Исповедь
Тысячи российских граждан участвуют в сирийском конфликте. На стороне исламистов выступает множество мусульман с Кавказа, Поволжья и Сибири (по разным оценкам от 2,5 до 3 тысяч россиян отправилось на джихад в Сирию и Ирак), а сирийскому правительству помогает ограниченный армейский контингент России и сотрудники ЧВК. Есть и третья группа - идейные добровольцы, которые отправляются сражаться против исламистов на стороне сирийцев или курдов. The Insider уже публиковал исповедь добровольца, воюющего на стороне курдов, в этот раз мы публикуем монолог добровольца, сражающегося вместе с армией Асада (он объясняет свою мотивацию желанием защитить светские ценности, правда сам же признает, что готов воевать и против курдов, которые светским ценностям никогда не угрожали). Москвич Мишель Мизах (так он попросил себя называть, скрывая настоящее имя) рассказал The Insider о столкновениях с исламистской группировкой «Джунд аль-Акса», о бытовых условиях ополченцев и допросе граждан Киргизии.
«Люди, которым просто все равно»
Всего у меня было три поездки в Сирию. Первая – это Хараста, пригород Дамаска, лето 2015 года: позиционные бои, городские руины. Вторая – Северная Хама, август прошлого года. И третья – январь этого года. Все три раза я был в ополчении – это «Национальные силы обороны» (НСО), которые находятся в подчинении армии, и там нет крупных подразделений, как бригады или дивизии. Есть роты, взводы. Я был рядовым стрелком, хотя после сборов мне и присвоили лейтенанта: это формальность, командуют более опытные. Да в НСО и нет четкой системы званий. Влиться в сирийское ополчение после Москвы было нетрудно. Хотя большей дисциплины и оснащения ему бы не помешало. Но тут, как говорится, что есть, то есть.
У меня двойное гражданство – России и Сирии: попал на войну я абсолютно законно. И если первый раз я выбирал подразделение и местность, где окажусь, то в 2016 году ситуация с контролем добровольцев была такая: либо я подписываю контракт минимум на три месяца, – для меня по личным причинам это был не вариант, - либо же я ищу уже знакомых ополченцев для присутствия на локальные сроки. В итоге, второй раз я попал на очень короткий срок. Если в дебют я наблюдал котел на окраинах Дамаска с боевиками «Джейш аль-Ислам», то теперь оказался на «северном фронте», который тянется в провинциях Хама и Идлиб. В тылу у исламистов лежит Турция. На позициях в основном была армия, а ополчение – мое подразделение, что перебросили из Харасты, находилось больше во второй линии обороны в качестве пожарных команд на случай прорывов врага. Изредка ополченцы сменяли армию на определенных участках по ротации. Только однажды у нас был бой, с группировкой «Джунд аль-Акса».
В Сирии мне выдали АК-74, совсем древний, советский. Новенькие из России или Китая идут в армию, или появляются у боевиков. Но старенький АК-74 по металлу и безотказности круче, конечно, современных российских АКМ или китайских аналогов. А прежде чем попасть на передовую, я погулял по Хаме: смотреть в городе кроме вращающихся Водоподъемных колес не на что. Местного населения же на линии соприкосновения с исламистами практически не было: деревни и городки переходили из рук в руки. Если поселок имел до войны 5000 жителей, а сейчас в нем наберется сотня, то это будет большим чудом. Там остаются люди, которым просто все равно – как правило, старики. Им уже без разницы, кому носить воду, – правительственным войскам или исламистам.
Костяк в подразделении, где я был в 2015 году, за год уцелел. Но появилось много новых лиц, а несколько человек словили ранения разной степени тяжести; убитых не было. Большинство конфессионально принадлежали к суннитам. У нас были рабочие, мелкие бизнесмены, сын какого-то богатея, несколько недавних студентов (безработных) и пара крестьян. Крестьян, если честно, в ополчении недолюбливают, но не в обычном смысле, а в том плане, что оружие и технику они осваивают хуже. Это стереотип, связанный с тем, что человек, не окончивший 12 классов (в сирийских школах столько учатся), не обладает нормальным мыслительным аппаратом.
Моя южнославянская внешность (по отцовской линии я из сирийцев-христиан) не выделялась в Сирии. Там много «слишком светлых людей»; есть рыжие, голубоглазые, откровенно не южного типа люди. Особенно много светлых и голубоглазых на севере Сирии в провинции Идлиб и Алеппо; президент Асад вполне европейского типа: бледнокожий, с голубыми глазами. Некоторые грешат на крестоносцев; отчасти, это верно. Если посмотреть на сирийцев, йеменцев и иракцев, то сразу видно отличие. Арабский мир неоднороден: южные египтяне - вообще как негры, а в Ливане есть кланы, происходящие от крестоносцев, как Франжье.
«Никаких пыток – просто разбитая физиономия»
Держать пленного в своих руках, в принципе, не азартно. Он не вызывает эмоций. Об этом даже не думаешь – есть задание, и нужно его выполнить. В январе у нас было несколько пленных исламистов, и мне довелось поработать переводчиком – взяли выходца из Киргизии, владевшего арабским языком на отвратительном уровне. Он вел себя вызывающе, в духе «мы всех вас вы***м!». Дознаватели находились в состоянии нервной неустойчивости, по определенным причинам, – и привели его в чувство.
Но никаких пыток – просто разбитая физиономия: пленный сидел на стуле, без наручников. А вот особо ценную информацию он не передал – ее у него тупо не было. Хотя узнать, сколько в его группе людей и оружия, было полезным.
Инцидент, правда, не понравился военному инспектору, кстати, женщине. Она отправила одного виновника на двое суток под арест, в город Хомс. К слову, на войне видеоролики и фото с пленными, у которых синяки и кровоподтеки, делаются не в момент пленения, а позже. В Сирии, если бы пленный был иракцем-суннитом, то его вряд ли бы побили: к ним, если ничего вопиющего не натворили, относятся снисходительно, потому что у них выбора не было – воевать за «Исламское государство» или нет. Сирийцы же могут рассчитывать получить в рамках: «Ты, что, говно, делаешь?». Это неизбежно.
Поведение же того пленного было защитной реакцией организма. Он был глубоко мотивированным человеком 25-30 лет, борода у него была хотя и жиденькая, но он за ней следил, по-салафитски подравнивал, и у меня сложилось впечатление, что он не киргиз, а скорее всего узбек: он сказал, что из города Ош (место компактного проживания узбеков в Киргизии). Доброволец; он проник через территорию Турции. В Сирии он был уже года два. Между прочим, у пленных исламистов есть такая фишка – включают версию, что они приехали в Турцию на отдых или на заработки, а их похитили. Такая типовая история. Конечно, некоторых так похищали и отправляли в боевики, но, в целом, это сказка.
Действие с пленным из Киргизии происходило после сдачи сирийцами Пальмиры. Линия фронта, где я был, проходила клином чуть восточнее авиабазы у городка Тияс. Там его и взяли во время арьергардных боев исламистов. Среднеазиатов хватает в Сирии. Если пленный будет нужен российской или киргизской стороне, то, скорее всего, его депортируют. Обвинят в терроризме и посадят. В России могут дать смехотворный срок; в Таджикистане таких сажают на несколько десятилетий сразу; про Киргизию не знаю.
«Зеленые идут!»: ночной бой
«Джунд аль-Акса» – одна из самых боеспособных группировок, что есть у «зеленых». Зеленые – это исламисты, которые не заодно с «Исламским государством», или хотя бы формально не за него. Были большие вопросы, с кем они, пока наконец-то (когда группировка развалилась на рубеже 2016 и 2017 годов) не выяснилось, что часть их ассоциирована с Халифатом. Тогда одни из них примкнули к коалиции из бывшей «Ан-Нусры» и к «Исламскому фронту Туркестана», другие же подняли флаги ИГ. И как пишет в твиттере группировка «Ахрар аш-Шам», – «Джунд аль-Акса» слишком обнаглела: теперь в Идлибе идет гражданская война между исламистами. Да и политика Башара Асада – давать коридоры для эвакуации исламистов в Идлиб, как было при освобождении Восточного Алеппо, приводит к тому, что «зеленые» начинают междусобойчики друг с другом и делят территорию.
С «Джунд аль-Акса» связано единственное мое исключение в августе: тогда они устроили разведку боем. По моему субъективному восприятию, эти исламисты впечатлили больше, чем «Исламское государство» в январе: их я видел в наступлении, а игиловцев в отступлении. Но если бы ИГ наступало, то, наверное, впечатлило бы еще как.
Началось все так: вечер, блокпост, тишина - и вдруг атака. Тактика действий «Джунд аль-Акса» – это калька с ИГ. Сначала они использовали смертников на машинах. После них пошла пехота-камикадзе: люди в полный рост шли, как будто задача в этом бою у них стояла – нанести максимальный ущерб себе, а не выжить. Весьма страшная вещь. Не знаю, промыты у них так мозги или они принимают наркотики. А потом была третья волна, обычная пехота. Если сирийское подразделение не готово к этому, то оно откатывается.
На одном удаленном блокпосту сидели необстрелянные юнцы, лет по 20; они запаниковали и отошли к окрестной деревушке. У «школьников» уровень паники: один побежал – все побежали. Да и чувство отрезаемого подразделения весьма неприятное.
_____________________________________________________________________________________________
Потом долго шла плотная перестрелка; ночь была очень нервная: пока дошли подкрепления, пока заработала артиллерия; авиация, кстати, не отработала. Артиллерия же бьет не по линии боя, а в глубину. Как она отрабатывает по исламистам, сказать не могу – этого нам не видно. Утром пришли подкрепления, армия сменила ополчение на позициях, а раненых увезли. Днем мы нашли 16 трупов исламистов, а чуть позже командование заявило, что противник потерял 40 человек. Сирийцы потеряли 16 человек ранеными и несколько убитыми. Такая вот неудачная разведка боем для исламистов.
Мотивы врага в момент наступления неясны. Картина проясняется только на следующий день: где прошли удары, где наши отступили или нет. После того, как я уехал, враг продолжил бои, достиг некоторых успехов и занял городок Маан. Но затем «Джунд аль-Акса» выдохлась, и у нее наметился междусобойчик с другими исламистами. Правительство в октябре отвоевало все, что потеряло в августе, включая Маан.
От боя я отошел быстро, всего за день. Но когда возвращался через Ливан, искупался в Средиземном море и простудился. Потом долго болел в Москве.
К северу от Пальмиры
Почему я возвращаюсь уже в третий раз? Чувство долга или азарт? Нет, чувство стыда перед товарищами. Я езжу к одним и тем же людям. Они там, а я большую часть времени – тут, в Москве. В целом – помогает.
После взятия Халифатом в декабре Пальмиры наступательный порыв боевиков выдохся: они отходили. Собственно, третья поездка, январская, привела меня на фронт с ИГ к северо-западу от Пальмиры, возле авиабазы Тияс. К северу от нее находится горная гряда, отделяющая Хомс от газовых полей у Пальмиры. Временная потеря Дамаском основных источников топлива для электростанций привела к тому, что теперь в столице перебои со светом: Пальмира была далеко не пиар-акцией «Исламского государства».
Горы, для любителей Кавказа, там относительные – метров 400-600. Но в пустыне, где все простреливается, даже уровень «хрущевки» - уже высота. Если эти голые, но каменистые, высоты оборудованы инженерными позициями, есть линии окопов, блиндажи, то хрен выкуришь исламистов: пара рожков патронов для автомата, и все – атаковать очень трудно. Шансы погибнуть от артобстрела минимальные, а бронетехника против окопавшегося противника малоэффективна.
Местность на востоке Сирии имеет свои плюсы – окрестности можно обозревать довольно далеко. Днем еще беспилотники работают. В Сирии они есть у всех: мы смотрим их, а они нас. Под Дейр-эз-Зор, где засел седобородый генерал-друз Иссам Захреддин, «Исламское государство» сбрасывает с них бомбы на осажденный сирийский гарнизон, и относительно метко. Беспилотник – это не такая уж и высокотехнологичная штука. Если ты владеешь основами аэродинамики, есть нормальные материалы и руки, то его можно и в гараже собрать.
Но в темное время суток – беда: у сирийцев не хватает приборов ночного видения. Ночью у нас патрули, небольшие группы выходят в засады, но, в основном, бойцы находятся по постам. Инициатива ночью больше у игиловцев. Так что, если заснул на посту когда не положено, минимум, много неприятного скажут. Я не встречал, чтобы ополченцы и солдаты спали на позиции, но всякое бывает.
Передовая в Сирии – это блокпосты и редкие траншеи. От линии фронта в обычном представлении тамошние порядки далеко отстают. Людей и техники у Сирии мало. Когда в сети появляются хроники боев, где убитые и сожженная техника лежат плотно, то это, наверное, местный косяк. Логично держаться при передвижении на некотором отдалении, но люди жмутся к товарищам и своей бронетехнике.
В январе в Сирии падал снег и дул холодный ветер. Был мороз. Так как с зимним обмундированием в ополчении туго, то было весьма тоскливо. В итоге я своих обучил такой теме как землянка. Правда, там почву долбить замучились: одни камни и песок, да к тому же мерзлые. Но на полметра все-таки мы выкапывали: бревен не было, обошлись алюминиевым и железным каркасом, с одеялами. Это дело присыпали тем, что выкопали.
Рядом с нами работали подразделения «Cилы тигра» Сухели Аль-Хасана. Это почти элита, хорошо распропагандированная. «Тигры» – наполовину добровольческое подразделение, одно из самых боеспособных, с реальными успехами на фронте, и оснащенное. Их штаб имеет свой бюджет, который формируется, в основном, не через министерство обороны, а из своего фонда, который складывается из частных пожертвований. Родственники, отдельные предприятия – чисто восточная тема. «Тигры Пустыни» известны своей автономностью в общеармейской структуре, а Хасан любит качать права, из-за чего ряд начальников штаба хотят его лично пристрелить. Вполне возможно, Хасан в послевоенной Сирии займется политикой.
Секс, наркотики и успокоительное
В принципе секса в Сирии на фронте и в гражданской жизни формально нет. Неформально там появилась проституция в середине 2000-х, с началом войны в Ираке. За проститутками сирийцы раньше в Ливан ездили. Но если кто-то ведет относительно бурную половую жизнь, то об этом становится известно улице, и, соответственно, парень не найдет в своей местности невесту. Это действенная мера социального наказания. Там достаточно консервативное общество: даже брак с представителем иной конфессии табуирован; если женщина из христианской семьи уходит к мужу в мусульманскую общину, то в своей семье она будет «извини, но мы тебя не знаем». Но браки между алавитами и суннитами распространены, как и между православными, ассирийцами и католиками. Жена просто переходит в веру мужа, и все.
В общем, в расположении боевых частей без секса. Там вообще не до секса. И есть старое, добротное средство – бромкамфора, успокоительное. Если употреблять через день, помогает.
А женщины на фронте есть – они служат в относительно женских подразделениях. Если у курдов женщины в армии – это мера социализации в патриархальном обществе, где берущая оружие в руки девушка заявляет о своих правах, то в Сирийской армии такая тема существовала давно, еще с 1960-х годов. Женщинам в Сирии доступны все социальные лифты, хотя, если она идет работать и не стремится завести мужа и детей, то на нее начинают смотреть косо. Женщины служить не обязаны, и идут добровольно. Мотивацией, как правило, служит желание, чтобы семья как можно меньше вмешивалась в их дела. Есть боевые подразделения в армии из женщин: пехота, десант, много снайперов. В ополчении женщины выполняют специализированные функции, например, они снайперы и штабные работники. Никто на это косо не смотрит: людей в Сирии не хватает. Про приставания мужчин я не слышал.
Чем себя развлекают на фронте? Наркоманы – экзотика: за употребление сроки. Можно попасть в тюрьму нормально – и на 8, и на 10 лет. Нелегальная наркоторговля до войны имела место, но в ограниченных масштабах. Если в армии ловили с наркотиками, то после заключения солдат еще и дослуживал оставшийся срок.
Алкоголь прямо не запрещен, но никому это в голову не приходит. Сирийская культура непьющая. Конечно, есть современная молодежь, что собирается в барах. Но пить на улице не принято; если алкоголь покупается, то он пьется дома – в узком кругу. Мужчина, который будет распивать его на улице, совершит социальное самоубийство. Люди скажут: «Что это за дебил?». Жену он не найдет.
Так что на фронте – чай и кофе, ничего иного. Этого хватает. И еще: за полдня у меня уходила пачка сигарет, больше просто не было; пришлось контролировать себя, чтобы хватало на день. На передовой с едой куда лучше, чем тут, в Москве, но плохо с сигаретами. Табак же местный более крепкий, чем в Москве.
Какие перспективы у войны в Сирии? Исламисты во власть уже вряд ли пролезут. Вопрос курдов еще остается открытым, как и вопрос торга с Турцией за Идлиб. Армия будет наступать в пределах районов, которые не заняты турками или курдами, и где нет перемирия с боевиками. Пока правительство отжимает территорию у экс-Нурсы вокруг Алеппо и бомбит в провинции. Это дележ пирога для последующих переговоров. Как только делить будет нечего, начнутся переговоры внешних сил. Исламисты во власть уже вряд ли пролезут. Вопрос курдов еще остается открытым, как и вопрос торга с Турцией. Если посмотреть на карту фронта и этническую карту, то видно, что то место, куда турки вошли на севере Сирии совпадает с зоной компактного проживания туркоманов.
Что будет с БААС в Сирии, когда наступит мир? Это интересный вопрос. Даже если и не уйдет из власти, то с ее идеологическим фундаментом, который как дикая архаика смотрится, нужно будет что-то делать.
И из глобальных последствий, которые уже очевидны – панарабизм в Сирии умер. Жители Сирии, кроме преимущественно мусульманских стариков, уже не отождествляют себя с арабским миром. Что выглядит, конечно, чем-то новым. Общеарабский национализм стал крошиться довольно давно, еще в конце 1970-х. В этой войне сирийцы воспринимают себя, так как будто их кинули арабы.
Воевал ли я за Асада? Этот вопрос из серии или вы с Гитлером или за Сталина. Можно и РОА припомнить, которые «за Россию» воевали, но запомнили их как коллаборантов. Моя позиция – это взгляд здравомыслящего лоялиста, который считает что «Асад» в состояние войны – это необходимый вариант, но против того что бы он задержался на посту, когда наступит мир. И важно, что бы те социальные завоевания, что были достигнуты с 1960 годов остались в Сирии.