Завтра, 19 января в 19.00 в Новопушкинском сквере стартует антифашисткое шествие памяти Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой, убитых неонацистами в 2009 году. Период с 2006 по 2009 год был временем мощного всплеска ультраправого насилия. Многие из участников неонацистских банд того времени, осужденных за убийства, сегодня начинают выходить на свободу и планируют продолжать начатое. Среди них и выходящий в этом году герой этой исповеди, попросивший не называть его имени (хотя желающие без труда его установят). Его банда участвовала в нашумевшем убийстве международного мастера по шахматам из Якутии Сергея Николаева. За десять лет на зоне неонацист успел придумать, как будет называться его новая банда. Его рассказ позволяет лучше узнать, как выглядит среда ультраправого насилия изнутри. The Insider предупреждает, что текст изобилует сценами насилия.
Мой путь в национал-социализм оказался скоротечным: он продлился года полтора, а говоря о радикальной его части, то тут дело и вовсе ограничивается тремя месяцами. Весной 2006 года мне было 17 лет, и я никаким боком не относился к националистам, даже почти ничего не знал об этом явлении. Но той весной я решил стать футбольным фанатом. Я считал, что круто быть хулиганом. И начал ходить на домашние матчи ФК «Москва». Гонял на выезды в Ярославль, пил пиво, махался с «конями» и «локерами». Познавая субкультуру, перенимал стиль одежды «кэжуалс». Купил себе подобных вещей, в основном от «Lonsdale», чтобы соответствовать культуре. Но главное, я знакомился с взглядами фанатов. Подавляющая масса придерживалась национализма.
Постепенно правые идеи проникали в меня, поначалу как часть субкультуры. Узнал, что имперский флаг – это за русских и против «чурок», и познакомился с песнями группы «Коловрат». Уже в ноябре я стал участником истории торжественного сжигания государственного баннера «Стоп расизм!» – полотнища длиной в 10 метров, сорванного на стадионе. Мы растянули баннер и уничтожили, вскинув правые руки, и снимая всё это на видео. Так я стал правым фанатом.
Но это надоело: футбол и правый околофутбол, спустя год после моего увлечения этой темой. Появился новый вектор. Чистый национал-социализм. Я стал фанатично предан идее, и уже ничего вокруг не видел, кроме нее, проводил много времени на правых сайтах. Больше всего мне нравилось смотреть видеоролики с избиениями и убийствами нерусских. Еще я решил придерживаться, во имя чистоты крови, идеологии о здоровом образе жизни, следовать «стрейт эйджу». И сменил православную веру, обратился к язычеству – мировоззрению предков. Так я бесповоротно сформировал свою сущность. Но, единственно, чего мне еще не хватало – насилия в отношении врагов расы.
Наконец на сайте ns-wp.org <неонацистский портал, некоторые администраторы которого сели по делу «Белых волков» - The Insider>, я познакомился с одним из своих будущих подельников. Весной 2007 года мы решили акционировать. Ничего хорошего о первом дне я сказать не могу: были нелепые попытки напасть на кого-то. Мигранты убегали от нас по всему Владыкино. Только через несколько дней мы отметелили всей бригадой кавказца.
Я посчитал все это чем-то несерьезным. Но потом я познакомился с Андреем Линком <впоследствии осужден на 9 лет колонии за два убийства – The Insider> и уехал в Петербург. Хотя ему было всего 16 лет, но это был уже твердый расист, язычник и гитлерист. Андрей был далеко не первый год в теме. Линок встретил меня со своей бригадой, у него были примерно человек пятнадцать. В основном, это были его друзья из Зеленогорска и соседних поселков, а также из Невограда. Итак, идем мы, значит, неспешно и заходим в какой-то парк. Там стоял какой-то заброшенный мемориал «Победы». И тут-то всё и началось. Мимо нас проходит парочка «черных». Подолбили. С одного сняли куртку, а там были их паспорта или регистрация. Мы это дело сожгли, вместе с георгиевской ленточкой «9 мая».
Затем прыгнули на кавказца, месили его руками и ногами. Это было только начало. С тех пор я регулярно вписывался в акции прямого действия. Они проходили везде: во дворах жилых домов, на улице, в метро, в электричках. С разными правыми бригадами я давил «врагов расы». Кровь лилась.
Как-то раз мы спланировали масштабную акцию: нападение на антифа-концерт в Петербурге. Нас была огромная толпа. Сфотографировались во дворе и спустились в метро. Заранее обговорили, что по дороге ни на кого нападать не будем, чтобы не привлекать внимание ментов. Но не получилось. В вагоне мы увидели парочку жертв. Один наш парень не удержался и принялся долбить ногами кавказцев. И остальные, конечно же, не могли не подключиться. Линкольн, держась за поручень, прыгал по хребту и голове одного из кавказцев, а я наносил удары ногами, снимая это всё на телефон и заряжая «Слава Руси!» и «Зиг хайль!». Классический «Белый вагон».
У Гостиного двора мы стали ждать антифашистов. Вскоре мимо прошла группа панков. Тому, которого я повалил на тротуар, повезло мало. Другой парень – олдовый уже, в синей толстовке «Lonsdale», приложился по другому панку от души, ногой по голове: потекла кровь. Мы были уверены, что чувак сдохнет. Поняв, что дело пахнет жареным, бросились в рассыпную. Тут как раз объявились мусора на «уазике». Я побежал, куда глаза глядят. Но, увы, во дворе был тупик. И меня приняли, и еще четырех парней.
Мне говорят: «Сколько ты готов отдать за свободу?» Я так прикинул, отвечаю: «Рублей 300». И меня отпустили!
С собой у меня был телефон, на который я снимал акцию в метро. Я поспешно вынул флешку, избавившись от компромата. Прибыли в отдел. Там уже был тот правый, что втоптал голову антифа. Я думал, всё – будут за убийство крутить. Но вот меня выдернул один мусор. Он поинтересовался, какое я отношение имею к кипишу. Я ответил, что просто мимо проходил. И мусор взял и спросил у меня, есть ли у меня деньги? У меня было 1000 рублей. Дальше просто прикол был. Мне говорят: «Сколько ты готов отдать за свободу?» Я так прикинул, отвечаю: «Рублей 300». И меня отпустили!
Прыгали мы и на женщин.
Я с горя выместил все неурядицы дня на пустой арбузной палатке. И вот неудача, проезжает мимо машина ППС. Видят меня, тормозят, обыскивают – затем и моих камрадов, находят маски, нож, журналы экстремистской направленности. Одного из нас и забрали, а остальных вновь отпустили. Прыгали мы и на женщин. Как-то увидели двух мусульманок в платках. Сначала свалили их, после чего я забрал у одной сумку, другие товарищи продолжили давить их ногами. Но народу там было вокруг целая тьма – и мы ретировались. По дороге пришлось выкинуть сумку, из-за страшного палева.
Честно говоря, не все было правильным в движении. Попадались странные личности. Например, так называемый «Питерский Тесак». Вроде чисто правый: одет в поло Fred Perry и белые тяги, а на руке красовалась татуировка «SS» и «14/88». Единственное, что было как-то не так – был он немного смугловат. Спустя некоторое время, я узнал, что его звали... Карен, – вот уж я посмеялся! Правый армянин, получается.
Мент поймал меня и давай бить со всей мочи: берцами, дубинкой, да по всему телу, по лицу.
Еще помню, мы проводили акцию на «Сникерс-урбании», где собирались скейтеры, рэперы и эмо. Выдался день на славу. Для начала встретили несколько рэпаков, расположившихся на траве возле пруда и распивающих пиво. Мы немного поглумились над ними, а все их вещи выкинули в воду. Пошли дальше, видим – идут четыре индуса. Еще раз размялись. Это, наверное, было зря, так как активизировались мусора. Мы врассыпную. Мне повезло меньше всех. Мент поймал меня и давай бить со всей мочи: берцами, дубинкой, да по всему телу, по лицу. А ввиду того, что он был бухой, то остановить его было невозможно. Хорошо, хоть прохожие заметили это и его отвлекли, а я смылся.
Первое почти убийство. Вернувшись в Москву 8 августа, я узнал по «аське» о подготовке к серьезной акции. Сбор назначили у метро Владыкино. Там, прогулявшись немного по дворам и не найдя подходящую жертву, пошли в сторону железнодорожной станции Моссельмаш, где мы спалили кавказца, которого, давай, значит бить; но он спрыгнул вниз, мы – за ним, но тщетно. Зато на путях, где стояли грузовые составы, мы обнаружили ещё одного кавказца, на вид бродяга какой-то. Его избивало человек шесть, не меньше, после чего многим этого показалось достаточно. И вот мой подельник Стас Грибач <получил в итоге 9 лет колонии – The Insider> достал огромную цепь и принялся пороть ею кавказца, а другой чувак пырял его ножом. Что до меня, то я, нанося удары ногами, ещё и на камеру всё это дело снимал.
В процессе экзекуции мы у него спросили, кто он и откуда – он прохрипел, что грузин (в суде он оказался азербайджанским армянином) и стал давить на жалость: мол, у него дети. Избиение после этого продолжилось. Мы оказались запачканы его кровью. Выйдя с железной дороги, дошли до ларька – купить воды, отмыть кровищу. Воды не было, но был холодный чай. Так что, как мы потом ещё шутили – «сходили чаи погонять».
Забегая вперед, скажу: наши похождения следствие оценило как шесть эпизодов статьи 105 – убийство по мотивам расовой ненависти; впрочем, четыре эпизода не удалось установить. Большинство порезанных нами каким-то чудом выжили.
Октябрь – мой последний месяц на воле. Месяц ознаменовался самым настоящим террором. Все мои радикальные дела улеглись в период двух недель – с 6-го по 20-е октября. Начинался месяц так: наш новый моб, в котором на лидирующих позициях были Стас Грибач и я, принял решение: отныне борьба будет вестись только на уничтожение. Мы решили всегда при атаках использовать ножи или другие колющие предметы, например шило.
Как мы, в итоге, убили якутского шахматиста Сергея Николаева? Да встретились бандой у метро и пошли в сторону жилых кварталов по улице архитектора Власова. Заглянули в первый двор, сфотографировались, закрыв лица масками, демонстрируя в руках ножи. Я устроился по центру, держа на плече бейсбольную биту. Боевая получилась фотография. Идем дальше и замечаем четверку в зеленых гастарбайтерских комбинезонах. Я сразу же предлагаю на них налететь и уже держу биту наготове, но что-то помедлил с этим. Пока мы обсуждали атаку, заметили идущее навстречу нам какого-то «узкоглазого». Это и был шахматист.
Один из нас сразу же побежал к нему и всадил тому нож в живот. Люфтваффе <Илья Шутко - осужден на 9,5 лет колонии> стал штырить его ножом в спину и бок, другой всаживал нож в шею; а еще один засадил ему в лицо файер. Я же, взмахнув битой, стал бить, вкладывая в удары весь свой гнев и кричал при этом «сдохни!». Якут, ещё способный говорить, пытался нас убедить, что он, якобы, не тот, на кого нам бы следовало нападать. Он орал: «Э, я свой!». Но это ему не помогло.
Резня продолжилась. Мы идем по дворам. И вот нам навстречу выплывает дворник с банкой пива в руке. Задаем ему формальный вопрос: «Ты русский?». Его ответ и удар ножом ему в горло, отчего тот покачнулся, но сумел побежать. По дороге дворник получает нож в спину, и падает рядом с подвалом ДЭЗа. Я что есть мочи луплю его битой, а «Люфтваффе» режет. Но мы были вынуждены остановиться из-за того, что опять какая-то россиянка, попыталась привлечь внимание. Проезжая мимо на машине она засигналила. Я зарядил «Слава Германии, слава Гитлеру!», и мы ретировались.
Дело запахло жареным. Совершив в течение десяти минут два убийства средь бела дня и при свидетелях, мы осознали, что нас будут искать мусора и решили покинуть район, но при этом не прекращать акции на сегодня.
Стас полоснул себя по венам собственным ножом. Кровь так и захлестала.
…. Около подъезда стоял гастарбайтер. Пока мы его резали, произошло ЧП – Стас полоснул себя по венам собственным ножом. Кровь так и захлестала. Бросив недобитого, мы побежали. От болевого шока силы стали покидать нашего соратника, он уже не мог идти. Он был весь бледный. Мы кое-как довели его до какой-то лавки, перетянули ему руку поясом и вызвали скорую. Мы успокаивали Стаса, говорили, что он будет жить, что он нам нужен. Он, жаловался, что даже если выживет, то у него не будет работать рука и смысла жить у него не станет. Ибо тогда он не сможет держать нож в руке. А без ножа невозможна расовая война!
Я просыпаюсь утром 21 октября. Только надел халат, как услышал звонок в дверь. Пошел было открывать, но вовремя одумался – а вдруг мусора? Я как почуял. Подкрался к двери и слышу: соседку уже опрашивают менты, знает ли она о моих националистических взглядах. Дверь ломать не стали, у них ордера не было. Но каким же это стало для меня стрессом! Я поспешно начал избавляться от улик: разобрал компьютер, вынул все флешки, собрал компакт-диски в сумку, туда же сложил вещи, в которых я фигурировал на большинстве наших видео. Подготовив все это к переносу в безопасное место.
Когда менты ушли, я вышел на балкон и позвонил одному товарищу. Я отменил все акции, и сообщил, что ухожу в бега. После этого я набрал номер родителей и сказал, что так и так, за мной пришли, приезжайте. Вечером мне пришлось всё рассказать, что конечно не могло не повергнуть их в шок. Мы решили, что я пока переезжаю к бабушке с дедушкой.
Уже на следующий день, в нашу квартиру приходят с ордером на арест. Мусора тщательно обыскали дом, забрали все, что казалось им подозрительным: разломанный компьютер, старый мобильный телефон, блокнот, одежду. Объяснили родителям, кто я. И вот мать приезжает ко мне рассказать, что убит известный шахматист, причем с русской фамилией. И что на меня вышли благодаря оперативным разработкам по Грибачу, которого задержали в 71-й больнице, где он и дал признательные показания.
В больнице мать давай втирать врачу, что я сумасшедший.
Я не знал что делать, у меня была паника. Я вбивал себе в голову, что мне дадут лет 15. Планирую податься в бега, но мать уговаривает сходить к психиатру. В больнице мать давай втирать врачу, что я сумасшедший. Пытаюсь её оспорить, но меня и слушать не хотят – два здоровых санитара скручивают, вкалывают аминазин, и я отрубаюсь.
Просыпаюсь только на следующий день в палате, одетый в больничную пижаму. Там меня вызывает на собеседование главврач. Он оказался евреем – Семен Маркович. Спросил о причинах госпитализации. Уверяю его, что у меня всё нормально, и я не знаю, за что меня скрутили. И уточняю: сколько мне ещё находиться в дурке? Он пообещал, что два месяца. Обманул – провел я в дурдоме всего неделю. Эти дни летели быстро: проснулся, поел, после укола аминазина спишь, проснулся, поел, посмотрел телевизор, укол, таблетки и спать. Единственное, что понравилось – там был ДВД, а единственным диском оказался сборник «Хулиганский беспредел», где фильмы: «Ромпер Стомпер», «Американская история X», и «Фабрика футбола». Все остальное время я смотрел на психов и угорал над ними.
1 ноября меня опять вызывает главврач и допытывается, мол, как к национализму относитесь, к фанатам, к уличному насилию. Все отрицаю. И меня отправляют домой. С одной стороны, я был рад, что меня отпускают, но с другой, мне показалось это подозрительным. Но я отправляюсь к выходу. Но там ждал сюрприз: двое в штатском. Мне скрутили руки и, буркнув: «Ну, здравствуй», отвели в машину – черную «девятку». Я понял, это конец. Хотя поначалу думал, что сплю, будучи под действием аминазина.
Мусора радовались, что «главаря поймали». Привезли в прокуратуру Юго-западного округа Москвы. Объяснили, в связи с чем меня задержали, и что я сяду всерьез и надолго, и что единственное, чем я могу улучшить свою участь, так это если дам признательные показания. В реальности показаний от меня не нужно было: меня из всех моих подельников задержали 9-м по счету, и они уже в едином порыве дали показания против меня, о том, что я их лидер и даже заставлял убивать. Такое вот у меня было незавидное положение.
Пока я думал, один из ментов спросил: «Какой у тебя был ник?» – Я говорю: « ***14». – А он, что означает число 14? Я ему озвучил 14 слов Дэвида Лейна («Мы должны защитить само существование нашего народа и будущее для белых детей»). Он напечатал под мою диктовку текст на компьютере, распечатал и повесил на стену, после чего вошли другие менты и стали над этим глумиться. А один из них достал пистолет, направил в мою сторону и попросил сфотографировать его так – типа держит на прицеле нацистского главаря. Меня. Далее я начал писать чистосердечное признание.
Конечно, за «тубанар» приходилось платить деньги, и немалые, операм, чтобы они никуда меня не переводили
Вскоре меня этапировали в «Матросскую тишину». Тюремные мусора ухмыльнулись: «Вот посадим тебя в хату к чурбанью!» Это продолжило понижать моё и без того угнетенное состояние. Пришлось упрашивать вертухаев, и те согласились отправить меня на «тубанар», где инородцев почти нет. Но перед этим мне пришлось испытать один не самый приятный момент. После того, как прибывшие в СИЗО, в числе которых был я, сдали кровь, один чеченец спросил у меня про статью, а это была 105. – Он: «Кого убил?» – Я говорю: «якута». – А он, поняв, что я нацист, пообещал: «Ты за это ответишь». Эти слова прозвучали для меня как приговор…. Конечно, за «тубанар» приходилось платить деньги, и немалые, операм, чтобы они никуда меня не переводили и всяких нежелательных элементов ко мне не сажали.
Сиделось мне неплохо. Когда я заехал в хату, там было 6 человек на 10 мест, все русские. В хате сидел ещё один правый, но скрывающий свои убеждения. За хатой смотрел тип 23 лет с Коми, ранее уже сидевший. Пообщавшись с ним, я постепенно стал привыкать к новым условиям. Грех было жаловаться на условия – было всё, что можно и чего нельзя: телефон, деньги и алкоголь. Только вот ремонт там уже лет 30 не проводился, зато были выпилены решетки, что позволяло с легкостью гонять «дороги». Первое время я, конечно, не мог привыкнуть к баланде; но благом были постоянные передачи, и есть её, приходилось не всегда. Еще телевизор орал постоянно, а спали при свете, который горел круглосуточно. В особенности, это было ощутимо, когда я спал на втором ярусе шконки.
На тюрьму уходило много денег. Помимо того, что нужно было отстегивать мусорам за этот «номер», так ещё и на общее хаты и централа тоже приходилось уделять. Нужно же, чтобы к тебе относились благосклонно. Приходилось делать вид, что тебе интересно за воровское и эту жизнь (хотя на деле мне это всё было глубоко неинтересно). Так вот я осваивался и познавал тюремную жизнь, в системе которой мне предстояло прожить годы.
Пока я сидел, то ходил на допросы и беседы к следакам, операм из разных отделов. Опера бравировали тем, что моя судьба в их руках. Продолжали пугать меня тем, что если я не буду сотрудничать со следствием, то они переведут меня в хату на общий корпус, который кишмя кишит кавказцами. Они прекрасно знали, как я не хотел туда попасть. Но, тем не менее, благодаря вертухаям, я оставался сидеть там, где сидел практически до этапа на зону.
Я был среди всех 13 арестованных (11 эпизодов, из них 2 убийства и 8 покушений) единственным совершеннолетним. Моим подельникам максимум, что грозило, так это 10 лет лишения свободы, а вот мне по совокупности преступлений реально светило пожизненное. Но им было плевать на это – они спасали свою шкуру, топили меня показаниями. Моя же судьба казалась обреченной. Единственное, что могло меня спасти – это психиатрия. В институте Сербского мне выписали диагноз, что я нездоров.
Во время суда подельники, по моей просьбе изменили свои показания. Хотя было уже поздно, слишком многое было сказано на следствии. Мне чуть не дали 2* года колонии из-за этого. Надо сказать, что я и не очень и понимал, что это такое – 2* года, когда этого потребовал прокурор для меня. Когда подельники обсуждали это, я лишь шутил – ничего, мол, Рудольф Гесс и вообще 40 лет сидел за Гитлера.
В канун приговора, я, догадываясь, что на его оглашение придет толпа журналистов, думал над тем, как бы превратить процесс в шоу. Размышлял, какие кричалки нацистского толка нам стоит зарядить. Может, что про фюрера или же, про богов? Как нам предстать перед камерами – стоит ли кинуть зигу или нет? Долго думал и над тем, что одеть: свое любимое бежевое поло «Фред Пери» или клетчатую рубашку «Бен Шерман».
22 сентября 2009 года, самодовольно улыбаясь в камеру, я начинаю агитировать подельников, чтобы исполнить кричалку про «Новый рай». Они говорят: «Ну, посмотрим». И тут насупило затишье – в зал вошел судья Владимир Усов (именно он огласил приговор по делу СПАСа и Николы Королева) и начал зачитывать. Мне дали 10 лет. Это было пределом моих мечтаний. На выходе из зала суда, я что было сил зарядил «Мы построим новый рай, зиг хайль, зиг хайль!» Кричал фактически один я.
Когда я выйду – то продолжу служить Адольфу Гитлеру. Создам новую бригаду - Легион Рудольфа Гесса.