История
The Insider публикует серию исторических очерков о Северной Корее. Профессор Университета Кунмин в Сеуле Андрей Ланьков рассказывает об экономической модели, по которой жила КНДР в XX веке. Первую часть цикла читайте здесь.
В 1995-96 гг. подавляющее большинство северокорейцев обнаружило, что тот мир, в котором они существовали около 40 лет, неожиданно рухнул. Институты кимирсеновскй эпохи, то есть эпохи национального сталинизма, прекратили функционировать в одночасье – и для, того, чтобы выжить в новом мире, людям приходилось искать какие-то новые способы существования.
Самым тяжелым ударом стал коллапс карточной системы. Еще в 1957 году в Северной Корее была прекращена свободная продажа зерновых, а к 1970 году карточная система стала всеобъемлющей. Торговля к тому времени фактически исчезла: почти все товары продавались по карточкам и заборным книжкам.
Надо сказать, что сам основатель КНДР Ким Ир Сен не испытывал по этому поводу никакого смущения – наоборот, он неоднократно подчеркивал в своих речах, что идеальным вариантом снабжения населения является именно карточная система. Что думало по этому поводу население – вопрос сложный, но похоже, что и для большинства корейцев именно карточная система стала примерно к 1980 году восприниматься как норма.
Однако в новых условиях, когда к 1996 году производство зерновых в стране упало до 50-60% докризисного уровня, карточки перестали отоваривать. По карточкам продукты могли получать только определенные группы привилегированных лиц: чиновники среднего и высшего звена, сотрудники полиции и госбезопасности и, отчасти, жители Пхеньяна. Впрочем, даже и членам этих привилегированных групп пайки зачастую выдавались не в полном объеме. Остальные же, то есть 80-85% населения страны, должны были выкручиваться, как могли.
Разумеется, выкрутились не все – не менее полумиллиона человек погибло от голода в 1996-99 годах Однако большинство жителей КНДР научились выживать в новых условиях, в очередной раз подтвердив правильность старой корейской пословицы: «даже если небо рухнет на нас, в нем все-равно найдутся дырки, чтобы через них выбраться».
Выживали северокорейцы самыми разными способами, но у всех них была одна общая черта: все эти способы по своей сути были капиталистическими. Проще всего было крестьянам. Они и раньше не отличались особым трудовым рвением в работе на полях сельхозкооперативов, а теперь, отделавшись от официальных производственных заданий в возможно короткие сроки, крестьяне стали уходить в горы и там, на крутых склонах, создавать собственные неофициальные поля, обычно известные как «сотхочжи». Эти поля и сейчас можно увидеть на склонах вокруг северокорейских поселков или небольших городков. Зачастую такие поля находились на высоте нескольких сотен метров, так что доставить туда зерно, удобрения, инструменты не так-то просто – однако альтернатив у крестьян до недавнего времени не было.
Большая часть заводов либо вовсе остановилась, либо работала, используя лишь небольшую часть производственных мощностей. Рабочие, однако, всё равно должны были регулярно появляться на работе и проводить там по несколько часов в день – как официально считалось, «охраняя социалистическую собственность». Те, у кого была такая возможность, стали использовать это время для того, чтобы на простаивающем казенном оборудовании производить какие-то бытовые товары, годные для продажи на местном рынке. Другие рабочие стали делать то же самое у себя дома.
Замужняя женщина могла зарегистрироваться как домохозяйка, что освобождало ее от обязанности иметь официальную работу в госсекторе работу
В неожиданно привилегированном положении оказались женщины. По северокорейским законам, которые формально сохраняют свою силу и в наше время, любой взрослый мужчина должен в обязательном порядке иметь официальную работу и появляться там в предписанное служебным расписанием время. Систематическое нарушение этого правила карается административным арестом – северокорейским аналогом советских «15 суток». Женщина же, если она находится замужем (а по традиции все северокорейские женщины выходят замуж в 25-30 лет), может зарегистрироваться как домохозяйка, что освобождает ее от обязанности иметь официальную работу в госсекторе работу. Это означало, что именно женщины в первую очередь стали заниматься работой на сотходжи, мелким ремеслом и, главное, рыночной торговлей. В условиях, когда работа мужа не приносила ни зерновых пайков, ни денег, именно женщины превратились в главных кормильцев и добытчиков.
Рынки, которые существовали и до этого, стали с середины 1990-х годов стремительно расти, увеличившись в десятки и даже сотни раз. В большинстве северокорейских городов рынки передвинулись с окраин в центральную часть города.
Северокорейцы стали нелегально переправлять в Китай все – от антиквариата времен династии Корё (X-XIV века) до дикого женьшеня и цветного металла
Большую роль стала играть торговля с Китаем, в том числе и контрабандная. Граница между КНДР и Китаем в те времена (примерно до 2010-12 г.) практически не охранялась с китайской стороны, и весьма плохо охранялась со стороны северокорейской. Пограничные реки Туманган и Амнокккан в своем верхнем и среднем течении не очень широки, и их во многих местах можно без особого труда перейти вброд. Кроме того, зимой эти реки замерзают, делая переправу еще более простым делом. Северокорейцы стали нелегально переправлять в Китай все то, что пользовалось там хоть каким-то спросом – от антиквариата времен династии Корё (X-XIV века) до дикого женьшеня и цветного металла. Цветной метал в основном «добывали» из оборудования, находящегося на остановившихся заводах.
Значительная часть населения стали зарабатывать деньги отходничеством в Китай. Помогала им в этом не только полу-прозрачность границы, но и то обстоятельство, что территории Китая, граничащие с КНДР, имеют корейское население. Именно среди китайских корейцев северокорейские беженцы (или, скорее, северокорейские трудовые мигранты) в 1995-2000 годах всегда находили приют, поддержку и работу.
В целом в тот период местное население – как этнические корейцы, так и представители ханьского большинства – относились к северокорейским беженцам с пониманием: жители КНР сами еще хорошо помнили времена голода, который поразил Китай в конце 1950-х, после провала «большого скачка», и отлично понимали, в каком положении оказались их соседи. Впрочем, пришедшие в Китай корейцы вовсе не рассчитывали на благотворительность – они шли туда работать. Стандартная зарплата северокорейского гастарбайтера тогда составляла около 50 долларов в месяц. Кроме этого, отходнику полагалось какое-то жилье и базовое питание – скромное по китайским меркам и роскошное по меркам северокорейским.
Стало быстро расти малое прибрежное рыболовство. Появились судовладельцы, которые за свой счет строили небольшие корабли, а потом регистрировали эти плавсредства в тех или иных государственных предприятиях или учреждениях. Обычно при этом договаривались о том, что предоставившая государственную регистрацию контора будет получать от рыболова определенную фиксированную сумму в валюте, а всем, что удастся заработать сверх этой суммы, станет доходом рыболова. В результате северокорейские города на восточном побережье страны превратились в базы малого рыболовного флота.
Социализм советского образца в КНДР не пережил голода
К концу 90-х таким же приемом – фальшивой государственной регистрацией – стали пользоваться многие из наиболее удачливых мелких предпринимателей. Накопив деньги, они стали открывать столовые, покупать автобусы и грузовые автомашины, а в некоторых случаях даже брать в неофициальную аренду небольшие промышленные предприятия и шахты. Хотя социалистическая риторика оставалась неизменной, социализм советского образца в КНДР не пережил голода. В нулевые Северная Корея вошла страной с мощным частным сектором, с которым правительство не знало, по сути, что делать.