрущевской отставки стало невозможно.
Августовский путч 1991 года превратился в революцию, ставшую границей двух эпох. К тому времени, когда оппоненты Михаила Горбачева, по иронии истории составлявшие его ближайшее окружение, попытались захватить власть, чтобы вернуть Советский Союз в доперестроечное состояние, страна уже прошла точку невозврата в процессе распада на национальные республики. К моменту путча разладились межреспубликанские хозяйственные связи. В Нагорном Карабахе, Абхазии и Приднестровье развивались межэтнические конфликты, переходящие (а в Карабахе уже перешедшие) в вооруженную фазу. Ввиду острого дефицита многие продовольственные товары распределялись по талонам. Практически все республики приняли законы о приоритете республиканских законов над союзными (журналисты это назвали «парадом суверенитетов»). Хотя бы частично преодолеть все нараставший правовой и экономический хаос, по замыслу Горбачева, должен был новый союзный договор, превращавший страну в конфедерацию, в которую могли войти от 9 до 15 членов.
22 июля Борис Ельцин, как президент РСФСР, издал указ «О департизации», предписывающий ликвидацию всех партийных организаций на предприятиях и в учреждениях. Это основательно подрывало власть КПСС, которая только и имела организации по месту работы. В сентябре Комиссия конституционного надзора, по представлению Горбачева, должна была рассмотреть этот указ на соответствие Конституции, но по очевидным причинам не успела этого сделать.
29 июля в Ново-Огареве конфиденциально встретились Горбачев, Ельцин и президент Казахстана Нурсултан Назарбаев и договорились о подписании нового союзного договора 20 августа. Неофициально было решено, что Назарбаев станет премьер-министром союзного государства. 2 августа Горбачев объявил о дате подписания союзного договора в телеобращении. После этого глава правительства Виктор Павлов, председатель президиума Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов и главы силовых ведомств – председатель КГБ Владимир Крючков, министр внутренних дел Борис Пуго, министр обороны Дмитрий Язов поняли, что они вряд ли сохранят посты в новом союзном руководстве - это и было толчком к перевороту, призванному предотвратить подписание союзного договора, отстранить Горбачева от реальной власти и по возможности вернуть страну в 1985 год. 4 августа Горбачев отбыл на отдых в крымскую резиденцию в Форосе, чтобы 19 августа вернуться для подписания союзного договора. Таким образом, 19 августа становилось крайней датой для переворота. Готовить его начали сразу после отъезда президента СССР.
2 марта 1991 г. Будущие участники путча поздравляют Михаила Горбачева с 60-летием. По часовой стрелке, начиная с Геннадия Янаева (напротив Горбачева): Дмитрий Язов, Владимир Крючков, Борис Пуго, Анатолий Лукьянов, Александр Бессмертных, неизвестный, Валерий Болдин, Валентин Павлов
5 августа на секретном объекте КГБ «АВС» в Москве Крючков встретился с Язовым. 6 августа Крючков приказал своим сотрудникам составить стратегический прогноз введения в стране чрезвычайного положения, к подготовке которого был также привлечен командующий ВДВ Павел Грачев. В тот момент одна воздушно-десантная дивизия и несколько десантно-штурмовых бригад относились к КГБ, и их предполагалось, наряду с армейскими ВДВ, активно использовать для введения чрезвычайного положения. Однако Грачев не был посвящен в то, что ЧП предполагается ввести в самые ближайшие дни: на подготовку военного переворота было две недели.
Было решено частично повторить сценарий смещения Никиты Хрущева в 1964 году, изолировав Горбачева в Крыму. Только ситуации 64-го и 91-го годов различались коренным образом. В первом случае речь шла, по сути, о дворцовом перевороте, когда при поддержке силовых структур и большинства членов ЦК КПСС предполагалось вполне легально отправить Хрущева в отставку на внеочередном пленуме ЦК. Никаких независимых политических структур в стране не было, как и реальной оппозиции, и даже диссидентское движение еще только зарождалось.
Перед августовским путчем ситуация была совершенно иной. Вовсю разворачивался «парад суверенитетов», и союзный центр уже не контролировал союзные республики, включая крупнейшую из них, РСФСР, где президентом был лидер демократической оппозиции Борис Ельцин, а обе столицы, Москву и Ленинград, возглавляли оппозиционные мэры.
Силовые структуры уже действовали с оглядкой на республиканские власти. В их распоряжении не было легального способа устранения Горбачева от власти, и эту проблему заговорщики так и не смогли решить вплоть до самого провала путча. Заговор против Хрущева готовился на протяжении многих месяцев, еще с конца 1963 года, при этом упор делался не на военную составляющую, а на политическую, поскольку требовалось склонить к отставке «дорогого Никиты Сергеевича» большинство членов ЦК. В военном же отношении требовалось только заручиться поддержкой заговора со стороны министра обороны и председателя КГБ, так как не предполагалось использовать войска для каких-либо военных действий, даже на уровне их перемещения в Москву или в Крым. Поддержка министра внутренних дел здесь принципиального значения не имела, так как силовые возможности МВД были несопоставимы с силовыми возможностями Минобороны и КГБ. Поддержка же последних была необходима только для того, чтобы Хрущев не мог использовать чекистов и военных для противодействия заговорщикам.
А вот в 1991 году на политическую подготовку переворота не было ни времени, ни возможностей, а на военную банально не хватало времени. В тот момент уже было ясно, что введение чрезвычайного положения и восстановление союзного контроля над республиками в ряде случае не обойдется без большого кровопролития. Точно так же, трудно было восстановить контроль над Москвой, Ленинградом и Свердловском без широкого применения вооруженного насилия. Соответственно, требовалось подобрать такие воинские части и командиров из состава Минобороны, КГБ и МВД, которые, в случае необходимости, стали бы стрелять в своих соотечественников. Трудно сказать, была ли такая задача вообще выполнима в Советском Союзе летом 1991 года, но ее точно нельзя было осуществить за 14 дней. Заговорщики это понимали и проливать кровь не предполагали, по крайней мере, в первое время.
Нужно было найти командиров, готовых стрелять по соотечественникам
Но они вряд ли знали, как будут вводить чрезвычайное положение. Уже одна эта неопределенность по поводу методов осуществления переворота и отсутствие надежных воинских частей должны были обречь за говор на неудачу. Но были и другие причины.
Помощник Горбачева по международным делам Анатолий Черняев 3 августа, собираясь на следующий день отправиться с Горбачевым в Форос, записал в дневнике исповедь Михаила Сергеевича:
««Вот, Толя... устал я до черта!.. Завтра придется еще заседание Кабинета министров проводить: урожай, транспорт, долги, связи (производственные), денег нет, рынок... Павлов говорит, что «если вы не придете (на заседание), ничего не получится. Все тянут в разные стороны: дай, дай, дай!.. Везде — труба». Вспомнил о Ельцине и Назарбаеве — как он с ними накануне встречи с Бушем в том же Ново-Огареве пьянствовал до 3-х утра и договаривался о Союзном договоре и о последующих выборах. «Ох, Толя. До чего же мелкая, пошлая, провинциальная публика. — Что тот, что другой! Смотришь на них и думаешь — с кем, для кого?.. Бросить бы все. Но на них ведь бросить-то придется. Устал я»... И тем не менее, вечером дал интервью о Союзном договоре — все сказал... Заангажировался фактически на свободную конфедерацию».
Черняев в тот момент еще наивно верил, что «М. С. воспользовался Ельциным как бульдозером для расчистки поля своим идеям». Тут же Черняев привел горбачевское мнение об Александре Яковлеве:
«Он — фигура, с именем, в общественном мнении о нем всякое — и отрицательное, и положительное. Как бы то ни было, он — второе лицо среди инициаторов перестройки. Ушел бы в науку или даже на пенсию — остался бы таким в истории. А он суетится, идет в подручные к Гавриле Попову. Занялся вместе с Шеварднадзе новой партией — какое-то Движение демократической реформы... Фигуряют оба на всех оппозиционных собраниях... у Руцкого — тоже. Чуть ли не каждый день какое-нибудь интервью в оппозиционных газетах...»
Горбачев, вероятно, рассчитывал как-то лавировать между Ельциным и Назарбаевым, но в то же время окончательно отказавшись от союза с одним из главных архитекторов перестройки Александром Яковлевым и с демократическими силами. Это предрешало его политическую гибель в недалеком будущем.
18 августа в 13.00 первый заместитель председателя Совета обороны СССР Олег Бакланов, член политбюро и секретарь ЦК КПСС Олег Шенин, руководитель аппарата президента СССР Валерий Болдин, главнокомандующий сухопутными войсками генерал армии Валентин Варенников и начальник 9-го управления КГБ, ведавшего охраной высших должностных лиц, Юрий Плеханов вылетели в Форос к Горбачеву.
По словам Черняева, Горбачев вечером 18 августа так изложил ему разговор с представителями будущего ГКЧП:
«…они мне предложили два варианта: либо я передаю полномочия Янаеву и соглашаюсь с введением чрезвычайного положения, либо - отрекаюсь от президентства. Пытались шантажировать (не пояснил - как). Я им сказал: могли бы догадаться, что ни на то, ни на другое я не пойду. Вы затеяли государственный переворот. То, что вы хотите сделать, - с этим Комитетом и т.п. - антиконституционно и противозаконно. Это - авантюра, которая приведет к крови, к гражданской войне. Генерал стал мне доказывать, что они «обеспечат», чтобы этого не случилось.
Я ему: извините, товарищ Варенников, не помню вашего имени отчества...
Тот: Валентин Иванович.
Так вот: Валентин Иванович - общество, это не батальон. Налево - марш и шагай. Ваша затея отзовется страшной трагедией, будет нарушено все, что уже стало налаживаться. Ну, хорошо: вы все и всех подавите, распустите, поставите везде войска, а дальше что?..»
Когда заговорщики поняли, что легализовать заговор с помощью Горбачева не удастся (тот отказался уходить в отставку или передавать полномочия вице-президенту Геннадию Янаеву), они решили посвятить в заговор самого Янаева, причем не открывая карты до конца и утверждая, что Горбачев тяжело болен и не может исполнять свои обязанности. Это произошло после 20.00 18 августа в Кремле. Таким образом, формальный глава Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП) был посвящен в заговор, и то не полностью, за считанные часы до начала путча.
Формального главу ГКЧП Янаева посвятили в заговор за несколько часов до путча
До первой и единственной пресс-конференции ГКЧП Янаеву уже не пришлось спать. Неудивительно, что его трясущиеся руки сказали журналистам и телевизионной аудитории о перспективах провала путча гораздо больше, чем все заявления Янаева и других членов ГКЧП. Если бы Янаев отказался играть отведенную ему роль, заговорщики лишились бы даже видимости легальности своих действий. Отказ же Горбачева легализовать заговор также оставил путчистов без реального лидера. Янаев, который был всего лишь тенью Горбачева, на эту роль явно не годился, как не годились на эту роль по своему положению, волевым и интеллектуальным качествам другие члены ГКЧП, а также Лукьянов и Варенников. Это также предопределило провал путча.
Геннадий Янаев и Михаил Горбачев
Войска слабо представляли, чьи приказы они выполняют и какие задачи перед ними стоят. Точно так же спецгруппа КГБ «Альфа» отказалась выполнять приказ Крючкова о штурме Белого дома, поскольку офицеры «Альфы» были уверены, что штурм приведет к большим жертвам среди мирных граждан. Возможно, они бы и согласились действовать, но только в том случае, если бы получили письменный приказ от верховного главнокомандующего. Однако Янаев такого приказа отдавать не стал, да и вряд ли всерьез воспринимался войсками в этом качестве. Отсутствие лидера привело к неразберихе при осуществлении плана переворота. Не были арестованы Ельцин и другие лидеры демократических сил, не был разработан конкретный план использования войск в Москве, и т. д.
Войска слабо представляли, чьи приказы они выполняют и какие задачи перед ними стоят
Как реагировали на августовский путч представители разных слоев общества? 19 августа ученый-биолог Сергей Гроховский, возвращаясь поездом с друзьями из байдарочного похода по Сибири, в Сольвычегодске впервые узнал о событиях в стране:
«Пронесся слух, что сняли М.С. И началось. Андреич вытащил запакованный в байдарку приемник: Радиообращение тройки. Оживленная дискуссия. Тоска. Опять радио. Что-то нас ждет… Поймали “голос” — Ельцин, Шеварнадзе и Яковлев под домашним арестом… Чрезвычайное положение. Комендантский час. Все побоку. Желающим — 15 соток (а не желающим — 15 лет?!). Тоска. Озабочены спасением мальчиков и перспективой добраться домой… Вся власть в руках ГКЧП и его представителей на местах. Редакции газет окружены. В Москве БТРы… На станциях патрули — менты и в штатском. Радио, радио… Возле “Белого дома” баррикады, выходит 9 газет. Москва в войсках, улицы перегорожены. Захвачен центральный телеграф, прервана передача “Эха Москвы”».
Первые сообщения заставляли сторонников перестройки мрачно смотреть на перспективы развития страны, да и на свое собственное будущее. Но очень скоро организованное сопротивление путчистам, консолидировавшееся вокруг Бориса Ельцина и Верховного Совета РСФСР в Белом доме, и выявившаяся неспособность путчистов взять под свой контроль ситуацию в столице и в стране в целом, породили надежды на то, что путч провалится, а Россия сделает большой шаг к демократии и обретению суверенитета.
Борис Ельцин у Белого Дома. Справа - Александр Коржаков. Над Коржаковым - Виктор Золотов, ныне - глава Росгвардии
ТАСС
И даже те, кто сочувствовал идеям ГКЧП, поняли, что с переворотом что-то не так. Писатель Николай Коняев в записи 19 августа так передал свои впечатления от лидеров путча:
«…пошел смотреть программу «Время». Там вместо опостылевшего всем М.С. Горбачева – Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП)… Лица славянские, спокойные, но в глазах страх… И речи тоже, хотя и правильные по смыслу – «Растоптаны результаты общенационального референдума… Кризис власти катастрофически сказался на экономике… Хаотическое, стихийное скольжение к рынку вызвало взрыв эгоизма»… – но какие-то отдельные от тех, кто произносит их, не наполнены они энергией и силой власти. И только как-то смутно, неправдоподобно и очень страшно от этих слов…»
А 20 августа констатировал:
«Вот и дождались… Ельцин объявил государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) вне закона, и часть войск перешла на его сторону.
Но это – в Москве.
А здесь, в Вознесенье, никто не строит баррикад, даже и говорят о происшествии без интереса.
Одобряют – что турнули Горбачева, тревожатся – кто-то пустил слух! – что не будут отоваривать августовские талоны на водку.
Остальное – никого не волнует».
Журналист «Комсомольской правды» Андрей Дятлов, все 3 дня путча с коллегами находившийся в Белом доме и готовивший листовки для распространения среди москвичей, утром 20 августа отметил в дневнике:
«Депутаты пытаются вести работу в войсках. Солдаты говорят, что до последнего момента не знали, зачем и куда идут, против кого выступать».
Утром 21 августа на сторону Ельцина перешли командующий ВДВ Павел Грачев, командующий ВВС Евгений Шапошников, командующий РВСН Юрий Максимов и командующий ВМФ ВМФ Чернавин, потребовавшие вывода войск из Москвы, а «Альфа» отказалась штурмовать Белый дом. Это означало провал путча.
Киносценарист Анатолий Гребнев так прокомментировал 19 августа образование ГКЧП:
«Ах, Михаил Сергеевич, Михаил Сергеевич, ведь тебя же предупреждали! Отдал Бакатина, взял Пуго! Доверился Язову и Крючкову! Бегал по Георгиевскому залу, уговаривал депутатов голосовать за Янаева! Шарахался от демократов, не верил, боялся. Вот тебе твоя партия и показала!»
Редактор павлодарской газеты «Звезда Прииртышья» в Казахстане Юрий Поминов оценил действия путчистов скептически:
«Намерения — исключительно благие. А у Горбачева разве были не благие?... Впрочем, уже по составу ГКЧП можно судить о его намерениях: тон там, похоже, задают «силовики» и военно-промышленные «генералы»… Да, это правда: все мы устали от перестроечной неразберихи, перманентного кризиса, всего этого хаоса... Но будет ли лучше от того что делается и так ли делается?» Он же сохранил в памяти некоторые вопросы, которые задавали на пресс-конференции журналисты членам ГКЧП: «…понимают ли члены ГКЧП, что они совершили государственный переворот, и какой он — образца 1917 или 1964 (когда сместили Хрущева) года; советовались ли члены ГКЧП с Пиночетом (аплодисменты в зале); насколько временно ваше временное правительство?»
Ученый-биохимик и писатель Лев Остерман, появившийся у Белого дома вечером 20 августа, отметил в дневнике:
«Главным, чрезвычайно приятным и, признаюсь, вовсе неожиданным сюрпризом для меня было то, что защитники дома на 99% были молодыми людьми в возрасте от 18 до 30 лет. Я-то думал, что большинство составят люди среднего возраста - те, кто обычно ходил на митинги (там бывало много и пожилых, но здесь и ночью я не предполагал их увидеть). Активизация молодежи - фактор очень важный!»
Пилот гражданской авиации Василий Ершов так прокомментировал путч 21 августа, еще до его завершения:
«…не верю я ни Янаеву, ни Ельцину. Знаю только одно: страшная борьба за власть. Хунта – за возврат к тоталитарному социализму, а я лично – за капитализм. Весь мир от нас отшатнулся. Демократии конец… Но народу рот уже не заткнешь. Он хватил свободы». 22 августа Ершов был уже на стороне Ельцина: «Смотрел я сессию Верховного Совета России. Ельцин молодец. Он не признал хунту, а за ним и многие во всех городах и весях. А там, где обкомы и прочие подчинились ей, тех он отстранил. Армия стала присягать Ельцину».
На сторону защитников Белого дома перешли 10 танков танкового батальона во главе с майором Сергеем Евдокимовым. Правда, в танках не было боекомплекта. Много лет спустя подполковник Евдокимов вспоминал:
«За всех военных говорить сложно, но в основном они поддержали действия ГКЧП. Я слышал разговоры в штабе полка, дивизии в ночь с 20 на 21 августа, и, судя по тому, о чем шла речь, все было именно так. Отчасти причина в субординации, ведь слово начальника было законом для подчиненных. Я же исходил из логики, что наш главный начальник – это верховный главнокомандующий (т. е. Горбачев. – Б. С.), а он не приказывал ни входить в Москву, ни штурмовать Белый дом. Приказ же ГКЧП в ситуации, когда не поступило соответствующее указание верховного главнокомандующего, был неправомочным и преступным».
Но, даже несмотря на сочувствие ГКЧП, почти никто из военных не готов был стрелять по безоружным людям.
Символической оказалась подпись под фото снятия статуи Дзержинского с постамента: «Ф. Э. Дзержинский уходит. Лубянка остается». После подавления путча не последовало тех радикальных реформ, на которые рассчитывали приверженцы демократии. Главное, практически в неприкосновенности сохранились прежние силовые структуры: КГБ, Министерство обороны, МВД, прокуратура, судебная система. Из этих министерств и ведомств убрали только нескольких первых лиц, скомпрометированных связями с ГКЧП. Основные кадры со своей советской идеологией уцелели и благополучно воспроизводили и воспроизводят своих преемников.
22 августа 1991 года было объявлено Днем российского флага. Собственно, триколор – это одно из немногих завоеваний августовской революции, которое сохранилось до наших дней. То, что в России через 30 лет все наследие августа 1991 года сведется к новому государственному флагу, тем, кто вечером 21 августа ощущал себя победителем, не могло привидеться даже в страшном сне.