В ночь на 21 августа 1968 года войска стран Варшавского договора вторглись в Чехословакию. Через 50 лет после вторжения Ольга Черкашина поговорила с поэтом и переводчиком Вацлавом Данеком и переводчицей Яной Червенковой - пражанами, пережившими эти события.
Когда я договаривалась о встрече, меня спрашивали, не из путинского ли я издания. По сей день сильны взгляды на Пражскую весну, заданные еще советскими пропагандистами. Миф об антикоммунистическом заговоре сцементировался в сознании. Говорят, что в Чехословакию могли войти войска НАТО, а Дубчек не пользовался авторитетом, поэтому Кремль решил заменить его. Я спросила у своих собеседников, как было на самом деле? Какие настроения и надежды был у чехов и словаков до Пражской весны, и как они изменились после вторжения?
"Русский конь напьется из Влтавы"
Вацлав Данек – чешский поэт и переводчик. В его переводах в Чехословакии читали русские стихи от Блока и Мандельштама до Бродского и Окуджавы. Во время тех событий он работал редактором Чехословацкого радио. Вацлав Данек родился в образованной семье, его отец был учителем в чешском городке на границе с Германией.
«В Чехословакии всегда ощущался этот «наклон»: лучше к русским, чем к немцам, к тому же мы верили в силу русской гуманитарной интеллигенции», – признается мой собеседник. В Чехословакии проводились славянские съезды, все знали легенду о чешском художнике Миколаше Алеше, который нарисовал казачьего всадника и написал: «Тогда в Чехии всё будет хорошо, когда русский конь напьётся из Влтавы». Критические голоса почти не были слышны.
Как изменилось отношение к СССР после 1968 года? «Принципиально», - говорит Вацлав: «До этого мы были настроены против немцев, от которых нас освободил СССР. После вторжения 1968 года интеллигенция долго не могла осознать, что потомки Достоевского и Толстого способны на вероломство. Все поняли, что СССР признает славянское братство только под своим управлением”.
Карикатура на улицах Праги. 1968
После 1948 года русский язык в чехословацких школах стал обязательным предметом. Переводчик Яна Червенкова 68-й встретила молодой учительницей, матерью двоих малышей. «В детстве я была приписана к русской гимназии. Учили нас так называемые «бабушки» – старые учительницы, которые по-чешски говорили плохо. Эти дамы были по-настоящему счастливы, что могут обучать детей языку Пушкина и Толстого, самому красивому языку в мире. Мы, чешские дети, бунтовали: нет, чешский язык – самый красивый на свете!..», - рассказывает пани Яна. В магазинах «Советская книга» продавалась патриотическая литература: партизаны, Молодая гвардия, легенда о Павлике Морозове…
За двадцатилетие коммунистов у власти советская атмосфера проникла всюду. «Об одной моей сокурснице преподаватель марксизма-ленинизма сказал так: она – верующая католичка, недопустимо, чтобы такая учила детей», – рассказывает Червенкова. Девушку решили выгнать с факультета. Законных оснований не было, поэтому она просто «не сдала» экзамен. Мне пришлось вступиться за нее на переэкзаменовке и убеждать их, что никакая она не верующая. Девушке удалось окончить курс, и потом она учила моих детей», – говорит пани Яна.
Но в 1968 году все же дышалось легче: чехи получили возможность выезжать за границу, книги чехословацких авторов переводили за рубежом, а западных авторов - в Чехословакии. Либеральные реформы Дубчека не только формально отменили цензуру (о чем был принят специальный закон, отмененный немедленно после вторжения), но заставили отказаться и от самоцензуры. Хвалебные оды коммунизму уступили место дискуссиям о проблемах социалистического общества.
Дубчек получил мандат доверия: возник запрос на новых людей, и таким человеком, может быть неожиданно для самого себя, стал высокопоставленный коммунист, несколько лет проживший в Советском Союзе. По воспоминаниям пани Червенковой, на базе веры в способность социализма к преобразованию сложился общественный договор. «Еще летом 1968 года даже люди пострадавшие от коммунистов говорили: коммунисты меняются, будет справедливость. Все хотели что-то делать, в чем-то участвовать, даже аполитичные люди, антисоветчики и антикоммунисты считали: Дубчеку надо помочь».
В Чехословакии с 1948 года была плановая экономика, а тут разрешили мелкий частный бизнес. За экономику взялся Ота Шик, за культуру отвечал писатель Павел Когоут, а Дубчек был символом перемен. Граница допустимых изменений проходила не по линии коммунисты/антикоммунисты, а по линии эволюции внутри компартии. «Когда я решила вступить в КПЧ, то откровенно написала в заявлении, что хотела бы изменить партию, чтобы она стала справедливой, и чтобы люди ее не боялись. Наши политики твердили: Советский Союз – наш друг. И люди вполне серьезно ощущали себя «друзьями СССР», - говорит пани Яна. 
Леонид Брежнев и Александр Дубчек. Февраль 1968
Танки идут по Праге
В день вторжения Вацлав Данек был в СССР: «Мы с коллегами получили престижную, крупную советскую премию и договорились, что потратим ее в Доме творчества в Гагре. В августе 1968 года мы приехали в Гагру на целых две недели, чтобы вернуться 24 августа, а 21 августа всё неожиданно и случилось, – рассказывает Данек. - У меня с собой был радиоприемник, я настроил его на Прагу: о вторжении войск сообщалось из всех больших городов Чехословакии. Писатели из других стран, отдыхавшие в Гагре, не понимали, что происходит. Позже Константин Симонов и Михаил Луконин подтвердили то, что я говорил всем: нет в Праге никакой контрреволюции, люди просто хотят реформ. Пропаганда твердила, что вводить войска необходимо, поскольку на границе в Германии идут небезопасные маневры, хотя в стране все было спокойно».
24 августа Вацлав Данек и его семья домой не попали – транспорт не работал. Деньги подошли к концу, но в Гагре проводился шахматный турнир с призовым фондом в 2000 рублей (большая сумма и по советским, и по чехословацким меркам). Данек выиграл. «Меня все поздравляли, но оказалось, что получить приз я не могу, поскольку не советский гражданин», – вспоминает он. Выехать из города удалось только 31 августа. Директор Дома творчества писателей отказался дать нам машину, потому что ему крайне не понравилось, что я переводил на русский все, о чем говорилось в чехословацком эфире. Директор Дома вел себя с нами как с пленниками, но тогда советские писатели сбросились и заказали нам такси в аэропорт, позже через Киев мы уехали в Прагу».
По приезду коллеги сказали Данеку: на радио не ходить, повсюду советские солдаты. Журналисты целый месяц сидели в господках (пивнушках), прежде чем им разрешили вернуться в редакцию. В господках обсуждалось, что делать, если все-таки удастся вернуться на работу. До десяти вечера все должны были расходиться по домам: по улицам ходили вооруженные патрули, в крупных городах был введен комендантский час. «В конце сентября нас все-таки пустили в здание радио, и, едва я вошел в свой кабинет, сразу понял: кто-то аккуратно обыскал мой стол. В стопку были сложены тексты русского самиздата, а наверху, аккурат на стихах Иосифа Бродского, которые я привез из СССР, сидел керамический чертик. Я тогда подумал, что обыск, должно быть, проводил какой-то интеллигентный разведчик, который знал, кто такой Бродский, и не конфисковал его стихи».
До этого Данек часто ездил в Советский Союз и провозил в Чехословакию русский самиздат, не беспокоясь, что отберут на границе: командировки в СССР были служебными, и чемоданы командировочных не досматривались. Из союза писателей Данека вскоре исключили за то, что вместе с другими русистами они сочинили манифест «Русисты против танков». Текст обсуждали в кафе, один из официантов всё записал и «сдал» всю компанию. С работы однако не уволили, почему? «На радио была создана комиссия, проверявшая всех на «лояльность». Председателем комиссии был сотрудник, ранее подписавший «Две тысячи слов» Людвига Вацулика, которые я разносил по редакции. Он не хотел увольнять человека, у которого могла остаться копия с его подписью», – говорит Данек. <Манифест «Две тысячи слов, обращённых к рабочим, крестьянам, служащим, учёным, работникам искусства и всем прочим» - один из главных документов Пражской весны. Его составил писатель и журналист Людвиг Вацулик в поддержку реформ Дубчека. За это с 1969-го по 1989 годы автору было запрещено печататься и издаваться - The Insider>.
На фото: 1) 1963 г. Виктор Некрасов и Вацлав Данек (справа). 2) Вацлав Данек в наши дни у себя дома (фото - Вадим Гривач).
После вторжения понадобилось около года, чтобы полностью наступила реакция и задавила Пражскую весну. Начались преследования несогласных, цензура вернулась и усилилась, началась вынужденная эмиграция. Многие журналисты и писатели потеряли не только работу, но само право публиковаться. Возник феномен «передачи имени». Те, кто не входил в «черный список» министерства культуры, отдавали свое имя запрещенным авторам, и они публиковались под чужим именем.
Яна Червенкова известие о приходе советских танков услышала в домике под Прагой, где жила вместе с семьей: «Произошло это ночью. В деревне мы не пережили того, что пережила Прага, это случилось позже. У меня было двое маленьких детей, супруг преподавал в университете. Муж разбудил меня утром: вставай, на нас напали!.. Первой мыслью было: надо собирать вещи, ведь ему придется идти воевать. Мы включили телевизор: они уже на Вацлавской площади, уже стреляют! По радио твердили: граждане, соблюдайте спокойствие, пожалуйста, никаких восстаний, представители Чехословакии уже вылетели в Советский Союз. Мы были дезориентированы», – вспоминает Червенкова.
Сначала танки были в Праге, но затем пришли и в деревню, где жила Яна. Танки не обучены двигаться по узким улицам и повредили много зданий. Танкисты всюду ожидали встретить врага, хотя никаких врагов тут не было. «Мы с трехлетней дочкой шли за покупками, когда один танк чуть не раздавил нас, ее детский ботиночек отлетел на два метра и лежал перед нами, а мы просто на него смотрели. Вдруг она начала плакать, а я жутко испугалась, и мы побежали, – рассказывает Червенкова. – Председатель компартии нашей деревни буквально сошел с ума и писал на кладбищенской стене ругательные надписи против Брежнева и против самого себя. Из двух ближайших деревень нашелся только один человек, который сказал про русских «наши спасители». Местная молодежь написала у него на стене «коллаборант». Любой первоклашка теперь на вопрос «Кто наши враги?» отвечал: Rusáci («эти русские»). В первые дни после вторжения Яна поехала в Прагу навестить родителей. В русской гимназии На Панкраце разместились советские солдаты, некоторые чешские девушки общались с ними. Когда солдат спрашивали: «Зачем вы приехали?», они неизменно отвечали: «Мы приехали вас освободить».
Теперь любой первоклашка на вопрос «Кто наши враги?» отвечал: Rusáci
Кто-то из них понял, что происходит какая-то чертовщина. На Вацлавской площади тоже были танки, и это было страшно, чехи ходили вокруг, многие плакали от бессилия. Кто-то надеялся, что произошла ошибка. По радио людям хотели дать хоть какую-нибудь надежду на то, что с солдатами можно договориться, но все уже поняли: такая мощь, как Советский Союз, отступать не будет. «На одной из улиц выстроилась длинная очередь за дефицитными стиральными машинками. В очереди говорили: иначе русские все машинки скупят, мне было непонятно, как кто-то может думать про машинки... В конце улицы выступал наш славный олимпиец Эмиль Затопек, его слушали очень много людей, но ничего не было видно. Меня подсадили кому-то на спину, чтобы я могла видеть и слышать Затопека. Среди людей ощущалась какая-то сплоченность», – вспоминает Яна Червенкова.
Распятые мальчики
Пропагандистские приемы, включая фейк - не сегодняшнее изобретение. В середине сентября 1968 года в Москве была выпущена брошюра «К событиям в Чехословакии. Факты, документы, свидетельства прессы и очевидцев». Книжку написала анонимная “пресс-группа советских журналистов” тиражом 300 000 экземпляров на русском и чешском языках. Русский вариант, в отличие от чешского, помимо текста, изобилующего словами «контрреволюционеры» и «террористы», содержал подборку фотографий с ложными подписями. Одна из фотографий подписана «Девушки дружески беседуют с воинами союзных войск». «Чехи в те дни действительно подходили к солдатам на улицах, пытаясь прокричать им правду», - говорит Яна Червенкова. На других фото – навалом автоматы и пулеметы, подписи «Оружие, припрятанное террористами, которое реакция не успела пустить в ход». А это было оружие со складов народной милиции, изъятое военными. Еще одна фотография подписана «Теперь свастика снова появилась на улицах Праги», на ней пожилой чех рассматривает нарисованную от руки свастику и надпись «Предатели»: но именно так уподобляли советскую оккупацию немецкой. «Белую книгу» не продавали в киосках, а раздавали как «правду из рук в руки».
«При Дубчеке наше радио вещало более или менее свободно, хотя критиковать оккупацию, конечно, было нельзя, – рассказывает Вацлав Данек. – Но это было до 1969 года, когда прочно уселся Гусак, а Дубчека отправили в отставку. Во время гусаковского правления стало хуже: была введена цензура, работала фейковая радиостанция «Влтава» в Дрездене, куда хотели переманить кого-нибудь из наших политических редакторов». Пропагандистская радиостанция Vltava, выдававшая себя за чешскую, а на самом деле вещавшая с территории Германии, начала работу еще в начале июля 1968 года, то есть за два месяца до вторжения. Сразу стало понятно, что дикторами стали, скорее всего, немцы или русские, которых выдавали речевые ошибки.
Сразу стало понятно, что дикторами стали, скорее всего, немцы или русские, которых выдавали речевые ошибки
В эфире поддерживали миф о контрреволюции. Vltava не была единственной, еще одна пропагандисткая станция работала в Братиславе. Во время вторжения в Чехословакию был и свой «распятый мальчик». «Русские издавали здесь журнал Zpravy («Новости») – сборник чепухи, читая который, трудно было сдерживать смех. Например, они писали, что советские солдаты нашли мальчика-беспризорника, накормили его и научили читать. В Чехословакии не могло быть никаких беспризорных детей, их не было даже во время войны», – говорит Яна Червенкова. Мальчик был не один, у него была компания: радио «Влтава» передавало сообщение о группе детдомовских детей, которых враги СССР выставили на деревенской дороге на пути у советского танка, и чтобы их не задавить, танк резко отвернул и перевернулся. Журнал Zpravy выходил с конца августа 1968 года до мая 1969 года, а радиостанция «Влтава» работала чуть более полугода – эти пропагандитские инструменты нужны были исключительно для обслуживания оккупационной процедуры.
После вторжения
Вацлав Данек вспоминает, как оккупация отразилась на отношениях с советскими авторами. Весь русский круг общения Данека (Василий Аксенов, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Андрей Битов) без сомнений высказался против оккупации, не было ни одного, кто бы думал иначе. Кто-то выразил личный протест (как Евгений Евтушенко, написавший стихи «Танки идут по Праге», которые Данек тут же перевел на чешский, или Наум Коржавин, написавший «Апокалипсис»). Но если раньше многие чехи ставили знак равенства между Советским Союзом и Россией, то вторжение 1968 года изменило это отношение. «В среде гуманитарной интеллигенции не смотрели на каждого русского, как на врага, но вот я закончил переводить Мандельштама, а в типографии мне его печатать отказались, потому что он «русак». Пришлось долго разъяснять, кто он такой, – рассказывает Вацлав Данек. – В том августе в Гагре я кое-что понял и про СССР: все писатели из разных национальных республик, которые там были, все до одного были против оккупации, каждый день они просили меня переводить им сообщения чешского радио...» Но после вторжения от поездок в Советский Союз Данек отказался.
Оккупация изменила не только глобальные отношения между народами, но разрушила связи между людьми. Яна Червенкова вспоминает, как в Чехословакии говорили, что в Советском Союзе люди просто не информированы: «У кого из вас есть друзья в СССР? Напишите им, расскажите. У меня таких друзей было двое, и обоим я написала. Один был педагогом, за несколько месяцев до событий он побывал в Праге, мы с ним давно переписывались. Я написала письмо: «Саша, скажи своим друзьям, что в Чехословакии никто против вас ничего не имеет”. Через месяц - письмо: «Яна, почему ты ничего не пишешь?... Мне страшно за тебя, что там у вас происходит?». И так два раза. Мои письма до него попросту не доходили.
Другая подруга была с Дальнего Востока, мы переписывались с пятнадцати лет, мечтали встретиться в Москве. Она тоже не получала моих писем, и многолетняя переписка прервалась. Лет двадцать назад на одной конференции мы разговорились с коллегой-белорусом, и он признался, что в те дни был в Праге: «Только там, в Праге я понял, какое злодейство происходит. Простите нас...» Яна работала воспитательницей в детском доме и начинала писать. «У меня была уже готовая рукопись о молодой учительнице, которую изнасиловали. Рукопись запретили, сказав: это образ нашей Чехословакии!.. А когда я писала, даже предположить не могла подобных ассоциаций», – вспоминает пани Червенкова.
В 1969 году Густав Гусак официально был избран первым секретарем Коммунистической партии Чехословакии, а 4 апреля 1969 года Яна, как и многие, вышла из партии.