История
30 лет назад первый Съезд народных депутатов СССР стал событием, потрясшим страну. Телевизионные трансляции из Кремлевского дворца с 25 мая по 9 июня собирали у экранов многомиллионную аудиторию, какую не собирал ни один футбольный чемпионат. Каждый вечер тысячи советских граждан в больших и малых городах выходили на улицы, чтобы обсудить увиденное и выразить свое отношение. По мнению многих современников, съезд начался в одной стране, а кончился в другой. По просьбе The Insider члены демократической Межрегиональной депутатской группы — Николай Травкин, Аркадий Мурашев и Сергей Станкевич вспоминают основные сюжеты съезда, рассказывают, каковы были отношения Горбачева, Сахарова и Ельцина, и дают личные оценки событиям тринадцати дней, перевернувших Советский Союз.
Николай Травкин
К 1989 году Николай Травкин был знаменитым строителем, автором коллективного подряда. Он был награжден за этот метод звездой Героя социалистического труда и в связи с развитием метода от бригады до крупного строительного обьединения прошел путь от бригадира, управляющего трестом до заместителя начальника Главмособлстроя. Избирался депутатом районного, городского и областного Советов.
Съезд народных депутатов был скорее не «новой вехой», а завершающим событием в развитии СССР. Государство в то время держалось на трех китах: страх, ложь и деньги (деньги в том смысле, что все ресурсы распределялись из центра, из Кремля). Страх к 1989 году уже прошел. Горбачев объявил гласность, дал свободу СМИ — стала исчезать ложь. А деньги кончились. Съезд задумывался как последний шаг в создании демократических механизмов, присущих свободным и развитым странам. Все шло к отмене 6-й статьи Конституции (о руководящей роли компартии). И съезд стал по сути событием, ставящим точку на существовании СССР.
С самого первого дня в глаза бросалась такая картина: была бурлящая часть делегатов, в основном одномандатников, которые рвались к трибуне и хотели высказаться. И дисциплинированная часть — делегаты из Средней Азии, а также дисциплинированные коммунисты, не проявлявшие видимого интереса к происходящему и только по команде поднимавшие руку. Юрий Афанасьев назовет их «агрессивно-послушным большинством». А также заметны были нервозность президиума и попытки Горбачева ввести общую сумбурность в какое-то русло.
Съезд открылся — и сразу взорвалась прибалтийская проблема. Прибалты потребовали самостоятельности, тон задавала Литва — Ландсбергис и Прунскене. Причем они требовали не выхода из СССР, а лишь полного хозрасчета и той самостоятельности, которая была прописана в Конституции. Реакция президиума, да и зала была резкая — какой еще свободы они захотели? И они покинули заседание. А ответная реакция рождалась среди российской части съезда, в том числе и демократической, которая оформилась в Межрегиональную депутатскую группу: мол, Россия кормит остальные республики, и стоит от них избавиться — мы сразу заживем, с нашей нефтью, газом, лесом и алмазами. Ельцин ведь позднее всерьез обещал, что через полгода мы заживем как в Европе — или на рельсы, как Анна Каренина.
Двигателем Межрегиональной группы были московские делегаты — Гавриил Попов (главный автор заявлений, обращений, предложений к съезду), Сергей Станкевич, Аркадий Мурашев, которые фактически руководили всей текущей работой. Борис Ельцин стал одним из пяти сопредседателей (еще Сахаров, Попов, Афанасьев и Пальм из эстонской делегации), но было сразу ясно, что он вождь и он только снизошел до демократов, а текущими мелочами он не интересовался. Горбачев как-то сразу признал право группы на существование, давал слово. При этом МДГ не была сверхрадикальной политической сорвиголовой — например, долго обсуждался вопрос, являемся ли мы оппозицией, и на Первом съезде об этом так и не было заявлено. Слово «оппозиция» попахивало чем-то буржуазным, а мы же продолжали строить социализм с человеческим лицом.
"Было сразу ясно, что Ельцин вождь, который снизошел до демократов, а мелочами он не интересовался"
Главной стратегической ошибкой тогда (на мой взгляд, и сейчас) была недооценка местного самоуправления. Наш человек, попадая, к примеру, в Германию, быстро адаптируется и начинает переходить дорогу на зеленый свет в положенном месте. Значит, дело не в менталитете, а в элементарном отсутствии правил, которые заставляют человека быть законопослушным гражданином, отвечать за себя, за семью, за то, как живешь. А ответственный гражданин появляется лишь при наличии базового института власти — местного самоуправления. Мы же все время воспроизводим патернализм сверху и иждивенца снизу. Но местное самоуправление — это долго, минимум 12-15 лет. А всем хотелось быстро. И Межрегиональная группа видела свою основную задачу так: Горбачев нерешительный, значит вместо него нужно привести решительного, а решительным был Ельцин. «Нахлебников нам не надо, Россия — вперед, сейчас рванем». С другой стороны, отличительной особенностью съезда было то, что туда избирали людей с биографией, у которых что-то было за плечами, а не так что вот, босиком и с гитарой, никто и звать никак, собрал митинг, покритиковали ярко и выбрали депутатом. А сегодня — наоборот, за спиной ничего, он идет в депутаты и уже там начинает делать себе биографию… Тогда было время, когда еще сохранялся Союз, но были честные и справедливые выборы. Была гласность, и власти опасались пользоваться административным ресурсом.
"Это было время, когда еще сохранялся Союз, но были честные и справедливые выборы"
Выборы шли без копейки денег, на энтузиазме волонтеров и агитаторов. Я бы назвал три таких кампании: выборы на союзный съезд, на российский и первые выборы российского президента. Все эти выборы были при Горбачеве и в СССР.
Гримаса истории, так сказать: диктатура — честные выборы, демократия — в честность выборов никто не верит. И примета того времени: все жили одной наивной мыслью: вот еще немного — и будем жить гораздо лучше. Теперь же люди считают, что дальше будет только хуже, и в этом коренное различие настроений в обществе.
Аркадий Мурашев
После окончания в 1980 году МВТУ имени Баумана вплоть до 1989 года Аркадий Мурашев работал в Институте высоких температур АН СССР. Во время перестройки стал депутатом Моссовета, активным деятелем неформальных клубов и движений демократического направления.
Всю атмосферу, в которой проходил Первый съезд народных депутатов СССР, можно определить одним словом — эйфория. Было чувство опьяненности тем, что случилось, казалось бы, невозможное. Все наслаждались тем, как из телевизора избранники народа открытым текстом говорят все, что думают.
"Атмосферу, в которой проходил Первый съезд народных депутатов СССР, можно определить одним словом — эйфория"
Если быть точным, демократическая Межрегиональная депутатская группа была формально создана уже после Первого съезда, в августе. А во время съезда шло знакомство и «обнюхивание», но уже были совместные действия и стремление к координации. Мы еще перед съездом собирались в Доме политпросвещения, и там появлялись люди из других городов. Звездами были Сахаров, Гавриил Попов, который контактировал с Ельциным, а я контактировал с такими же молодыми, как я, московскими депутатами — в первую очередь с Сергеем Станкевичем и Ильей Заславским. Со следователем Гдляном я познакомился, когда ездил фотографироваться на удостоверение и там с ним столкнулся. Гдлян из-за расследования «хлопкового дела» был звездой, а меня знали после того, как я по телевизору зачитал коллективное письмо в защиту Ельцина.
Я стал широко известен во время теледебатов, когда шла предсъездовская выборная кампания и в «Вечерней Москве», как положено, за подписью некоего передового рабочего, в традициях еще сталинского времени «наехали» на опального Бориса Николаевича. Все были возмущены, мы искали контактов с Ельциным, поехали знакомиться, и оказалось, что Сергей Станкевич уже написал письмо в его поддержку. Мы все собирали подписи под этим письмом, но его надо было как-то огласить, ведь было понятно, что его никто не напечатает. А я как кандидат от своего района должен был участвовать в дебатах по московскому телеканалу, и я предложил вместо своего выступления огласить это письмо. Наутро я проснулся знаменитым.
А на самом съезде центральными фигурами были Горбачев и Сахаров — весь съезд был их противостоянием.
Еще одним центром притяжения был Ельцин. В Москве он был чрезвычайно популярен, после того как, будучи первым секретарем горкома, ездил в троллейбусе, общался с людьми и говорил прямо и открыто. И после того как его разжаловали и он попал в опалу, на выборах он, естественно, получил 90% голосов.
На съезде он один раз выступил в своем боевом духе, но с нашей неноменклатурной средой он общался мало — посредником был Гавриил Попов, который хорошо Ельцина знал и при этом был неформальным руководителем Межрегиональной группы.
Острыми моментом был конфликт, когда захлопывали и улюлюкали Сахарову, когда коммунистическое большинство по команде вставало, а мы оставались сидеть. И еще когда при выборах Горбачева председателем Верховного Совета Сахаров не стал за него голосовать и ушел со съезда. Никто из нас его примеру не последовал, потому что мы в Горбачеве видели лидера перестройки.
Нам пытались кого-то противопоставить. Например, явным агентом КГБ виделся Жириновский. Он не был делегатом но на непонятных основаниях был допущен в кулуары съезда, вел себя экзальтированно, вокруг него всегда была толпа журналистов. Со своими немногочисленными «соратниками» он приходил и на наши митинги, провоцируя людей на перепалки. При этом он называл себя либеральным демократом и ему единственному было позволено создать партию, чтобы создать впечатление, как у нас выглядят либеральные демократы.
Но безусловным лидером и солистом всего съезда был Горбачев. В те времена он пользовался почти единодушной поддержкой. В кулуарах, если он где-то появлялся, вокруг него моментально собиралась огромная толпа, он постоянно общался с людьми. Мы слушали его как зачарованные. К сожалению, в течение следующих полутора лет от него отшатнулись и ортодоксы, и демократы.
"Безусловным лидером и солистом всего съезда был Горбачев"
Но Первый съезд, как я сейчас думаю, Горбачев задумал с наилучшими, самыми чистыми намерениями. Он понимал, что система полностью сгнила, и искал свежие силы, на кого можно было бы опереться, — для этого и были проведены прямые выборы как проявление непосредственной демократии. А главной ошибкой Горбачева была нерешительность в области экономических реформ, с которыми он опоздал.
Сергей Станкевич
К началу перестройки Сергей Станкевич работал в Институте всеобщей истории АН СССР, занимался изучением истории парламентаризма в США. В 1989 году был одним из лидеров Московского народного фронта.
Одной из ключевых фигур съезда был Андрей Дмитриевич Сахаров, который стал глыбой морального противостояния существующей системе. Можно было сколько угодно спорить по политическим схемам и вопросам, но его моральное неприятие лжи сверху донизу, защищаемой государством, было невероятно привлекательно. Кроме того, он был идеологом конвергенции, о которой сейчас забывают — он считал, что нужно соединить лучшие стороны социализма и лучшие стороны капитализма, не заимствуя худшее. Его моральная концепция была бескомпромиссная, а политическая, напротив, — предполагала компромисс, как бы ни критиковали его профессиональные политики или экономисты.
Сахаров относился к Горбачеву с большим уважением, и внутри нашей Межрегиональной депутатской группы — советской парламентской оппозиции, которая возникла на съезде — он стал моральным лидером, выступая за то, что мы должны с Горбачевым заключить тактический союз и поддерживать его, иначе его просто съедят его же собственные реакционеры в партии.
При этом у Сахарова на трибуне возникла коллизия с Горбачевым, а реакционное большинство его захлопывало. Но у всех на глазах Горбачев не мог продемонстрировать слабину, иначе он бы потерял репутацию в коммунистической партии. Это был ролевой конфликт Горбачева: он был лидером перемен и хотел сотрудничать с движением, выступавшим за перемены, для этого он и затеял съезд. С другой стороны, он оставался главой КПСС, которая оставалась в значительной степени консервативной и взирала на перемены сначала с недоумением, а потом и с недовольством. Этот ролевой конфликт надо было разрешать гораздо раньше. В итоге он и погубил Горбачева как лидера перемен.
Горбачев и затеял Съезд народных депутатов, чтобы переложить центр тяжести власти с компартии, которую он возглавлял, на более легитимный «гражданский» орган, выбранный всей страной. Позднее я понял, что съезд оказался настоящим земским собором. Понятно, что 2250 человек не могут быть эффективным парламентом, но зато они представляли все сословия и земли Советского Союза, как в старину и формировался земский собор. Поскольку большинство было послушно президиуму, то съезд был полезным инструментом для Горбачева: если внутри партии будут наседать консерваторы, то он апеллирует к съезду, который по Конституции первейший орган власти в стране, а если будут наседать радикалы, поднявшие голову при демократизации, то они на съезде в меньшинстве.
Формулировка Юрия Афанасьева про «агрессивно-послушное большинство» прозвучала по итогам борьбы за регламент и повестку дня. Мы предлагали, чтобы депутаты выражали свою волю не тайным голосованием, а поименно, чтобы позицию каждого делегата знала вся страна. Также была выдвинута альтернативная повестка дня, предложенная Сахаровым, в которой прежде всего ставился вопрос о власти и более не предусматривалась «ведущая и направляющая» роль КПСС. Она была отвергнута, и это видела вся страна. А после этого избирался Верховный Совет, и все известные демократы оказались забаллотированы, и стало понятно, что к реальному законотворческому процессу нас не допустят. Тогда Афанасьев и сказал, что агрессивно-послушное большинство съезда нас отодвигает, но мы апеллируем к гражданам, к народу. Гавриил Попов логически продолжил эту линию, объявив о создании Межрегиональной группы (сначала московской депутатской группы) как фракции внутри съезда. Это было политическое землетрясение — раздался буквально крик: «Вы раскалываете съезд, какие фракции могут быть в наше время!» Но для простых граждан это сыграло большую просветительскую и мобилизующую роль.
Черновик записки Сахарова Эдуарду Шеварднадзе о необходимости осудить осуждения разгона мирной демонстрации в Китае на площади Тяньаньмэнь. Из экспозиции выставки, с 25 мая по 2 июня работающей в Сахаровском центре
При этом было сознательное решение не называть себя оппозицией — именно по предложению Сахарова мы рассматривали себя как союзников и Горбачева, и его перестройки.
Вторым лидером демократов стал Борис Ельцин. Сахаров был моральным авторитетом, а Ельцин становился политическим лидером. Сахарова воспринимала как безусловный авторитет интеллигентная часть общества. А Ельцин давал правильный образ и правильный сигнал огромной советской коммунистической бюрократии. Они его воспринимали как некоего «своего», выросшего в их среде и поднявшегося через все этажи. Да, он опальный вельможа, но для них — свой. В итоге Борис Николаевич и стал политическим массовым лидером, говорящим на языке, понятном и народу, и бюрократии.
При этом, общаясь с демократическими депутатами, он на лету схватывал наши идеи, становясь все большим демократом и рыночником. Поначалу-то он в беседах с нами вообще выражал надежду, что коммунисты его реабилитируют и примут обратно к себе. Он говорил: «Бухарина же реабилитировали посмертно, а зачем все время “посмертно” — пусть они меня при жизни реабилитируют». Но постепенно в процессе борьбы он на глазах стал самообучающимся демократом.
Борис Николаевич Ельцин был лидером таранного типа, с ним было бы хорошо штурмовать крепость или, наоборот, отбиваться в осаде, но в сложной, многосоставной, конфликтной стране лидер таранного типа не всегда эффективен. А к Горбачеву я и тогда испытывал, и сейчас испытываю большую человеческую симпатию. Я уверен, что по личностным качествам он правильный, замечательный человек, умеющий договариваться и идти на компромиссы. Но его потенциал, к сожалению, не был реализован: тот самый внутренний конфликт, когда он был вынужден исполнять две противоположные роли, его буквально разорвал. Ему бы еще лет пять в качестве лидера реформ, но их у него не оказалось. А Ельциным по отношению к Горбачеву во многом двигало чувство личной обиды, которое постепенно переросло в полное неприятие, и это чем дальше, тем больше мешало… И это было взаимно: думаю, Горбачев Ельцина до сих пор не простил.
"Думаю, Горбачев Ельцина до сих пор не простил"
Во время Первого съезда никто не хотел и не предполагал, что Советского Союза может не стать. Мы активно общались с балтийскими депутатами — и они требовали не отделения, а только полного хозрасчета.
Так или иначе, съезд произвел на сонное советское общество такой же эффект, как поцелуй принца на спящую красавицу. Съезд длился 13 дней, но начинался он в одной стране, а кончился в совершенно другой. В других условиях на формирование гражданского сознания ушли бы годы, а тогда, после съезда, на улицах мы увидели совершенно других граждан.
Понятно, что эта «революция растущих ожиданий» далеко не все мечты осуществила.
Важно, что закончилось советское оцепенение, оковы рухнули (в том числе вполне зримо — вместе с Берлинской стеной), открылись небывалые прежде возможности, которыми надо было своевременно и правильно распорядиться.
Распорядились в чем-то неправильно. А многое попросту упустили или не разглядели. Но в истории нигде и никогда не бывало иначе.