«В СССР секса нет» — сказала в 1986-м году участница советско-американского телемоста, подарив современникам и потомкам крылатую фразу, пусть и вырванную из контекста. Фраза заканчивалась словами — «у нас есть любовь». Однако даже самая искренняя и взаимная, но однополая любовь могла привести любовников за решетку. В 1933 году в уголовном кодексе РСФСР появилась статья 121 с формулировкой за «мужеложство». Срок наказания — до пяти лет лишения свободы. При этом и сами геи, и ветераны-милиционеры говорят о том, что статью чаще использовали для устрашения и шантажа неугодных. Статью отменили в 1993 году, за 60 лет по разным оценкам наказание по ней получили от 25 тысяч до 250 тысяч человек. По словам представителей ЛГБТ, помнящих советское время, уголовные преследования — не самое тяжелое, что было в их жизни. Гораздо тяжелее был «заговор молчания», который порождал страх, унижения и беззакония. Оксана Маклакова вызвала на откровенный разговор нескольких людей, которые открыли свою необычную ориентацию во времена глухого советского застоя.
"Меня вербовали в КГБ, чтобы я доносил на парней"
История Андриса нетипична для гея, родившегося в СССР. За все свои 57 лет ему ни разу не приходилось врать, искать компромиссы и притворяться не тем, кто ты есть на самом деле. «Как это будет по-русски? Случай вон из ряда?», — вспоминает гражданин Латвии и председатель правления общества поддержки ВИЧ-инфицированных AGIHAS Андрис Вейкениекс.
— Я не часто сталкивался с дискриминацией, или мне просто посчастливилось жить и работать вместе с правильными людьми. С теми, кто нормально относится к этому. У меня самого был только один случай в моей молодости, когда меня вербовали в КГБ. Меня взяли на рынке взрослые вежливые мужчины в серых пиджаках, они привезли меня в какой-то кабинет и заставили подписать бумагу, что я буду сообщать им о молодых парнях-геях. Я не знаю, почему тогда они взяли именно меня. У нас говорили, что им план надо было выполнять. Я что-то подписал тогда со страху. Когда тебе 19 лет, ты в огромном стрессе, вокруг мужики строгие. Текст был примерно такой — «мы знаем, кто твои родители, знаем, где ты работаешь, и если ты нам не поможешь...» Любой человек в такой ситуации испугается.
"Меня взяли на рынке мужчины в серых пиджаках, привезли в какой-то кабинет и заставили подписать бумагу, что я буду сообщать о геях"
Андрису повезло — ни одного доноса в своей жизни он так и не написал. Перестройка, распад Союза, а потом и отмена статьи. А вот его знакомому, который работал на почте, был женат и даже воспитывал ребенка, не повезло. За свой роман с мужчиной он отсидел три года в Пскове. Другой знакомый повесился. Точной причины никто не знает, но Андрис уверен — это связано с его ориентацией.
По словам Андриса, в советские годы в Латвии геи табунами женились для прикрытия, особенно это было развито в маленьких городах с населением 5–10 тысяч человек. Сегодня они уже взрослые, с морщинами и исковерканной судьбой также «табунами» разводятся и отчаянно ищут себе любовников на сайтах знакомств. Ему самому и в голову не приходило, что можно пойти на такой компромисс с обществом и своей природой.
— Я был очень мужественный, я считал, что нельзя обманывать ни себя, ни своих родителей, ни тем более свою вторую половину. Зачем делать несчастными себя и еще несколько человек? С мамой очень хорошо получилось — она легко приняла меня таким, какой я есть. Отец трагически погиб, когда мне было два года. Только бабушка до конца своих дней это не принимала, упрекала и т.д. и т.п
В 80-х Андрис работал официантом в ресторане. Однажды он зашел в холодный цех и услышал, как его коллеги разговаривали между собой: «Ты знаешь, этот новенький официант — он же педик».
— И тут я, не знаю, где набрался столько храбрости, громко сказал: «Да, это так!». Знаете, что было дальше? Это обсуждалось ровно два дня. Потом утихло и больше никого не волновало. С тех пор я никогда это не скрывал. Но я никогда и не кричал об этом на каждом шагу, не ходил возле памятника Свободы — «Здравствуйте, я гей!».
Сквер у Большого театра — излюбленное место для встреч и прогулок ЛГБТ-людей в советское время
В отсутствии гей-клубов собирались на квартирах. На случай облавы всякий раз придумывали новую легенду — день рождения, успешная сдача экзамена, государственный праздник. «Было очень много юмора», — вспоминает свою советскую молодость латвийский гей. Сегодня его историю знает вся Рига, он уже 27 лет в партнерских отношениях и открыто помогает таким же, как он сам, — людям, живущим с ВИЧ.
— С начала двухтысячных у нас появилось довольно много открытых пар не только мужских, но и женских. Общество относится к ним по-разному. Молодежь уже не обращает на это внимания, а вот старшее поколение осуждает. Но у геев в Латвии есть пример — наш министр иностранных дел. Он открытый гей. И он до сих пор получает проклятия в комментариях. Но какая разница, с кем спит политик, если он при этом хорошо делает свою работу. Он баллотировался в парламент и набрал очень много голосов. А сегодня занимает пост министра уже второй срок.
«Термин «лесбиянка« я узнала только в 25 лет».
Свою ориентацию Ольгерта Харитонова осознала в 13. Советская школьница случайно наткнулась на книгу Фрейда, где было его знаменитое эссе о гомосексуальности Леонардо Да Винчи.
— Раритетное издание, не знаю, каким чудом оно у нас оказалось. Более омерзительного чувства я давно не испытывала. В это время в школе мы читали «Войну и мир», там Наташа Ростова, первый бал, образец женственности. А тут этот Фрейд, который пишет про сон Леонардо, где птица засунула свой хвост ему в рот. Я это читаю и понимаю, что текст обо мне. Это было очень тяжело, кризисно, к тому же я в это время была влюблена в учительницу. Было отчаяние и даже мысли о суициде.
Ольгерта Харитонова написала книгу «Женщины. Разговор не о мужчинах», которая стала настоящим пособием для начинающих феминисток
А вот чего не было в стране советов — так это информации. Не хватало элементарного — терминологии. А раз нет слов, значит нет и явления.
— Самое тревожное, что было в Советское время, — это заговор молчания. Ни в детстве, ни в юности я не видела живых геев и лесбиянок. Первые лесбийские отношения, уже не платонические, а с сексуальным опытом у меня случились в 18 лет, а сам термин «лесбиянка» я узнала только в 25, — говорит Ольгерта.
С дефицитом терминологии советские люди обходились, как умели, используя бесхитростные определения «из народа» — «голубые», «мужичка». Ситуация кардинально поменялась с перестройкой. В 90-х в газетах начинают появляться объявления — мужчина ищет мужчину, женщина ищет женщину. А следом появился и сам термин — сначала ЛГБ. Уже потом, позднее, к нему добавят еще и «Т».
— А как же тогда в СССР люди находили друг друга?
— Я сама из Лысьвы, Пермская область. Уже взрослой я регулярно ездила к бабушкам. Там же у меня жили тети. Одна из них жила с так называемой мужичкой. Это те, кого потом будут называть «буч». Жили и жили. Вели совместное хозяйство, помогали друг другу. Как они находили друг друга, эти женщины, — я не знаю.
Если многие упертые советские мужчины-геи всю жизнь оставались холостяками, то женщины чаще шли на уступки обществу и выходили замуж. Уже в наши дни Ольгерта проводила исследование среди лесбийских пар и выяснила, что 50% женщин в прошлом были в браке с мужчиной. Более того, далеко не все говорили об этом как об отрицательном опыте.
50% женщин из лесбийских пар в прошлом имели брак с мужчиной и далеко не все говорили об этом как об отрицательном опыте
— Советские и российские лесбиянки выходили замуж не потому что на них оказывали давление или пугали репрессиями, а потому что так принято в обществе. Моя жена родилась и жила в ГДР и тоже была замужем, но потом развелась и поняла, что ей нравятся женщины. А кто-то и не расходился, а просто заводил себе любовниц и крутил романы с женщинами на стороне.
Сама Ольгерта, конечно, слышала про «корректирующие» изнасилования, когда родители толкали своих дочек в постель к мужчине, руководствуясь логикой — «никакая она не лесбиянка, она просто не знает, что такое мужик», но лично с этим не сталкивалась. А вот жертву психиатрической коррекции знала — её знакомую, юную поэтессу родители упрятали в психиатрическую больницу в надежде «излечить». В итоге только поломали психику.
1980-е, со студентами МГУ. Ольгерта Харитонова — в середине
Вылечить или «отремонтировать» и навести порядок в обществе пытались и так называемые «ремонтники» или «ремонтные бригады» — обыкновенные уличные преступники, возомнившие себя полицией нравов. Однажды Ольгерта встретилась с такими в Челябинске.
— Я помню один момент, это было уже в 90-е годы, мне хорошо за 30, но я всегда была похожа на мальчика. И вот я иду в вуз по так называемой плешке рядом с городским парком, а навстречу идет компания из 4-х парней. Они смотрят на меня и думают, что я гей. И я читаю по их взгляду, что они сейчас будут меня бить, и они видят, что я это понимаю. И вот в двух шагах до столкновения и драки я смотрю, как меняются их лица, когда до них доходит, что я женщина. И они разочарованно проходят мимо. Столько лет прошло, а я помню те взгляды и свой страх.
"Раньше были надежды, сейчас их нет"
Москвич Руслан сейчас тренер по вопросам немедицинского сервиса групп уязвимых к ВИЧ. У него все благополучно, успешный бизнес, но поговорить с The Insider он всё-таки решил с условием анонимности, — имя изменено.
Мимо него с бойфрендом «ремонтники» однажды не прошли с разочарованным взглядом — прижали к стене и ограбили. С его парня сняли пальто, у него забрали деньги. Естественно, обращаться в милицию никто не стал.
— Это был конец 80-х, 121 статья уже была на излете, однако вот это отношение «правоохранительные органы равно враги» впечаталось в нашу ДНК. Хотя если вы спросите мои ассоциации с той эпохой — это свобода и надежда. В советской столице было несколько мест, где традиционно собирались геи — Китай-город, Большой театр. Мы гуляли, мы встречались, мы общались, мы были молоды и активны и в творческом, и в сексуальном смысле. Помню, было такое питейное заведение — ресторанчик «Садко» — закрытое место, куда попасть можно было только по рекомендации. Там собиралась в основном творческая интеллигенция и люди, скажем так, определенного достатка, которые могли за ужин или за обед потратить 10-15 рублей, — вспоминает Руслан.
Свою сексуальность Руслан осознал лет в 13. Тогда же появились первые мысли уехать из страны. Но перестройка и гласность подарили надежды — появилась специальная литература, различные объединения. Для человека, который с детства привык жить в своего рода внутренней эмиграции, не афишируя эмоции, не рассказывая о чувствах, это было знаком перемен. Но перемены не случились.
—Наверное, можно было развернуться и уехать. Но дом, семья, родители — я не хотел это все бросать. Как только появился финансовая независимость, я всегда старался выезжать в Европу — свободой надышишься, приезжаешь и живешь дальше. Многие заключали договорные браки. Это и сейчас очень распространено, если мы говорим про карьерный рост. У меня тоже был вариант жениться, но не было необходимости — народным депутатом я не буду и генеральным директором крупной государственной кампании тоже.
"У меня был вариант жениться, но незачем — депутатом или гендиректором я не буду"
Серьезным испытанием для Руслана стала армия — из-за астигматизма и плоскостопия он попал в строительные войска, куда отправляли неблагополучных призывников, в том числе условно судимых. Сказать в военкомате, что ты гей, было еще рискованней. Как выпускник медицинского колледжа он понимал, что тюрьма — это не самое страшное, попасть в психиатрическую было страшнее. Хотя многие совсем даже не геи уходили от воинского долга именно таким путем. В армии у Руслана было несколько моментов, когда сослуживцы узнавали про его ориентацию и пугали оглаской. Но все обошлось без серьёзных скандалов.
— Сегодня мне 50 и я научился жить в стране, где гей — это диагноз. Надежды, что что-то изменится и у нас появятся такие же права, как у всех налогоплательщиков — регистрировать отношения, заводить детей — я оставил лет двадцать назад. Сегодня я не рефлексирую на эту тему. Я успешен в своей профессии, я могу помогать людям. И все-таки в Москве еще не самая плохая ситуация — в Чечне людей по-прежнему убивают.
Как и многие, достигнув определённого возраста, он хотел завести ребенка. Но воспитывать во вранье и молчании, в котором вырос он сам, — нет уж, увольте. Про страх и бесправность говорят и лесбиянки. Если вдруг биологическая мать умирала или ложилась в больницу, вторая мама не имела никаких прав, даже если она нянчилась и воспитывала этого ребенка с самого рождения. Боялись за детей и в том случае, если женщин могли поместить на принудительное лечение. Боялись всех, включая соседей по коммуналке, которые могли пожаловаться в милицию, что в квартире живет посторонняя женщина.
В Советском Союзе не было гей-клубов и «хорнета». Геи, желающие познакомиться, оставляли объявления на стенах общественных туалетов
При этом, как рассказывает старший преподаватель кафедры психофизиологии и клинической психологии Уральского федерального университета Анна Гизуллина, после войны были целые колонии, где жили одни женщины, многие из которых были лесбиянками. И никто ими особенно не интересовался. В общежитии или коммунальной квартире провести женщину мимо строгой комендантши было гораздо проще, чем привести в комнату мужчину. Еще проще к сожительницам относились в деревнях — ну живут Кузьминишна с Макаровной сто лет под одной крышей, вместе детей вырастили, вместе состарились — никто к ним в окна не заглядывал, за спиной не сплетничал.
Ну живут Кузьминишна с Макаровной сто лет под одной крышей, вместе детей вырастили, вместе состарились — никто к ним в окна не заглядывал
Ольгерта свою жену тоже никогда не прятала, но из России все же решила уехать в Германию. Здесь они уже оформили однополое партнерство — почти то же самое, что брак. Говорит, там даже дышится по другому — свободнее.
— Понимаете, этот заговор молчания, он ведь никуда не делся. Только сегодня он усугубляется доступностью информации. Ведь раньше у нас был один канал и две газеты, мы сидели за железным занавесом и вопросов, собственно, не было. А сегодня кругом море открытой информации, и ты в ней плаваешь. Но ты по прежнему один и без всяких прав. Сегодня, как и тогда, есть негласные табу на ЛГБТ в разных профессиях, я знаю, что в школе, если узнают, что учительница нетрадиционной ориентации, то уволят. Да и в любой другой сфере — ты не такой, как все. Когда все собираются и начинают рассказывать о мужьях, ты молчишь — не будешь же ты рассказывать про свою жену. Это мелочи, но и это тоже дискриминация, — рассуждает Ольгерта.
Коммуналки исчезли, но стигма осталась
«Люди и сейчас вынуждены скрывать свою природу» — уверяет психолог УрФУ Анна Гизуллина. По данным ее исследования, только 8% ЛГБТ-людей полностью открыты. В основном это активисты. И все они живут под постоянным прицелом гомофобских общественников. Один из них питерский «гееборец», как он сам себя называет, Тимур Булатов. Объектом его травли в свое время стала и преподаватель УрФУ, изучающая вопросы гендерной идентичности и поддерживающая ЛГБТ-сообщество.
— До того, как я занялась этой темой, у меня было все прекрасно — грамоты, стажировки, конференции. Но после того, как Булатов обвинил меня в гей-пропаганде, мое положение изменилось. Уволить меня не могли, было не за что, но я чуть ли не на год была лишена студентов. Конечно, никаких тематических конференций, никаких инициатив. «Пусть сидит и не светится» — вот такая была негласная установка.
Научный и человеческий интерес к теме ЛГБТ у Анны появился в 2011, когда повесилась ее студентка. Перед тем, как решиться на отчаянный шаг, девушка пришла на консультацию к Анне Владимировне и призналась, словно в преступлении, в том, что «чувствует себя ненормальной».
— У нее была проблема — она влюбилась в молодую преподавательницу, рассказала ей о своих чувствах, а та убежала. Мама ее не принимала, и все вокруг ей доказывали, что она сумасшедшая, и она думала, что она одна такая на свете и что выхода нет. Услышав эту историю, я пошла к тогдашнему декану, как к более опытному коллеге. Но мне сказали, мы в 21-м веке, это больше не болезнь, в Европе уже женятся, пусть сама разбирается с этой ситуацией. И она «разобралась». У меня был шок. Целый факультет психологов — и мы не смогли спасти человека.
«Целый факультет психологов — и мы не смогли спасти человека».
Так Анна Гизуллина стала изучать историю ЛГБТ-людей в России. Узнала, как в годы СССР женщин лечили аминазином — первым синтезированным нейролептиком, как мужчин сажали по 121. Впрочем, что касается «посадок», по ее словам, проблема была не в том, что людей преследовали за гомосексуальность, а в том, что этот факт использовали против них, собирали компромат, и если человек проявлял какую-то нежелательную активность, тут же формировали дело. Именно так чаще всего за решеткой оказывались деятели искусства, режиссер Сергей Параджанов, певец Вадим Козин, поэт Евгений Харитонов, писатель Геннадий Трифонов.
Знаменитый эстрадный певец Вадим Козин был дважды осужден за мужеложство, а после освобождения в 1968 году остался в Магадане, где жил до 1994 года
— А вот в самом обществе отношение было разным. И где-то в глубинке, в деревнях и селах люди часто относились к однополым парам проще. Козин, например, со своим мужчиной после срока так и остался жить в Магадане. Его там ценили и уважали, даже памятник поставили. После войны было много женщин, которые не скрывали, что живут вместе. Знаете, когда биологи занялись вопросами ЛГБТ, они выяснили, что такая категория есть в каждой популяции — от павиана до зебры, 3–4 процента. И это было всегда и везде, несмотря на гонения или религиозные преследования, географию и политический строй. У всех есть этот компонент, это часть нормальной сексуальности. Хотя сами геи очень не любят эти разговоры и говорят — «взрослый человек может жить с взрослым человеком, не спрашивая разрешения у обезьян».
Запертый в чужом теле
Если лесбиянки и геи жили и «не отсвечивали», то трансгендеры в большинстве своем просто сходили с ума и сводили счеты с жизнью. Виктор (имя которого тоже изменено) уверяет, что впервые идея навсегда «выпилиться из этого чата» пришла к нему в полтора года. Когда он понял, что родился не в том теле.
— Мне полтора. Я стою на 11 этаже и смотрю вниз. Потом эта мысль — что дальше так нельзя, она преследовала меня всю жизнь. Пока, наконец, однажды, уже будучи взрослым человеком, мы вместе с психологом, вытаскивая меня из глубокой депрессии, не разобрались, что к чему.
Первые столкновения с суровой реальностью начались в школе. В саду, уверяет Виктор, все было нормально. Но школа стала настоящим испытанием — во-первых, это нелепое платье с фартуком, бант, неловко «прибитый» к излюбленной короткой стрижке под мальчика. А самое страшное — отдельный туалет для девочек и какие-то непонятные правила: «девочки не должны бегать с мальчишками на перемене», «девочки всегда должны быть опрятны и аккуратны». А уроки труда? «Ну почему я не могу как все нормальные парни выжигать по дереву, а вместо этого должен шить какой-то фартук, травмируя пальцы в швейной машинке?». Глоток свободы пришел в начале 90-х — школьную форму отменили. Виктор влез в джинсы с рубахой, которым не изменяет и по сей день. Впрочем, эти джинсы ему дорогого стоили.
— Однажды я остался на школьное дежурство и наша классная руководительница закрыла меня в раздевалке и устроила настоящий разнос. Они кричали — «Ты же девочка, как можно так выглядеть?». Она ругалась матом, она даже била меня головой об стену. И она так глубоко вбила в меня мою неправоту, что я забыл о себе. Смирился.
"Классная руководительница ругалась матом, она даже била меня головой об стену"
В детстве Виктор никогда не играл с куклами, предпочитал казаков-разбойников с мальчишками во дворе. Тогда, в детстве, которое пришлось на последнее десятилетие советского союза вообще, все было проще. Чем старше становился Виктор, тем больше становилось проблем. Ни с того ни с сего выросла грудь, которая постоянно мешала. А поход к гинекологу и вовсе стал тяжелой психологической травмой. Ситуация усугублялась полной невозможностью поговорить о своих чувствах. Любые попытки поговорить о мужском «я» в женском теле в лучшем случае высмеивались.
— Я вообще не понимаю, как вы, женщины, все это терпите? «Ты баба, твое дело беременеть и рожать!». Я тоже через это прошел. Моя мать так и не приняла меня и, наверное, никогда не примет. Она готова на все, чтобы сделать меня «нормальной девочкой», «нормальным» представителем того пола, в котором я родилась. Ощущение тюрьмы, тебя заперли в чужом теле и у тебя нет выхода. Неудивительно, что в советское время было так много суицидов в этой группе — я слышал про цифру от 70 до 90% в зависимости от возраста, особенно уязвимы, конечно, подростки, — говорит Виктор.
Гей-активисты из организации HAW (Homosexuelle Aktion Westberlin) в качестве коммунистов в 1978 году по ошибке были приглашены с дружественным визитом в Москву
Только в 33 он понял, что мужчина. Перед этим он три года перманентно боролся с депрессией и приступами суицидального поведения. Год назад Виктор уехал из России — в небольшую европейскую страну, где гормональную терапию и операцию по смене пола можно сделать за счет государства. Говорит, что в России ему, наверное, пришлось бы подделывать справки, чтобы получить нужные препараты.
Разрешили, но так и не простили
В России, как и на Западе, прошла декриминализация — ЛГБТ больше не преступники. Статьи за «мужеложство» больше нет. Но в Европе вслед за отменой статьи был следующий шаг — легитимизация и реабилитация. Перед людьми извинились, а тем, кто сидел в тюрьме, даже начали выплачивать компенсации как политическим заключенным. При этом у нас снова поговаривают о том, чтобы вернуть статью.
— Одни говорят, ЛГБТ противоречит природе, другие — богу. Третьи вовсе считают, что нужно всех загонять в традиционные браки, не задумываясь о том, каково это — быть женой гея? Новый удар по сообществу в 2013 нанес закон о запрете гей-пропаганды. Итог — очередная волна эмиграции. В итоге сегодня я по-прежнему встречаю молодых и талантливых ребят, которые считают себя ненормальными. И выход сегодня я вижу только один — разрешить хотя бы открыто говорить об этой проблеме, чтобы больше нам не приходилось хоронить студентов, — говорит Алла Гизуллина.