«Не плати, не работай, не подчиняйся». Интервью с Ниной Багинской, символом белорусского протеста

— Вы ветеран протестного движения в Беларуси. Расскажите, с чего все начиналось?

Еще в молодости я не хотела вступать в комсомол: спорила об этом сперва с учителями в школе, а потом и на работе. Я рвала и выкидывала свой комсомольский билет, а потом приходила учетная карточка, и в бухгалтерии мне говорили: «Вот ты сказала, что не комсомолка, а тут твоя карточка». А я отвечала, что не хочу быть в их комсомоле, не хочу платить обязательные взносы в комсомол – я лучше в Красный Крест взнос заплачу.

В 1988 году я прочитала статью Зенона Позняка и Евгения Шмыгалева «Куропаты – дорога смерти» про то, как под Минском сотрудники НКВД БССР расстреливали десятки тысяч людей <по разным данным, в урочище Куропаты расстреляны от 30 000 до 200 000 человек – The Insider>. Мы тогда уже знали о репрессиях, но не думали, что они были такие массовые. И 30 октября 1988 года я пошла на митинг памяти жертв сталинских репрессий в Куропатах. Это была несогласованная акция: людей разгоняли дубинками и слезоточивым газом. Я тогда посмотрела на все это и подумала, что нужно помогать молодым.

Сперва я участвовала в групповых акциях: приходила, узнавая места сбора по листовкам. Мы засекречивали свою деятельность: телефоны прослушивались, и мы придумали даже свои шифровки. Листовки называли «капустой». Такие диалоги были: «У тебя есть капуста? Нет?» – «Приходи, я привез».

Уже много лет я каждый год хожу на пикеты в Куропатах, даже когда нас там 1-2 человека. За эти годы я протестовала против результатов референдума 1996 года, объединения с Россией, закона о дармоедах — много чего. На одиночные пикеты в Минске я стала выходить, потому что в принципе не могу читать, как незаслуженно сажают людей: делала плакаты в поддержку анархистов, стояла рядом со статуей городовому, когда к ней нельзя было подойти.

Нине Багинской 73 года, она родилась и живет в Минске. Работала геологом в Белорусском научно-исследовательском геологическом разведывательном институте. Сейчас на пенсии и в окружении большой семьи: есть дети, внуки и даже правнуки. Принимает участие в акциях протеста с 1988 года. Ее можно видеть на всех значимых мероприятиях белорусской оппозиции: на Дне Воли (альтернативный исторический День независимости Беларуси), на традиционных акциях в Куропатах, массовых и одиночных пикетах. Она стояла у здания КГБ с плакатом тогда, когда около него нельзя было даже останавливаться, выходила в поддержку задержанных анархистов, устраивала одиночные пикеты у статуи городовому около здания МВД, за прикосновение к которой можно было получить статью. Известно несколько случаев, когда люди были задержаны попытку потрогать статую, повесить на нее шарф или даже сделать на ее фоне селфи. Нина Багинская также считается рекордсменкой по штрафам за участие в акциях: их ей выписали примерно на $16000. Пенсионерка принципиально отказывается от финансовой помощи, поэтому штрафы высчитывают из ее пенсии, забирая ежемесячно половину. Летом 2020 года Нина стала известна, заявив «Я гуляю!» омоновцам, которые не хотели ее пропускать через кордон. Все свои флаги Нина Багинская шьет сама. Только в этом году она ходит уже с восьмым флагом – остальные отобрали силовики.

— Вы десятилетиями сопротивлялись режиму Лукашенко, но такая массовая поддержка у вас появилась только сейчас. Почему люди потеряли доверие к власти именно сейчас, хотя эта власть уже не впервые фальсифицирует результаты выборов?

Сейчас моей популярности помогли современные технологии. И они же помогают быстро распространять какие-то идеи, информацию. А протесты… Это все накопилось на протяжении многих лет власти Лукашенко. Даже развал Советского Союза – это событие, почва для которого по крупицам накапливалась многие годы. Лукашенко давно всем надоел, но не было такого распространения информации. А тут нашлись те, кто все это заснял, все эти жестокие разборки.

— Все эти годы вас периодически задерживали. Сейчас характер задержаний изменился?

Репрессий стало больше, они стали жестче, но не в отношении меня лично. В моем случае как раз наоборот: стали лояльнее и мягче. Может потому, что сейчас молодежь меня так возвеличила, приезжают журналисты со всех стран, от Бразилии и до Кореи. Меня перестали надолго задерживать – отпускают. Раньше задерживали на три часа и больше, но тогда я начинала капризничать: говорила, что нарушают закон, хотя у нас закон – как мозаичная психопатия нашего президента. В 90-х годах два раза сажали на три дня на Окрестина <в пер. Окрестина в Минске находятся Центр изоляции правонарушителей, а также Изолятор временного содержания, которые стали печально известны пытками и нечеловеческими условиями содержания задержанных после разгона протестов 9-11 августа 2020 года. – The Insider>.

На 15 суток никогда не сажали. Все-таки в 1988 году, когда я присоединилась к БНФ <движение, а затем и оппозиционная партия «Белорусский Народный Фронт» – The Insider>, мне уже было 42. Жесткие репрессии начались в 1997 году, когда Лукашенко после референдума запретил наш бело-красно-белый флаг, а после нас запихивали на Окрестина, когда он в конце 1999 года подписал договор о создании Союзного государства с Россией. Но тогда было сравнительно мало людей из числа протестующих, а сегодня нас сотни тысяч по воскресеньям.

— Сегодня люди, несмотря на жесткое подавление, все еще выходят на мирные протесты. Надолго ли хватит этого миролюбия?

Раньше были тайные смерти: кого-то убирали, кого-то не могли вылечить, глава МВД Юрий Захаренко после того как перешел в оппозицию Лукашенко вообще пропал без вести в 1999 году. Люди пропадали, но единично, это делалось тайно. А теперь – в открытую. 9 августа я впервые увидела раны от резиновых пуль. Такими пулями можно убить. Меня вместо задержания подвезли к больнице скорой помощи, а передо мной был парень: у него из колена достали такую пулю и подарили ему. Или вот убийство Александра Тарайковского около станции метро «Пушкинская». Всё в открытую. Но если жестокость со стороны властей увеличивается, то будет и жестокость со стороны людей. Это все взаимно.

— Как только в Беларуси появляется лидер протеста, его нейтрализуют тем или иным способом. В какой степени для нынешнего белорусского протеста важен конкретный лидер?

Один лидер не нужен. Все лидеры, которые у нас были, теперь сидят. У нас есть самоорганизация, есть люди, которые могут направить других посредством своих идей. Я тоже стараюсь поддержать молодежь. Я считаю, что ни одному народу не нужен президент, тем более, что у нас есть древняя традиция – сейм. А все традиции эпохи Лукашенко, включая его флаг, надо сдать в музей.

— Что в нынешней ситуации могло бы заставить Лукашенко уйти?

Если он так решил – он никогда не уйдет.

— Это может привести к некой партизанской гражданской войне?

На вялом уровне гражданская война уже давно идет. Разве это не гражданская война? Сейчас столько людей сажают в тюрьму, штрафуют. За что вот меня штрафуют? Я разве на них работала? Я на людей работала. Почему эта власть смеет забирать мою пенсию и деньги у других людей? Это тоже своего рода репрессии, которые тянутся еще с 1999 года. И эти репрессии только разгораются: они начали стрелять, есть жертвы, и народ этого не простит. Это уже не тихая гражданская война, это – открытый вызов народу. Например, эпизод, когда Лукашенко ходил с автоматом: против кого автомат? Не против уток же? Люди понимают, что это угроза.

— Что нужно сделать, чтобы что-то изменить?

Нужно объединиться. Самое тяжелое, но эффективное – это всеобщая забастовка: не плати, не работай, не подчиняйся. Сейчас есть массовая поддержка наших флагов. Было бы хорошо, если бы люди массово не платили за квартиру, за проезд, ушли на время с работы. К этому каждый человек должен сам готовиться: я вот, как батареи включат, буду сушить яблоки. И потом, если не будет сахара и соли, пойду к соседке и обменяю на яблоки, как во время войны.

— Как бы Запад мог поддержать Беларусь?

Запад может помочь только обструкцией Лукашенко. Но тогда первые фирмы станут и первыми жертвами, их благосостояние ухудшится. Это тоже выбор. Мы должны понимать, что только мы, белорусы, можем сами изменить что-то в своей стране. Можно прийти в любой храм и упрашивать, стоя на коленях. Но пока ты стоишь на коленях – ты немощный. Нужно встать с колен и действовать. Мне бабушка всегда говорила: у бога проси, а сам работай.

— Говорят, у вас есть чудо-скатерть, и когда вы ее доделаете – власть сменится?

Да, мне о ней еще весной внучка напомнила. Я начала ее вышивать в 2002 году, в центре – символ солнца, вся вышивка – в цветах радуги. Кроме скатерти, есть еще салфетки – на каждой звезда, как символ человека. Только я не все еще вышила. Такие же звезды я хочу нашить на скатерти. Хочу, чтобы мои дети, внуки и правнуки застилали ею стол на свадьбу. Я очень люблю шить, хотя с такими пальцами это становится сложно. Но когда я шью, то успокаиваюсь. Это моя отдушина. Но я пока скатерть так и не дошила, поэтому и власть не сменилась. Каюсь.

В детстве моей любимой книгой был «Спартак» Рафаэлло Джованьоли. Может, повлияла романтика этой книги. Хочу найти свое место в этой борьбе за добро и правду, как было и со Спартаком. А вообще мне просто весело и интересно жить. Выходить на протесты – это кайф. И пока у меня мозги нормальные, я хочу продолжать эти акции. Но героиней я себя не считаю: чем известнее я становлюсь, тем меньше у меня остается времени, чтобы, наконец, закончить эту скатерть.